Проснулась она довольно рано, попробовала освободиться от рук и ног сестер так, чтобы не разбудить их. Отправься они с нею, — конечно, не поймать ни одной рыбы. Натягивая платье, она посмотрела на кровать родителей. Отец спал на спине со слегка приоткрытым ртом, мать отвернулась от него. Оба они с мучительно сдвинутыми во сне бровями выглядели очень жалкими.

Девочка пробежала на цыпочках в переднюю и взяла в углу банку с червями. На дворе было прохладно, мерзли ноги. Капли росы блестели на траве. Никто в мире еще не проснулся, только она, солнце да рыба. Было так весело думать об этом, что она остановилась на полпути и рассмеялась.

Да, клевали сегодня только окуни. Она едва успевала вытаскивать их из воды. В бидоне плескалось уже порядочно окуней, когда снова подошел позавчерашний незнакомец. На этот раз он был не в рабочем костюме, в руке держал удочку.

— Эге-ге! — сказал он, заглядывая в бидон. — Ты сегодня рано вышла на работу. Ну, давай половим наперегонки.

Девочка с жалостью посмотрела на его удочку. Удилищем служила простая рейка, а поплавком — пробка от лимонадной бутылки.

— Ну, я тебя перегоню, — сказала девочка.

По всему было видно, что так и будет. Человек к тому же был рассеян. Он пристально смотрел то на небо, то на море, совсем не обращая внимания на поплавок, который подпрыгивал и то и дело исчезал под водой.

— Какой же ты рыбак! — сказала девочка. — Посмотри на свой поплавок!

— Зато погляди, какое чудо, — ответил он, вытаскивая окуня не виданных девочкой размеров, и бросил его в бидон. — Я ловлю для тебя, ведь мне никто не варит ухи.

— А почему? Разве у тебя нет дома?

— Нет. Может, был раньше, когда я был в твоем возрасте.

— Вот в этом-то и нет радости, — сказала девочка по-взрослому и прикусила нижнюю губу.

Человек внимательно посмотрел на нее и нахмурил брови.

— В чем нет радости? В доме?

— Конечно.

— Вот как! — сказал он. — Такие-то дела… Что ж они тебе сделали?

— Ничего. Просто так, — неприветливо ответила девочка.

— Смотри на поплавок, — сказал человек, а сам вытащил плотву, которая билась так, что дрожали чешуйки.

— А почему ты вчера не пришла?

— Проспала, — ответила девочка, еще больше раздражаясь.

— Эге-ге!.. А вчера рыба так и прыгала бы прямо в бидон!

— Откуда ты это знаешь?

— Я был здесь. Она прыгала возле пристани, чтобы взглянуть, не видно ли тебя.

— Ты обманываешь. — Девочкой овладел короткий приступ смеха, но она тотчас снова помрачнела. — Я не могла уснуть ночью, потому что слушала, как говорили отец с матерью. А потому проспала.

— О чем они говорили?

— Не скажу. — Нижняя губа девочки обвисла, а глава начали часто моргать.

Он мгновение смотрел на нее.

— Сколько же тебе лет?

— Десять.

— А вас много?

— Пятеро.

— И ты старшая?

Девочка кивнула.

— Мальчики уехали в деревню, а мне нужно ухаживать за другими, потому что… потому что у нас опять будет новый. Я ни разу не была в деревне, — добавила она поспешно.

— Ах так! Таким-то образом… — Ну-ну, — медленно произнес человек каким-то странным тоном. — Ах, черт побери, черт побери! — сказал он вдруг злобно.

— Почему ты ругаешься?

— Так просто. Это у меня такая глупая привычка.

Они уставились каждый на свой поплавок. В эту минуту девочка напоминала взрослого человека, обремененного заботами.

Когда загудел заводской гудок, девочка подняла голову.

— Ну, тебе пора идти.

— Совсем не нужно. Завод во мне больше не нуждается, так же как и я в нем. Ты понимаешь?

— Ты получил расчет? — Девочка произнесла слово «расчет» так серьезно и не по годам рассудительно, что человек засмеялся.

— Да ты… да ты настоящая взрослая тетка! Вот именно, как раз расчет-то я и получил. Сколько же тебе? Десять? Хм! — Трепещущий окунь упал в жестяной бидон.

— Уже хватит на суп, — сказала девочка. — Но, конечно, суп мне надоел. — Она сделала гримасу. — А ты завтра придешь?

— Нет. Я ухожу из города.

— Куда?

Мужчина широко повел рукой.

— Куда-нибудь. На проселочную дорогу. В деревню.

Девочка понимающе кивнула:

— Искать работу. А если не найдешь, на что будешь жить?

— Разве ты не знаешь, что я могу жить ветром и травой?

— Опять обманываешь… Я бы тоже хотела уйти.

— Пойдем вместе. — Глаза его сузились в веселые щелочки. — Если устанешь, можешь ехать верхом у меня на плечах.

На мгновение в глазах девочки отразилось воодушевление. Но тут же она снова стала серьезной и рассудительной.

— Ты смеешься, — сказала она. — Я бы, может, и пошла, но надо быть дома. — Она сжала губы и уставилась на поплавок.

Человек опять засмеялся, но вдруг осекся.

— Ах, черт побери, черт побери! — пробормотал он.

— Не ругайся, — сказала девочка с укором. — Хватит пока рыбы. — Она вытащила леску из воды и стала сматывать удочку.

Они вместе дошли до тропинки, поднимавшейся к дому. Девочка остановилась и протянула руку.

— Ну, пока, — сказала она. — Спасибо за рыбу.

— Ты не хочешь взять мою удочку? — спросил мужчина.

— Анни могла бы ловить ею, — сказала девочка, окидывая удочку критическим взглядом; затем она, до смешного маленькая, зашагала к дому — удочки на левом плече, бидон и банка с червями в правой руке.

Человек смотрел ей вслед, пока она не подошла к воротам. Там девочка обернулась и кивнула еще раз. Он помахал рукой, подтянул брюки и направился, посвистывая, к черной от каменного угля дороге.

На улице было еще совсем темно. Но, просыпаясь, она ясно чувствовала, что уже наступило утро. В комнате стоял холод, как в погребе. Одна из девочек кашляла во сне.

Опять начинался день, похожий на вчерашний и, конечно, на завтрашний. Она села и высунула ноги из-под одеяла. С пола тянуло зыбкой сыростью, ледяные струйки побежали от ступней по всему телу. В эту зиму стояли небывалые морозы, снега выпало больше, чем когда-либо раньше.

Она ощупью натянула в темноте чулки. Соприкасаясь с еще теплой кожей, они тоже казались ледяными. Потом она встала, потягиваясь, и пошла зажечь свет. Как всегда утром, обвела взглядом другие кровати. Девочки спали, тесно прижавшись друг к дружке. На другой кровати спал Рейно с открытым ртом — при каждом выдохе поднималось облачко пара.

Вода в ведре замерзла. Она взяла палку и стала разбивать ледяную корку. Рейно проснулся от треска, поднял голову, поглядел мутными глазами и снова молниеносно заснул. Окоченелыми руками мать разожгла огонь в изразцовой печи. И ней неудобно варить, но что поделаешь? Кастрюля не давала хорошо разгореться огню, горький, терпкий дым выходил из печи и ел глаза. Она наклонилась подуть, лицо ее покрылось пеплом.

Растопив печь, она уперлась лбом в ее понемногу нагревавшуюся стенку и задремала. Шипение воды в кастрюле разбудило ее. Она насыпала чаю на дно белого фарфорового чайника, налила воды и стала готовить на краю стола завтрак. Руки машинально достали из шкафа четыре чашки, сахар, полбрикета маргарина и четыре ломтя хлеба. Дна из них она разломила пополам, намазала маргарином и отложила в сторону. Это возьмут с собой на завтрак Рейно и девочки. Два других ломтя они съедят дома.

Холодная ручка ножа постепенно нагревалась в руках женщины. «Только бы дотянуть до лета, тогда все было бы хорошо! Но вот эти морозы… Они хотят убить все живое…»

— Вставай! Уже двадцать пять минут седьмого! — Она похлопала Рейно по лбу.

— А? — Парнишка глупо вытаращил глаза, приподнял и тут же опустил голову на подушку.

— Ты слышишь? Вставай! Уже двадцать пять седьмого, — терпеливо повторила мать.

— Оставь меня в покое! — заворчал он и натянул одеяло на уши.

— Чай готов. Слышишь?

Понемногу паренек приходил в себя. Он поднялся и выпрыгнул из кровати на середину комнаты. Быстро натянул брюки и, вдохнув так, что под рубашкой четко обрисовались ребра, замахал руками.