— Слушай себе и кивай одобрительно, — поучал он.
— А если я против? — недоумевал Ханнес.
Председатель испугался.
— Думаешь, так просто попасть в состав делегации? Желающих сколько угодно, и таких, которые знают, как себя вести.
— Ах, желающих?
— Именно. Покажешь себя хорошо, и в другой раз поедешь.
Председатель окончательно раздосадовал Ханнеса:
— И знание языка у тебя не очень, так что умным казаться у тебя там не получится. Руководитель делегации скажет все и за тебя и за других. Ему и карты в руки.
— А может, дешевле послать на конгресс одного участника и дать ему все напутствия?
— Нам сообщили, что на международный конгресс по охране водного пространства приглашена делегация Финляндии в составе шести человек, в том числе и ты. Значит, не нам решать, сколько от нас поедет. Глава делегации ознакомился с обсуждаемыми вопросами, сам убедишься.
Вечером, когда Ханнес укладывал чемодан, Миркку вдруг сказала:
— На таком важном совещании наверное можно будет выполнить просьбу отца.
Ханнес развеселился.
— Если я там займусь делами старика Мулари, это будет моей первой и последней поездкой с делегацией.
Миркку, поморщив нос, объявила:
— Значит, ты не сын Кетту-Мулари.
Ханнес вылетел в Хельсинки вечерним рейсом и заночевал в гостинице аэропорта. Это был тихий уютный отель, изнутри отделанный деревом. Это наводило на мысль, что проектировщик был без ума от разных пород дерева либо, по крайней мере, имел пай в торговле древесиной.
В баре нижнего этажи сидел представитель какой-то иностранной фирмы и громогласно расхваливал бармену датские пододеяльники. Номер гостиницы оказался маленьким, но уютным. Возле зеркала стоял весьма странный аппарат. Ханнес ознакомился с ним, дважды прочтя правила пользования. Оказалось, это гладильное устройство. Согласно правилам, Ханнес сунул в него свои серые брюки, задал программу. Окончив процедуру, лег в постель. Утром первым делом Ханнес вызволил брюки из аппарата и начал чертыхаться, увидев в брюках рядом с прежними новые отутюженные стрелки.
Тучный, с красноватым лицом мужчина протянул каждому свою дряблую влажную руку и назвался Теро. Ханнес не понял, имя это или фамилия, разобрал лишь, что он магистр из Хельсинкского университета.
— Я руководитель делегации, — представился Теро.
Остальных членов делегации звали: Хуусконен, Пулли, Сайкконен. Пятым оказался однокурсник Ханнеса — Каке Вянянен, шутник, как и прежде.
— Здоро́во, Ханнес, — поприветствовал он Ханнеса, не замедлив бросить: — А что это у тебя две складки на брюках?
Ханнес выдавил из себя смешок — от расстройства он ничего не мог сказать. Все разглядывали его брюки и смеялись.
Теро раздал проездные билеты. Девушка за стойкой зарегистрировала делегацию и пропустила в зал для транзитных пассажиров. Ханнес и Каке прошли купить спиртного — Ханнес взял бутылку Бакарди, Каке — финскую водку.
В самолете Ханнес занял среднее кресло. Слева сидел Каке, справа у окна — благоухающая духами молодая дама. Ханнесу казалось, что она все время смотрит на его брюки. Положение спасла костлявая стюардесса, раздававшая подносы с едой. Ханнес почувствовал облегчение, опустив складной столик на колени; он держал его в таком положении все время полета.
Из Женевы в Монтрё они ехали автобусом. Дорога, петлявшая вдоль берега озера, то поднималась в горы, то вновь спускалась и превращалась в обычную, проезжую. За озером высились покрытые снегом горные вершины.
Теро, сидевший впереди Ханнеса и Каке, обернулся и сказал:
— Здесь Маннергейм провел свои последние годы.
— Разве не в Самматти? — усомнился Каке.
— Именно здесь, в Лозанне, — ответил Теро, подозрительно глянув на Каке. — Здесь он и умер. В Финляндию его привезли в цинковом гробу.
— Запах, наверно, был.
— Цинковый гроб запаха не пропускает, — ответил Хуусконен, сидевший через проход. — Моя теща умерла на острове Тенерифе, ее тоже привезли в цинковом гробу и тоже запахов не было. Правда, дорого это обошлось.
— Да, цинк не пропускает запахов, — подтвердил Теро.
— Удивительный материал — цинк, — промолвил Каке.
— Точно, — ответил ему Хуусконен.
Автобус свернул с эстакады и объехал несколько извилистых улочек, прежде чем выбрался на прибрежный бульвар. Озеро вновь оказалось справа. Берег от улицы отделяли пальмы.
Отель был старый, но чистенький и фешенебельный. На входной двери висела табличка, где золотыми буквами было написано: Grand hôtel Suisse Majestic.
— Приличный дом приезжих, — сострил Каке.
— Не дом приезжих, а гостиница, — поправил его Хуусконен.
Пол холла покрывал мягкий красный ковер. Вдоль стен стояли диваны. Услужливый усач подал из-за стойки ключи.
— Ровно через час сбор здесь, в холле, — объявил Теро.
Комната Ханнеса была большая и какая-то необжитая. С балкона сквозь туман виднелось озеро. Между гостиницей и озером лежала оживленная трасса. В конце улицы, в сквере, росли причудливые деревья, пальмы и высокий кустарник, напоминающий можжевельник. Ханнес умылся, сменил рубашку, переодел брюки. Он был рад случаю избавиться от позорных стрелок. Затем прилег, а поскольку пружины в кровати были слабыми, он провалился и теперь полусидел под прямым углом, проклиная свою тучность.
Длинная полуосвещенная лестница вела в казино. Человек в гардеробе принял у них пальто и указал в зал, где гостей ждало место у самой сцены. Стоило Ханнесу протянуть руку и чуть-чуть нагнуться, как он достал бы занавес.
— Ви тринк самтинк вери стронк[50], — сказал Теро тощему вежливому официанту, который тотчас принес высокие стаканы. Забегали световые блики, на занавесе появились разноцветные деревья, цветы, очертания фигур мужчины и женщины.
— Это и есть шоу? — спросил Хуусконен.
— Еще нет, после увидишь, — ответил Теро.
Синие блики сменялись красными, желтые — зелеными. Сидящие заохали, когда по занавесу побежали полупорнографические силуэты. Адам прикрывался слишком маленьким листочком, Ева ела свое запретное яблоко.
У стойки на высоких стульях, скрестив длинные голые ноги, сидели две негритянки. Короткое подобие юбки прикрывало лишь трусики. Одна из девиц подавала знаки Ханнесу. Он, смущенный, отвел взгляд и шепнул Каке:
— Вон две шлюхи сидят.
Каке шумно встал из-за стола.
— Где они?
— Вон там. Думаю, что шлюхи.
Ханнес следил за Каке: вот он, подойдя, поклонился женщинам и начал что-то объяснять, размахивая руками. Затем он заказал выпить. Женщины хихикали, одна из них снова подмигнула Ханнесу.
Теро опять заказал на всех. «Дубль, плийс»[51],— крикнул он вслед официанту.
В зале стало совсем темно. Открылся занавес. Вспыхнули огни. На сцене появилась крупная негритянка. Ее тело закрывали большие разноцветные перья, которые шевелились, когда она плавно двигалась в такт музыке. Музыка заиграла быстрей — танцовщица закружилась — сначала медленно, потом быстрей так, что перья прыгали, и струи воздуха били прямо в лицо Ханнесу. Ханнес едва успевал отмахиваться. Негритянка обнажила груди, затем живот и бедра. В руках у нее были два белых пера, которыми она играла как жонглер, — бросая вверх то одно, то другое, успевала все же прикрыться. Музыка затихла. Негритянка медленно раскланялась, повернулась к публике задом. Зрители молчали. Тишину нарушил только голос Каке из-за стойки бара: «Красиво!»
Вновь заиграла музыка. Танцовщица раскачивалась, прикрываясь большими белыми перьями. На мгновение Ханнесу показалось, что это безобразие напоминает лицо его начальника, — он даже улыбнулся. Но, спохватившись, испугался своих мыслей.
Женщина вдруг повернулась, отбросив в угол сцены перья. Всего в двух метрах от Ханнеса топорщились черные тугие завитки. Ханнес проглотил слюну. Ему вдруг вспомнилась Миркку. Огни погасли, занавес закрылся. Тишину нарушил Теро: «Давайте выпьем». Мужчины опрокинули стаканы. Официант принес заказанные Теро «дупли», пытаясь что-то объяснить.
