Рантанен лежал в комнате один, шторы на окнах были задернуты, но сквозь них проникал утренний свет. Рантанен осторожно, сантиметр за сантиметром, стал поворачиваться на другой бок, боль отдавалась по всему телу. Рантанен был опутан разными трубочками и шлангами. Тонкое одеяло соскользнуло, и он с удивлением обнаружил, что лежит голый. Рантанен только что очнулся после наркоза и пытался восстановить в памяти хоть что-нибудь из событий вчерашнего вечера и ночи, но думать было трудно, мысли сплетались в клубок, а он как бы наблюдал за этим клубком со стороны. На противоположной стене висел фотоэтюд. На берегу стояла полинезийская девушка, а к ней подплывал на лодке парень, похожий на американца, с широкими плечами и густой шевелюрой. Высоко вздымались волны, девушка прикрывала рукой глаза, одна ее нога с зарывшимися в песок пальцами изящно отставлена. Рантанен закрыл глаза и повернулся еще на сантиметр.

Вошла молоденькая сестра и раздвинула шторы.

— Вот мы и проснулись, — сказала она, подойдя к Рантанену.

Рантанен прикрыл рукой глаза от света и попытался ответить, но не смог разжать губы. Сестра вытерла ему рот влажной салфеткой и дала напиться из толстой трубки.

— Долго же вы спали…

— Много… в жизни… недосыпал, — с усилием прошептал Рантанен.

— Ясно, — улыбнулась девушка, — оно и видно, еще чуть-чуть — и вы бы заснули очень надолго. Вы читали Чандлера? «Долгий сон»? Вы потеряли много крови. Когда вас привезли на «скорой», вы устроили тут скандал. Так мне рассказывали. Вы сказали, что это заведение только для баб. Вы встали с носилок и пошли себе. Четыре санитарки еле справились с вами.

— Я не помню… Что со мной? — сердито сказал Рантанен.

— К сожалению, ничего не могу вам сказать. Связана обетом молчания.

— Но вы же разговариваете.

— А это чтобы вы проснулись. Вам надо принять вот эти лекарства и сделать укол.

Рантанен проглотил таблетки, которые девушка по одной заталкивала ему в рот.

— Я был голый, когда меня привезли? — удивленно спросил Рантанен.

— Были на вас какие-то лохмотья, если только это можно назвать одеждой. Все в сохранности, на все выписана квитанция. Здесь ни у кого ничего не пропадает. А оперируют всегда без одежды: так легче резать.

Рантанен представил себе голую сестру со скальпелем в руках.

— Скоро я вас одену, — сказала сестра, — сейчас мне некогда. Тут есть и другие больные.

Рантанен оглядел пустую комнату.

— В других палатах. Это же не единственная. И вы не единственный больной в легочном отделении, — подчеркнула сестра. Она сделала Рантанену укол. Потом Рантанену захотелось в туалет.

— Вам нельзя вставать. Если хочется по-маленькому, делайте себе. У вас катетер.

— Что у меня?

— Катетер, — сестра приподняла одеяло. — Вот эта трубка вот здесь идет вот сюда. Так что давайте.

— Я никогда раньше не лежал в больнице, — пояснил Рантанен и заснул.

— Болит? — спросил на обходе врач отделения. Рантанен кивнул. — Так и должно быть, — сказал врач, — боль — хороший признак, и болеть будет еще долго. Боль — признак жизни, — сказал врач и ободряюще улыбнулся, потом он протянул историю болезни сестре, повернулся и вышел, бросив на ходу какую-то шутку, на которую тут же накинулись сестры и проглотили ее, словно чайки рыбьи потроха. Рантанену было не смешно. Он и раньше встречал людей, которые говорили «до свидания» и «прощайте» еще прежде, чем входили в комнату. Его левая рука, ключица, грудь, поясница и ягодицы затвердели и от внутреннего кровотечения и скопления жидкости и чего-то там еще потеряли чувствительность. Доктор не назвал ему своего имени. Имя Рантанена он спросил, а своего не назвал. Когда человек лежит один и не помнит, что с ним случилось, или не желает помнить, такие вещи его беспокоят, думал Рантанен. Вспоминать было больно. Потом снова кто-то пришел и дал ему напиться. Время от времени Рантанен проваливался в забытье, потом снова приходил в себя. Среди множества загадок одна особенно сильно поражала его: накануне вечером он был сильно пьян, а между тем похмелья у него нет, несмотря на боль его не рвет и голова не болит… Он снова и снова мысленно возвращался к этой проблеме, но постепенно в чаще ошеломляющих вопросительных знаков, вставших перед ним, эта загадка стала лишь незначительной мелочью.

Очнувшись в очередной раз, Рантанен увидел в палате двоих мужчин в белых халатах, один из них был высокий и худой. Повернув голову, Рантанен обнаружил, что второй был тоже худой и высокий.

Первый держал в руках ручку и блокнот. Рантанен попытался приподняться.

— Не беспокойтесь, — сказал один. — Лежите спокойно. Говорить можете?

Рантанен кивнул.

— Можете рассказать своими словами, что с вами вчера произошло?

— Но мне ничего не объяснили… Обет молчания, вы же понимаете, — сказал Рантанен.

— Вы связаны обетом молчания? — удивился второй. Первый сделал пометку в блокноте.

— Не я, а вы.

— Конечно, — согласился мужчина. — Но по долгу службы я обязан задавать вопросы. Итак, что же произошло вчера вечером?

— Но вы должны это знать. Мне сделали операцию.

— Это мы знаем, — сказал первый. — Но почему вас оперировали?

— Вот вы и скажите. Скажите. Вы же врач.

— Я не врач. Мы из полиции. Просто нам дали эти халаты.

«Вот, значит, как», — подумал Рантанен. Полицейские снова попросили его рассказать все своими словами. Он сказал, что не помнит подробностей. Они настаивали, что важны именно подробности. В палату вошла сестра, она сменила в капельнице опустевшую бутыль. Полицейские молча наблюдали за ее движениями. Рантанен смотрел на руки женщины, возившиеся с капельницей. Ногти были коротко острижены и покрыты плотным слоем бесцветного лака. Когда женщина вышла, полицейские снова принялись за свое. Теперь Рантанен уже стал отличать их друг от друга. У одного из них был пробор, у другого — шрам на верхней губе. Пробор спросил:

— Ну, так что же произошло вчера вечером до того, как вас привезли?

Рантанен закрыл глаза и долго молчал. Полицейские решили, что он вспоминает, и приготовились ждать, а это они умели. Но в конце концов Губа со шрамом перелистал свои заметки и сделал новую попытку:

— Вас привезли сюда в четыре часа утра, и вы истекали кровью от колотых ран, так?

— Да?

— Так тут написано. Это правда?

— Я не знаю, — пожаловался Рантанен.

— Кто это сделал? — настаивал полицейский.

— Кто меня привез?

— Нет, кто вас ранил?

— Кого из них вы имеете в виду?

— Так их было несколько?

— По крайней мере пятеро.

— Пятеро кого?

— Пятеро неизвестных. Здоровые и страшные.

— И кто из них вас ударил?

— Все.

— В самом деле? — вежливо удивился полицейский. — Тем не менее, на спине у вас только одна колотая рана. Правда, глубокая.

— Аккуратная работа, — пробормотал Рантанен. Потом он добавил, что не требует возмещения ущерба. Второй полицейский сделал пометку в своих бумажках. Рантанен сказал, что не намерен обращаться в суд. Старший по виду полицейский объяснил, что речь идет не о его обращении в суд, а о конкретном преступлении и в соответствии с тем, что уже известно, будет составлено обвинение. Рантанен поинтересовался, что именно известно. Полицейский на вопрос не ответил, а подчеркнул, как важно своевременно выяснить все, что может повлиять на ход расследования. Рантанен просто обязан им помочь. С другой стороны, попытка ввести следствие в заблуждение карается законом.

— Я не могу отвечать за свои слова, — сказал Рантанен. — Вы же видите, в каком я состоянии.

— Расскажите только то, что помните. Что-то же вы, конечно, помните, — потерял терпение второй полицейский. Но Рантанен молча закатил глаза. В своей жизни ему довелось побывать на допросах, и здание городского суда ему было знакомо, да и осужден он был. Теперь дело другое. А другое ли?

— Я ведь жертва, — заговорил Рантанен. — Меня не должны ни в чем обвинять.

— Еще никого ни в чем не обвиняли, — сказал полицейский. — Мы только хотим разобраться.