Я даже не знаю, что делать…

После ужина мама сказала Джиму, что он может пойти посидеть с дядями в лавке. Джим тут же выскочил из-за стола. Лавка была тем местом, где дяди проводили время по вечерам, когда хотели побыть одни. Как правило, они не разрешали Джиму ходить туда с ними.

Снег ярко блестел при свете луны. Джим смотрел, как его тонкая тень скользила впереди, пока он шел, похрустывая, по Депот-стрит. Снег лежал на земле уже почти неделю. Он подмерз, был в ямках и в грязи в тех местах, где по нему ходили или ездили, но под лунным светом казался только что выпавшим. Дяди говорили, что, если снег остается дольше нескольких дней, значит, он поджидает приятеля. И Джим надеялся, что скоро опять пойдет снег. От быстрого дыхания грудь приятно разогрелась. Проходя через облачка, созданные его дыханием, он пробовал ощутить на лице их тепло.

Около лавки Джим присел на корточки и прокрался к окну. Он миновал белый квадрат, который свет из окна нарисовал на снегу. Медленно поднявшись, заглянул внутрь. Дядя Зино и дядя Корэн склонились над шашками. Дядя Эл стоял над ними и с хмурым видом изучал доску. Никто не сдвинулся с места, все молчали. Джим решил, что ему лучше побыть на улице.

Он направился к отелю, раздумывая, не бросить ли ему снежок в окно Уайти Уайтсайда. Уайти как раз был в их городе по очередному делу. Джим старался представить, что скажет Уайти, если он позовет его на улицу. Но этого не удавалось, как он ни старался.

Когда он приблизился к отелю, передняя дверь открылась, и Уайти вышел на крыльцо. Джим замер на месте. Уайти был в костюме, но без куртки и в одной из своих щегольских шляп. Держась за столб, он наклонился вперед и посмотрел вверх, на луну. Вынув из кармана часы, он подставил их к свету. Затем он спустился вниз, во двор, и отправился в сторону поля. Джим решил последовать за ним.

Уайти вышел из города и свернул на еле заметную тропинку, которая вела в сторону леса к старому дому, где мама Джима жила когда-то с его папой. Джим, который следовал за ним ярдах в пятидесяти, остановился на краю леса, недоумевая, что это Уайти собирается делать. Тропинка вела исключительно к старому дому. За домом были одни поля, а за полями – река. Мама, конечно, говорила о старом доме, но так, как говорят о святой земле, а больше никто его не вспоминал. Почему это Уайти туда пошел?

Когда Джим сошел с дороги, он увидел и другую пару следов, ведущих к лесу. Они были меньше следов, оставленных большими ботинками Уайти. Джим немного испугался. Кому принадлежали эти другие следы? А что если Уайти попал в неприятную историю? А может, он ограбил банк и встречается теперь со своей бандой в пустом доме? Джим осторожно пробирался через лес, старательно избегая открытых тропинок. Он не хотел, чтобы потом кто-нибудь увидел его следы. Уайти уже скрылся из виду где-то впереди. Джим делал несколько шагов, останавливался, прислушивался и выглядывал из-за деревьев. Ветви небольших деревьев цеплялись за него, царапались, мешали проходить; опавшие листья, замерзшие под снегом, хрустели под ногами.

Джим вышел на полянку, где стоял старый дом, в тот самый момент, когда Уайти поднялся на крыльцо. Из-под снега торчали небольшие кусты можжевельника. За домом мирно поблескивало гладкое белое поле. Уайти постучал в дверь. Когда заскрипели ржавые петли двери, Джим уже знал почему-то, сам недоумевая, что в доме была мама. Это мамины следы были на снегу. Это она ждала Уайти в старом доме.

Джим понял, что он оказался свидетелем какого-то важного, тайного действа, которое ему видеть не следовало. Как-то раз он подсмотрел в замочную скважину, как мама моется. Ему стало так стыдно, что он не мог после этого смотреть маме в глаза несколько дней. Именно так он себя чувствовал и сейчас, но заставить себя уйти он не мог.

Он сел на корточки и так сидел в лесу, не шевелясь и стараясь дышать как можно тише, как заяц, который ждет, когда пройдет охотник.

Уайти сделал шаг вперед, но не зашел в дом, а остановился перед дверью. Голос его доносился до Джима как низкое бормотание – разобрать слова было невозможно. Он протягивал вперед руки, как будто недоумевая и умоляя, и, как понял Джим, задавал какой-то вопрос. Джим не слышал маминого ответа, но из-за того, что она сказала, Уайти развернулся и отступил на край крыльца.

Так, стоя спиной к двери, Уайти еще долго разговаривал с мамой. Он жестикулировал и время от времени останавливался и слушал. Один раз он посмотрел в небо и покачал головой. В конце концов, он поднял обе руки, призывая маму замолчать. Из нагрудного кармана своего костюма он достал белый носовой платок и, распрямив его, постелил на пол крыльца. Уайти встал на колени, правым коленом на платок. Джим перестал дышать. Он вдруг весь вспотел, несмотря на то что минуту назад ему было холодно.

Уайти делал маме предложение.

Из дома раздался резкий голос мамы – Джим впервые сейчас ее услышал. Уайти быстро встал. Он снял шляпу и вновь надел. Потом опустил руку в карман куртки и достал какой-то небольшой предмет. Он протянул этот предмет маме и попросил взять его. Джим затаил дыхание: сделает ли мама шаг вперед?

Но мама оставалась внутри, в доме. И рука Уайти опустилась: казалось, он держит в ней непомерную тяжесть. Не говоря больше ни слова, он сошел с крыльца и пошел через поляну к лесной тропинке.

После того как Уайти ушел, Джим продолжал тихо стоять: он ждал, когда мама выйдет из дома. Когда она наконец появилась, сердце его так и запрыгало в груди, будто он увидел оленя или привидение. Она старательно закрыла дверь, обернулась и посмотрела на носовой платок, который Уайти оставил на крыльце. Она подняла его, на миг поднесла к лицу, а потом положила в карман пальто.

Мама прошла по полянке всего несколько шагов, как ноги у нее подкосились, будто какая-то тяжесть придавила ее сверху. Она села на снег и подняла руки к лицу. Джим почувствовал, как по его щекам скатились две горячих слезы. Он вытянул руки, сжимая и разжимая пальцы, будто старался подтащить ее к себе, но покинуть место своего укрытия в лесу он не решился.

Наконец мама вытерла глаза рукавом пальто и поднялась. Плотнее запахнув воротник пальто, она, с трудом передвигая ноги, прошла через поляну к тропе. На опушке леса мама обернулась и посмотрела на старый дом. Джим услышал, как она произнесла его имя, но он знал, что разговаривает она не с ним.

В последнюю неделю марта неторопливый холодный дождь лил, не переставая, и в школьном дворе образовалась глубокая лужа. Каждый следующий день на той неделе был дождливее предыдущего, и Джиму стало казаться, что только деревья и здания поддерживают небо, вот-вот готовое спуститься окончательно на землю и накрыть ее своим покрывалом. Дороги так развезло, что автобус от Линз-Маунтин не мог доехать до Элисвилла. Казалось, что без Пенна и мальчиков с гор школа опустела. Хоть и настало время бейсбольного сезона, Джим, отправляясь в школу, даже не брал с собой перчатку.

Не прекратился дождь и в первую неделю апреля. Каждое утро дядя Зино выходил на заднее крыльцо, смотрел на дождь и качал головой. Река покраснела, разбухла и поднялась к самому краю берега. В дни, когда дождь был особенно сильным, она выходила из берегов в низины, где, неторопливо извиваясь, искала углубления на незнакомой земле. В день, когда дождь ослабевал, река уходила с полей обратно, оставляя после себя липкую грязь и широкие озерца, которые издалека казались очень глубокими.

Мама и дяди злились и на погоду, и друг на друга. Дядя Эл никак не мог выйти в поле, чтобы начать посев. Он бродил по дому и по лавке, бросая сердитые взгляды. Однажды он так разозлился, что ушел в свой дом и проспал там всю вторую половину дня. Растолстевшие за зиму на кукурузе, отдохнувшие мулы стояли в стойле в навозе насквозь промокшие, опустив головы, будто пристыженные.