Больше всего случаев отравления никотином бывает среди женщин. Жозеф говорит, что туземцы очень страдают от бессонницы и курят целую ночь напролет, чтобы себя одурманить. Во время пути в лодке трубка переходит изо рта в рот. Тот, кто хочет приплыть быстро, обещает своим гребцам по два листа табака на человека: тогда он может быть уверен, что доберется до места назначения на час или два раньше.

Много мучений доставляют туземцам зубы. Очень многие мои пациенты страдают разрыхлением десен, протекающим с нагноениями; причиной его являются обильные образования зубного камня. С течением времени все зубы расшатываются и выпадают. Как ни странно, случаи эти излечиваются здесь значительно лучше, чем в Европе, где зачастую самое сложное лечение не достигает цели. Мне удалось добиться хороших результатов регулярным смазыванием десен спиртовым раствором тимола. Приходится только следить, чтобы пациент не проглотил эту жидкость, ибо она, как известно, очень ядовита.

Туземцам кажется невероятным, что я умею удалять зубы, которые еще не расшатались. К тому же многим из них не внушают доверия мои блестящие щипцы. Страдавший зубной болью старейшина одной из деревень ни за что не хотел подвергнуть себя этой процедуре, прежде чем не поедет домой и не испросит совета своих жен. Семейный совет, как видно, вынес отрицательное решение, ибо человек этот больше не возвращался.

Другие, напротив, просили меня удалить им все зубы и выписать для них новые из Европы. Нескольким старикам удалось через посредство миссионеров вставить себе «сделанные белыми» челюсти, которые служат теперь предметом зависти для других.

Очень часты здесь опухоли брюшной полости у женщин. Я наблюдал уже немало случаев истерии.

Я надеялся, что мне не придется делать серьезных операций, пока не будет построен барак, однако надежды мои не оправдались. 15 августа мне пришлось оперировать больного с ущемленной грыжей, привезенного накануне. Мужчина этот по имени Айнда умолял меня сделать ему операцию, ибо, как и все его соотечественники, отлично понимал, какая опасность в противном случае ему грозит. Действительно, терять времени было нельзя. В большой спешке принялись мы вытаскивать из разных ящиков необходимые инструменты. Г-н Кристоль разрешил мне устроить операционную в комнате его сыновей. Наркоз давала моя жена, один из миссионеров был моим ассистентом. Все прошло лучше, чем можно было ожидать. Больше всего потрясло меня доверие, с которым этот негр лег на операционный стол.

Военный врач, приехавший из отдаленных районов и направляющийся в отпуск в Европу, завидует тому, что, оперируя здесь в первый раз грыжу, я раздобыл таких хороших ассистентов. Когда сам он делал свою первую операцию, хлороформ больному давал арестованный туземец, а другой такой же арестованный подавал инструменты. При каждом движении на ногах у его ассистента звенели цепи. Постоянный его помощник в это время заболел, а никого другого рядом не было. Разумеется, асептика была далека от совершенства, но так или иначе пациент поправился.

Не успел я написать эти строки сегодня, 10 января днем, как мне пришлось спешить на берег к месту причала. Жену миссионера Фора из Нгомо привезли на моторной лодке с тяжелым приступом малярии. Едва только я успел сделать ей первое внутримышечное вливание хинина, как подошла лодка с молодым парнем, которому в озере Зонанге гиппопотам сломал правое бедро, нанеся ему рваную рану. Да и вообще несчастный этот был в самом жалком состоянии.

Он возвращался со своим товарищем с рыбной ловли. Неподалеку от их деревни из воды неожиданно вынырнул гиппопотам и перевернул, лодку. Товарищу его удалось выплыть, он же около получаса подвергался преследованию разъяренного зверя. В конце концов, несмотря на сломанное бедро, ему все же удалось достичь берега. Я боялся, что рана уже сильно нагноилась: его ведь целых двенадцать часов везли сюда в каноэ, перевязав раненую ногу грязным тряпьем.

У меня у самого была встреча с гиппопотамом, которая, по счастью, окончилась благополучно.

Как-то раз осенью, к вечеру уже, меня вызвали к одному плантатору. Чтобы добраться до него, надо было проплыть по узкому, не более пятидесяти метров ширины, протоку с быстрым течением. В самом конце пути мы заметили вдалеке двух гиппопотамов. Когда настала пора возвращаться, — а к тому времени сделалось уже совсем темно, — в фактории мне посоветовали отправиться кружным путем, что заняло бы лишних два часа, дабы избежать езды по узкому протоку и встречи с гиппопотамами. Однако гребцы наши до того уже устали, что я не решился требовать от них столь большого напряжения сил. Едва только мы вошли в канал, как бегемоты вынырнули из воды в каких-нибудь тридцати метрах от нас. Мычание их походило на звук, который издают дующие в лейку дети, только было несколько громче. Гребцы направили лодку к берегу, где течение было всего слабее; гиппопотамы последовали за нами и поплыли вдоль противоположного берега. Продвигались мы очень медленно. Это было удивительно красивое и волнующее зрелище.

Застрявшие на середине протока пальмовые стволы торчали из воды и покачивались, точно тростник. На берегу черной стеной высился лес. Все вокруг было залито волшебным светом луны. Гребцы задыхались от волнения и едва слышно старались подбодрить друг друга. Гиппопотамы высовывали свои чудовищные головы из воды и гневно на нас смотрели.

Четверть часа спустя мы выбрались из этого протока и поплыли вниз по узкому рукаву реки. Гиппопотамы провожали нас мычанием. Я же дал себе слово впредь никогда не жалеть лишних два. часа времени на кружный путь, лишь бы избежать встречи с этими примечательными представителями животного мира. И вместе с тем мне дорого воспоминание об этих страшных, но в то же время чудесных минутах.

1 ноября под вечер меня снова вызвали в Нгомо. Жена миссионера Фора по рассеянности прошла несколько метров по жаре с непокрытою головой и лежала теперь в тяжелой лихорадке, сопровождающейся еще и другими грозными симптомами.

Спутник мой по пароходу был прав, говоря, что солнце здесь самый страшный враг. Один из работавших в фактории белых прилег отдохнуть после обеда, и солнечным лучам достаточно было маленькой, величиной с талер, дырки в крыше, чтобы вызвать у него тяжелую лихорадку с бредом.

У другого опрокинулась лодка, и он потерял свой тропический шлем. Как только он уселся верхом на перевернутую лодку, предчувствуя опасность, он стащил с себя рубашку и куртку, чтобы прикрыть ими голову. Но было уже поздно: с ним приключился тяжелый солнечный удар.

Капитану небольшого торгового судна потребовалось сделать кое-какую починку в киле вытащенного на берег судна. Ему пришлось так вытягивать шею, что затылок обожгло солнцем. Он тоже был после этого на волосок от смерти.

Капитан маленького парохода, которому самому пришлось пострадать от солнечного удара, оказался настолько любезен, что предложил заехать за мной, чтобы отвезти меня на миссионерский пункт в Нгомо. Жена моя поехала вместе со мною, чтобы ухаживать за больной.

По совету одного опытного колониального врача я стал лечить солнечный удар так, как лечат малярию: вводил внутримышечно концентрированный раствор хинина. Можно считать доказанным, что облучение солнцем особенно опасно для больных малярией; некоторые врачи утверждают даже, что едва ли не половину всех симптомов следует отнести за счет возникающего под действием солнечного удара приступа этой болезни.

Вслед за тем в подобных случаях, для того чтобы избежать поражения почек, которое может оказаться крайне опасным и даже угрожать жизни пациента, — ибо тогда он уже не сможет принимать внутрь никаких лекарств и все будет вызывать рвоту, — необходимо бывает ввести достаточное количество жидкости. Самое лучшее — это ввести подкожно или внутривенно пол-литра дистиллированной и стерилизованной воды, в которой растворено четыре с половиной грамма очищенной поваренной соли.