Но затем Тея призналась в своей ориентации, и все накинулись на нее с такой силой, что Клэр начала задаваться вопросом: как религия, якобы основанная на любви и прощении, могла выступать за то, чтобы гнобить самого лучшего человека на свете?

После того, как она призналась Лине в своих сомнениях по дороге домой с репетиции, Лина, эта сучка, следующим же вечером вышла в молитвенный круг и проблеяла с благочестивым овечьим лицом: «Давайте помолимся за Клэр, что таит сомнения в своем сердце. Помолимся, чтобы она снова увидела свет Христа».

Пастор Брайн попросил Клэр встретиться с ним в кофейне около церкви, и они обсудили ее сомнения. Он предложил какие-то банальные объяснения, и все это не имело для нее никакого смысла. А затем он заявил: «Клэр, если ты не веришь, неправильно петь на богослужении с церковной группой!» Она не могла потерять музыку, поэтому остаток школы провела, притворяясь набожной, украдкой переписываясь с Теей ночами по мессенджеру и ожидая, когда тоже сможет выбраться из этого болота. Она жила ради тех мгновений, когда каждое воскресенье стояла на сцене, пела и чувствовала, что хоть что-то из того, чем она занимается, подлинное. Иногда Клэр, исполняя гимны об Иисусе, представляла себе парня из старшей школы. Она посвящала ему стихи, говоря окружающим, что пишет о Боге. Если Господь и правда существует, то Клэр отправится в ад за то, что притворялась, будто стихи типа «Ты отдал мне свое тело / ты отдал мне свое сердце / мне и только мне / ты касался меня от макушки до пяток» говорят об Иисусе, а не воплощают похотливые фантазии о том козле, с которым она в итоге потеряла девственность в подсобке торгового центра.

Нетушки. Она не вернется туда. Придется играть в прогулочной группе, пока не появится хоть какое-то понимание, что предпринять дальше, пусть она и чувствовала сейчас себя полным убожеством. Когда время, отведенное под музыкальное занятие, подходило к концу, Клэр всю душу вложила в исполнение песенки про малютку паучка, так, словно попытка паучка вскарабкаться по водосточному желобу была походом в духе Одиссея. Затем она взглянула на Амару, которой наконец удалось утихомирить своего ребенка, по крайней мере на несколько минут. В отличие от других матерей, которые шевелили пальцами, изображая лазающего паука, Амара положила руки на колени. Лицо ее было рассеянным и напряженным. Под силой взгляда Клэр Амара снова обратила на нее внимание. Но за секунду до того, как Амара одернула себя, в ее глазах вспыхнуло четкое сообщение: она и сама не могла поверить, как вообще тут очутилась.

— И малютка паучок снова лезет по трубе! — протянула Клэр под финальный аккорд. — Окей, похоже, время подошло к концу.

Милые собранные женщины одарили ее градом аплодисментов.

— Клэр, — прощебетала Уитни, — у тебя такой прекрасный голос. Спасибо! Было весело.

— А можно песню по заявкам? — спросила Элли. — Можешь спеть «Глаза Айдахо»?

— Да, Элли! — подхватила Мередит. — Обожаю эту песню!

— Ну так как? — не унималась Элли.

— М-м-м… — Клэр удостоверилась, что на лице не дрогнул ни один мускул, хотя в животе разверзлась знакомая дыра. — Не думаю, что я ее знаю.

— Правда? — спросила Элли.

— Я думала, это мы должны быть старомодными пожилыми бабульками, — сказала Мередит, а Элли хихикнула.

Уитни поднялась и принялась наполнять бокалы.

Вики улеглась на коврик, подняла своего сынишку на вытянутых руках и что-то тихонько стала ему нашептывать, словно они вдвоем были в каком-то пузыре.

Гвен подняла малютку Рейгану-в-честь-Рональда, понюхала подгузник, и на лице ее отразилось облегчение, поскольку подгузник ничем не пах.

— Придется поискать эту песню! — сказала Элли. — Как группа называется, Мередит?

— «Бродяги»!

— Да, точно! Забавные ребята, но в их песнях есть смысл, понимаете?

— Ладно, не будем утрировать. Но они норм, — буркнула Амара. Она поднялась и посмотрела на Клэр. — Ты красиво поешь.

— Спасибо, — пробормотала Клэр, заливаясь румянцем.

— Присмотрите кто-нибудь за Чарли, пока я схожу в туалет, — попросила Амара.

— Я присмотрю, — откликнулась Гвен, и Амара исчезла в коридоре.

— Они больше, чем просто норм, — проворчала преданная Мередит, обращаясь к Элли.

— Амара немного сноб в том, что касается музыки, — сообщила Уитни, выливая остатки вина себе в бокал, — поскольку она раньше работала на одном развлекательном шоу с кучей музыкантов, ну, из тех, что показывают по ночам.

Клэр встрепенулась, внезапно обретя хладнокровие, поскольку почувствовала, что это шанс. Для унизительной работы ради денег эта с каждой минутой казалась все лучше и лучше.

— Что ж, я отлично провела время со всеми вами, — сказала она. — Спасибо, что пригласили. Я бы хотела прийти еще раз. Можно ли мне воспользоваться уборной перед уходом?

Уитни велела пройти по коридору, вторая дверь справа. В холле стояли глянцевые семейные фотографии Уитни, Хоуп и мужа Уитни, который, как и ожидала Клэр, напоминал ожившую куклу Кена. Боже, даже коридор Уитни был великолепен — белоснежные тканые коврики лежали через одинаковые промежутки на паркетном полу. Ни один квадратный дюйм не остался без внимания. Безупречная квартира для безупречной семьи.

Она шла ко второй двери справа, мысленно прокручивая возможное начало диалога с Амарой, воображая, что остроумный обмен репликами в коридоре перерастет в наставничество, быстро набирающее обороты, после чего Амара представит Клэр законодателям вкуса из ночных шоу, и ее музыкальная карьера расцветет буйным цветом, и вот уже все участники ее бывшей группы (вымытые, блестящие волосы Маркуса к тому моменту начнут редеть) смотрят, как она выступает по телевизору, сожалея о дне, когда ее выгнали.

Но вторая дверь справа была открыта, а внутри никого. Клэр в замешательстве заглянула в ванную (блестящую, мраморную). Затем она услышала тихий, приглушенный звук, исходящий из слегка приоткрытой двери слева от нее.

(Любопытство сгубило кошку, как любила повторять мать, когда юная Клэр задавала вопросы об уроках в воскресной школе, которые казались ей бессмысленными. Однажды вечером отец сжег потрепанный экземпляр «Шпионки Хэрриэт» в их камине, объяснив, что героиня не слишком хороший образец для подражания.)

Клэр повернулась к двери слева и заглянула внутрь. Это была небольшая светло-серая комната, которая, возможно, в прошлой жизни служила кладовкой. Теперь там стояли письменный стол, несколько полок с плетеными корзинами, подписанными от руки, и обилие кактусов — больше, чем Клэр когда-либо видела в одном месте за пределами цветочного магазина. Уитни нигде не работала, была настолько богата, что в любом случае могла позволить себе домашний офис, вероятно, для ведения календаря общественных мероприятий или для занятий творчеством.

И теперь Амара стояла перед столом Уитни, сунув руку в ящик и прикусив нижнюю губу до молочной белизны. Она судорожно дышала через нос и рылась в содержимом ящика в каком-то остервенении. Все ее самообладание исчезло, сменившись виноватым отчаянием.

Что ж, подумала Клэр, охваченная гнетущим беспокойством: в этой компании мамочек есть своя Вайнона Райдер. Она молча отступила, готовая убраться к черту и притвориться, что никогда не была свидетельницей… как бы ни называлось это неприятное зрелище, и тут же ударилась локтем о дверную ручку, как последняя идиотка. Услышав неожиданный стук, Амара вскинула голову и застыла, глядя на Клэр. Некоторое время они смотрели друг на друга, но не двигались. Затем ноздри Амары раздулись.

— Что ты, черт побери, тут забыла? — спросила она, и голос ее звучал как стрела.

— Простите, — промямлила Клэр, захлопнула дверь и рванула обратно в гостиную, где в центре круга из матерей стояла Уитни, тогда как остальные дружно кивали.

— Как ты быстро! — воскликнула Уитни.

— Да мне только руки помыть, — объяснила Клэр.

— Ох, она еще и чистоплотная! — восхитилась Гвен. — Это немаловажно!