На это Джим ничего не сказал.

– И еще Эл. Ему эта история тоже не нравится. Особенно после того, как твой отец умер.

– Почему так?

Дядя Зино проглотил слюну.

– Ну, ты же знаешь, какой у нас Элли, Док. Немного суеверный. И он так посчитал, что это, что-то плохое, преследовало твоего отца в горах в ту ночь. И он думает, что оно, что бы то ни было, не отступило и, в конце концов, выследило его и настигло в тот день на плантации хлопка.

Джим не знал, что должен был он отвечать на это. Мир вдруг показался ему страшным.

– Но это только Элли, – сказал дядя Зино. – Ты же знаешь, какой он. У него кругом знаки да чудеса.

– Почему ты это мне рассказал?

Дядя Зино пожал плечами.

– Наверно, я просто посчитал, что раз ты уже мужчина и готов встретиться с Эймосом Глассом, значит, дорос до того, чтобы послушать и про ту ночь, когда пантера заговорила.

Они подъехали к горам так близко, что в лобовое стекло видны были только их зеленые склоны. Джим нагнулся вперед: ему хотелось видеть очертания гор и привычное синее небо за ними. Горный хребет казался ему живым спящим существом, которое разлеглось на боку под солнцем.

Они пересекли Ручей Пантеры по узкому мостику и оказались в длинной зеленой долине, лежавшей у подножия гор. Она простиралась далеко вперед и была поделена на поля и пастбища. Располагались здесь и фермерские земли. Речушка бежала с одной стороны долины, берега ее поросли ольхой, бамбуком и лавром. По другую ее сторону возвышались горы над распаханными полями и пышной растительностью. Раньше Джим не думал, что можно увидеть такое место, где долина заканчивается и начинаются горы.

Приближаясь к долине, речушка все теснее прижималась к дороге, а потом поднималась резко в горы. А следом за ней тянулась и дорога. Вскоре она совсем не стала видна из окна грузовика, загороженная, как оказалось, стеной деревьев. Джим склонился вперед и смотрел по сторонам, но через лобовое стекло все равно не мог разглядеть линию гор. Пока они проезжали под сенью деревьев, дядя Зино поглядывал на Джима и усмехался.

И вот, к удивлению Джима, дорога плавно завернула в прохладный зеленый лес и, насколько можно было видеть, шла прямо. Широкие стволы деревьев поднимались, словно колонны, у подножия которых росли мох и папоротник, а ветви были на самом верху. Слева от дороги Ручей Пантеры деловито журчал, преодолевая насыпь из маленьких гладких камешков. Перед грузовиком выпорхнула синяя сойка, громко на что-то жалуясь, и исчезла так же быстро, как и появилась.

– А мой отец ходил по этой дороге? – спросил Джим.

– С этой стороны горы это единственная дорога, – сказал дядя Зино. – По ней твой отец пришел в Элисвилл.

Дорога от речушки повернула в лес и стала немного подниматься вверх.

– Любил он эти места, – сказал дядя Зино. – Не думаю, что ему когда-нибудь пришло бы в голову их покинуть. Он ушел только потому, что его вынудили.

Джим перегнулся вперед – ему очень хотелось увидеть места, на которые смотрел его отец. Он подумал: «Мой отец ходил меж этих деревьев. Он сидел вот на этом камне и отдыхал». С каждым поворотом дороги Джим представлял, как встретил бы здесь своего отца, бодро идущего по лесу. Все его вещи находились в небольшом мешке, перекинутом через плечо. Джим Гласс-старший прожил всего шесть лет после того, как совершил это путешествие. Он умер в возрасте двадцати трех лет.

– Ты думаешь, это был призрак? – спросил Джим. – Думаешь, что какая-то нечистая сила преследовала моего отца?

Губы дяди Зино поджались, а лоб нахмурился.

– Нет, – проговорил он наконец. – Я не думаю, что нечто плохое преследовало твоего отца. Думаю, что у него было плохо с сердцем. Видимо, сердце у него остановилось, и он умер. Думаю, что так. О другом я не думаю.

Дорога изобиловала подъемами и спусками. Резкие повороты появлялись один за другим – каждый последующий был более непредсказуем, чем предыдущий. Между тем дорога поднималась еще выше. Дядя Зино вел машину на минимальной скорости. Дядя Корэн и дядя Эл слетели со своих стульев и сидели на полу кузова. Джим почувствовал, что его подташнивает.

Папоротник, из которого тянулись вверх деревья, сменили густые заросли лавра и рододендрона, чьи темные листья перешептывались, как эхо, когда грузовик проезжал мимо. За одним из поворотов маленький ручеек выскочил на дорогу; когда они его переезжали, он посмеялся над ними веселыми брызгами и исчез в зарослях лавра на другой стороне дороги. Через некоторое время, несмотря на густые заросли, которые не давали возможности увидеть горы с определенного расстояния, Джим почувствовал, что небо оказалось теперь под ними.

– Получается, мы поднялись в воздух? – спросил он.

– Мы только поднимаемся, – отозвался дядя Зино.

Наконец они совершили последний, змееобразный поворот и выехали на альпийскую долину, у которой с одной стороны возвышалась вершина Линз-Маунтин, а с другой – низкая горная гряда. Ручей Пантеры, извиваясь, бежал между горной грядой и пиком, как будто проходить у вершины горы было самым естественным делом для ручья. Высоко над долиной среди блестящей зелени деревьев цвели рододендрон и лавр. По склонам горы и горного хребта были разбросаны полянки из лаванды и белых цветов. Дядя Зино снизил скорость и указал на дикое вишневое деревце, выделявшееся своими цветами на склоне горной гряды. Отсюда, снизу, очертания горного хребта не были видны – они скрылись за большой горой, а долина, по которой они ехали, пропала из поля зрения. На горе до сих пор еще была поздняя весна, тогда как у домов в Элисвилле – лето в полном разгаре.

Расщелины со ступенчатыми краями, разделенные острыми выступами, спускались по сторонам горы прямо к долине. Из каждой расщелины вытекал ручеек, стремившийся отыскать ручей побольше; сверху, у каждой расщелины, пролегала узкая тропинка. Джим смотрел, насколько хватало глаз, куда ведет каждая из таких тропинок. Сначала он заметил небольшой бревенчатый дом; его выметенный двор был огражден забором из реек. В дверях стояла женщина с ребенком на руках. На поле рядом с домом высокий мужчина, шедший за парой волов, обрабатывал в поле молодую кукурузу. Джим рассматривал их, вытянувшись из окна и обернувшись назад.

В начале долины, там, где заканчивался горный хребет, на склоне горы над дорогой оказалось свободное от растительности место. Джим перегнулся через дядю Зино, чтобы посмотреть на мир вокруг, но дорога повернула опять, и не успел он многого рассмотреть, как она стала подниматься к вершине.

– Мы сможем здесь остановиться на обратном пути? – спросил он.

– Посмотрим, – ответил дядя Зино.

Они проехали мимо лавки, церкви, небольшой почты и однокомнатной школы, в которую ходили жившие в горах дети, пока она не закрылась. Проехав милю после школы, они повернули и подъехали к лесопилке. Дядя Зино съехал с дороги и остановился. На одной стороне сарая для пиломатериалов были сложены бревна деревьев лиственных пород, а на другой – свеженапиленные доски. Из сарая раздавался рев незатихающей бензопилы – ее лезвия жадно врезались в древесину. Из тени вышел мистер Карсон и через утоптанный земляной двор пошел к ним. На нем был комбинезон и выцветшая холщевая рубашка. Штанины комбинезона заправлены в высокие, покрытые землей зашнурованные ботинки лесорубов.

– Это отец Пенна, – сказал Джим.

– А это его лесопильня, – отозвался дядя Зино.

Мистер Карсон подошел к грузовику, поговорил с дядей Корэном и с дядей Элом и заглянул в окно к Джиму. Стружки повисли орнаментом на его длинной черной бороде. Пахло от него бензином, потом и ароматным мылом.

– Зино, – сказал он.

– Рэдфорд, – проговорил дядя Зино.

Мистер Карсон взял руку Джима и сжал ее, как показалось Джиму, слишком сильно.

– Привет, мистер Карсон, – проговорил Джим, стараясь не моргать.

– Спасибо, что приехал навестить Пенна, – сказал мистер Карсон, как показалось Джиму, хмуро глядя ему в глаза.

Пока Джим с недоумением вглядывался в его лицо, в глазах мистера Карсона появились слезы и тут же выплеснулись наружу. Они побежали по его щекам и исчезли в бороде, будто кто-то их преследовал. А прятавшаяся в черной бороде нижняя губа его задрожала.