Читая хронику «Тбилиси», сотрудники лаборатории установили, что он укорачивается, то есть ведет себя компанейски: во всем мире ледники отступают. Чего же другого можно было ожидать от грузинского ледника! Но вот что вызывало недоумение: на Кавказе в высокогорьях в последние сто лет холодает и осадков выпадает больше, чем в прежнее время. Ледникам бы наступать, а не отступать!
Разобраться поручили специальной экспедиции. Ее снарядил Институт географии Грузии. Они там все альпинисты. Почти все. Забрались, измерили температуру. Поверхностный слой показывал выше нуля. Ледник, можно сказать, пылал. Ну и ладно бы, однако окружающий воздух был охлажден ниже нуля! Гляциологи жаловались на термометры. Однако Ф. Ф. Давитая, руководивший исследованием, так объяснил ледниковую болезнь: снежный покров запылился, потемнел, и соотношение между поглощенной и отраженной радиацией изменилось. Снег стал больше поглощать лучистой энергии и нагревался быстрее, чем прилегающий воздух. Надо было исследовать причину загара.
Ученый секретарь Института географии Гурами Давидович Дондуа показал мне киноленту, снятую участниками восхождения на Казбек. Туда пришлось отправиться для проверки одного оригинального предположения. Пленку, видимо, плохо обработали, и она утратила все тона, кроме красного, что придало событиям инопланетную окраску.
Вначале экспедиция движется сравнительно налегке — навьючен четвероногий транспорт. Но вот пейзаж сделался сурово прост. Дальше люди пойдут одни. Все снаряжение, а оно обширно (к альпинистскому добавлено научное), со спин лошадей переложено на их спины. Бросаются в глаза гроздья полихлорвиниловых канистр, которыми обвешаны путники. Академика Давитая узнать легко, он выше всех (это отличие сослужило ему, как увидим дальше, недобрую службу).
Снежные равнины, сахарные головы на горизонте, цепочка людей, связанных по трое веревкой, в белых колпаках с дырками для глаз, ступают осторожно, словно по минному полю.
Рассказ очевидца событий, в данном случае научного руководителя экспедиции, директора Института географии Ф. Ф. Давитая, имеет тот недостаток, что зритель настраивается на ожидание обещанного драматического эпизода и в этом нетерпении упускает иные ценные детали. Не могу, например, вспомнить судьбу пластмассовых канистр. А ведь именно в них находились результаты опыта, едва не стоившего жизни автору — академику Давитая.
— Аномалия Кавказских ледников, — рассказывал Феофан Фарнеевич, — навела на мысль о том, что в них заморожена информация о делах давно минувших дней.
Цепь рассуждений Ф. Ф. Давитая такова.
Поверхность ледников оказалась перегретой из-за осевшей на нее пыли. Откуда пыль? Определенно сказать нельзя, но подозревать есть кого. Скорее всего, пыль эта, по-научному, антропогенна, то есть «человекородна». Как соблазнительно установить соответствие между уровнем активной деятельности человека и количеством пыли, выпавшей на чистый горный снег. Каждый год снегопад замуровывает под собой предшествующий годовой слой с осевшей на него пылью. Так они и ложатся один на другой, эти слои, составляя зашифрованную хронику минувших веков. Чтобы прочесть ее, надо отыскать подходящую трещину в леднике. Однако ледяная книга хорошо различима лишь при условии, что ее страницы-десятилетия не подтаивают и не смешиваются. Значит, чтение возможно только там, где выпадающий из облаков снег почти никогда не тает. В Кавказских горах вечный снег лежит на высоте выше 1600 метров.
— Меня отговаривали. Подниматься на такую высоту без опыта и тренировки, наверно, и правда рискованно. А что идти по леднику рискованно, это уж теперь я знаю определенно, — говорил Феофан Фарнеевич.
…Стрекочет кинопроекционный аппарат. На экране традиционные кадры альпинистской хроники. Медленный марш цепочки людей по целинно-снежной равнине, отороченной обманчиво доступными зубцами горного хребта. И вдруг — вот ужас — одна из фигур исчезает. Только что человек шел — и нет его. Камера уперлась в место происшествия — не придуманного, не сыгранного, а реального… Несколько мгновений оператор в столбняке, не веря глазам своим, снимает просто снег. Пусто!..
— Абалакова как-то встретил на совещании, — вспоминает Феофан Фарнеевич. — Спасибо, говорю, за жизнь. Если б не система страховки, изобретенная им (веревка, к которой привязан альпинист, может резко стравливаться лишь на небольшой отрезок, после чего ее зажимает специальный замок-ловитель), я пролетел бы не каких-то там три-четыре метра и не повис бы над пропастью… Я шел след в след за опытным спортсменом, сотрудником нашего института. Снежный настил, прикрывавший трещину в леднике, его выдержал, а мой вес оказался критическим. Но, в общем, отделался испугом.
На экране вертикальная полированно-гладкая ледяная стена. В эту пропасть уже не случайно, а намеренно спустился ученый, чтобы взять образцы фирна — спрессованного льдообразного снега. Камера терпеливо следит за трудным спуском и фиксирует внимание зрителя на зеркале льда. Оно и есть цель научной экспедиции. По предположению Ф. Ф. Давитая, на нем, как на кольцах распиленного дерева, должны быть запечатлены достоверные сведения о бесследно минувшем. Зеркало лопнувшего ледника обдает нас холодом, вморозившем следы былых небес.
Сверху в кадр спускается несколько пар ног. Они стоят на кромке отвесной ледяной стены, занимающей весь экран. Под этими ботинками сколько-то сантиметров примятого ими «сегодня». А ниже, где голова висящего на веревке скалолаза, — уже «вчера», а его заступ впился в годы нэпа, а сколько еще можно пятиться в прошлое, стравливая веревку? В XIX, XVIII века…
Десятилетия отмечены на ледниковом срезе полосами, окрашенными в серый цвет той или иной густоты. Созерцавшие эту картину, надо думать, вполне оценили идею, заставившую их проделать трудное путешествие. Им, правда, было еще неизвестно, удастся ли реставрировать атмосферу сто-двухсотлетней давности по оставленным ею пыльным следам. Но красота идеи была налицо.
Скалолаз вырубал в степе кирпичики снега, и ими заполняли нумерованные пластмассовые канистры. В каждой канистре оставили поровну снега минувших лет. Но пыли, оседавшей в разные времена, там содержалось неодинаково — это было видно даже на глаз: один слой в снежных напластованиях выглядел светлым, другой темнее.
Кирпичики снега растапливали в ведрах и воду сливали в канистры. Эти канистры-десятилетия с драгоценным содержимым (полтонны грязноватой воды) транспортировали вниз. (Видимо, это было нелегким делом. Местные проводники запросили по пятерке за каждый килограмм груза, спускаемого на тысячу метров. Столько денег не нашлось, и путешественники тащили груз сами.)
В химической лаборатории Тбилисского университета воду выпаривали, предупредив заказчиков, чтоб набрались терпения. Пыль нельзя торопить.
Наконец, на точных весах взвесили содержимое каждой канистры и, отложив по оси абсцисс время (с 1790 по 1962 год в отрезках по десять лет), а по оси ординат количество пыли (в миллиграммах на литр воды), получили график. Он идет слева низкой платформой от 1790 до 1880 года, дает вертикальный столбец в районе 1880 года, затем между отметками 1880–1890 годов, далее между 1910–1930; высочайший пик приходится на 1930–1960 годы.
График выпадения пыли на Казбеке, составленный по материалам экспедиции Института географии АН Грузинской ССР, с головой выдает новое действующее лицо на сцене экологического театра — человека. Пики 1910–1930, 1930–1960 годов — его рук дело. Две мировые войны, два периода восстановления. Пик 1880–1890 годов, видимо, не антропогенного характера.
В 1883 году взрыв вулкана Кракатау бросил щедро пригоршни пепла на седую голову Казбека.
Реставрация картины атмосферной запыленности в минувшие два столетия была замечательной работой и по замыслу, и по смелости, и по результатам. Ее приметили в кругу отечественных и зарубежных ученых.
За границей на свой манер, западный, проверили график Давитая. Рид Брайсон сопоставил кривую запыленности Казбека с кривой экономического индекса. Родственная связь между кривыми обнаружилась отчетливо.
