Мои братья объяснили мне, что, отказываясь от повторного брака, я каким-то образом лишаю Джима дружеского общения с мужчиной, столь необходимого для формирования характера мальчика. Я в недоумении. Хотелось бы мне знать, мистер Уайтсайд, как это мой сын может страдать от недостатка дружеского общения и любви со стороны мужчин, когда каждый из моих братьев с радостью готов отдать свою жизнь ради него? Непонятно, что именно могут дать мальчику, оставшемуся без отца, четверо мужчин, а трое – не смогут? И, выйди я замуж за человека, который хочет забрать меня и Джима из нашего дома, разлучить его с любимыми дядями, разве не будет мой сын страдать оттого, что место, занимаемое тремя, будет занято лишь одним человеком? И если уж Джиму так неизмеримо поможет увеличение числа любящих его мужчин, то не будет ли он в равной степени и обделен из-за потерь?

И все же, несмотря на мои протесты, братья сказали мне, что вы желаете официально поговорить со мной и сделать мне предложение. (Что меня чрезвычайно удивляет: разве можно считать, мистер Уайтсайд, что мы с вами действительно знаем друг друга. Я знакома с вами как с человеком, ведущим дело с моими братьями, – и не более того. Да и я для вас всего лишь одна из женщин, вдова. Вы видели меня только сидящей на крыльце или идущей в церковь с сыном и братьями.) Вам, должно быть, приятно, мистер Уайтсайд, что мои братья выбрали вас и поддерживают, так как они замечательные, честные, добрые христиане и порядочные люди. Я уверена, во всем, что бы они ни делали, ни говорили, ни предлагали, они прежде всего пекутся о моих интересах и интересах моего сына. И это единственная причина, заставившая меня написать вам сегодня. Мои братья сказали мне, что это в моих интересах и, что особенно важно, в интересах моего сына Джима. Должно быть, вы понимаете, что я живу только ради него, он проходит через мою тихую жизнь по следам своего отца, который умер всего десять лет назад, и Джим приносит мне радость. По той только причине, что мои братья (которых я люблю и почитаю) полагают, что, если я не встречусь с вами и не выслушаю того, что вы мне скажете, то это будет в ущерб Джиму. Поэтому я выслушаю все, что вы желаете мне сказать.

Но должна предупредить вас, мистер Уайтсайд, я не могу представить себе, что вы можете сказать такого, что изменило бы мое мнение. Не думаю, что вы поймете то, что собираюсь сказать я, но я – замужняя женщина, и это простая истина, с которой я проживаю каждый день. (Прочитав это, вы уже, вероятно, считаете, что я не в своем уме?) Выходя замуж за Джима Гласса, я не допускала вероятности, что выйду замуж за кого-нибудь еще. Поверьте мне, мистер Уайтсайд, никто лучше меня не понимает, что мой муж мертв. Он умер в поле, когда на солнце обрабатывал хлопок, ровно за неделю до того, как родился Джим. И это неоспоримые факты моей жизни. Но так уж получилось, мистер Уайтсайд, хотя муж мой и мертв, я ощущаю себя замужней женщиной. Так как могу я выйти замуж за другого?

И все же мои браться, несмотря на то что понимают мое состояние, вас поддерживают. Они умные, добрые люди, работают во славу божию, хотя и не заявляют об этом во всеуслышание. (А я, не прекращая, молюсь за них и в глубине души считаю, что это так!) По этой причине я встречусь с вами. Встречусь один раз и выслушаю, что вы мне скажете. Пусть это не вселяет в вас надежду, мистер Уайтсайд. Я делаю это только потому, что мои братья считают: я должна это сделать, так будет лучше для Джима, за которого я благодарю господа каждый божий день. Итак, я встречусь с вами. В следующий раз, когда ваши дела коммивояжера приведут вас в наши края, сообщите одному из моих братьев, и он все устроит, ибо это их идея и ответственность лежит на них. Мое дело – только выполнить их просьбу.

При этом остаюсь с лучшими намерениями,

Джим проснулся от испуга, когда кто-то жесткой рукой зажал ему рот. Над ним склонилась темная фигура. «Док, не бойся!» – прошептала фигура.

Это был дядя Зино. Джим почувствовал, как разросшийся было в груди испуг съеживается, становясь все меньше и меньше.

– Обещаешь вести себя тихо?

Джим кивнул.

– Обещаешь не проронить ни слова, пока мы не выйдем из дома?

Джим снова кивнул.

– Хорошо, – прошептал дядя Зино и убрал руку. – Одевайся, пойдем в одно место.

Стоило Джиму отбросить одеяла, как его схватил в свои объятия холод неотапливаемой комнаты, моментально поглотивший все оставшееся от одеял тепло. Он поспешно надел носки, рубашку, комбинезон, а затем и ботинки.

Джим даже не думал, куда они пойдут. Он только недоумевал, как это странно идти куда бы то ни было посреди ночи в канун Рождества. Мальчик просто был возбужден. За ним пришел дядя Зино – так какое имеет значение, куда они пойдут!

Когда Джим застегнул куртку, дядя Зино указал на окно, которое, как Джим только сейчас заметил, было широко распахнуто. Обойдя кровать, он подошел к окну и выглянул наружу. Из двора снизу на него смотрели дядя Корэн и дядя Эл.

– Мы ждем Джима Гласса, – прошептал дядя Корэн.

– Я – Джим Гласс, – так же шепотом ответил Джим.

– Ну тогда, – отозвался дядя Корэн, – тебе лучше выпрыгнуть из окна.

Джим перебросил ноги через подоконник и, оттолкнувшись, спрыгнул прямо в руки дяди Корэна. Дядя Корэн отступил назад и свалился на спину, не выпуская Джима из рук. Смутившись, Джим поднялся на ноги. Дядя Эл, прикрыв рот рукой, указал ему на дядю Корэна. Тот, лежа на земле, трясся от беззвучного смеха.

– Тихо вы! – предупредил дядя Зино из окна. – Черт побери! Вы так можете Сисси разбудить!

Дядя Зино высунул из окна сначала одну длинную ногу, затем другую и повис на руках, держась за подоконник. Через плечо он посмотрел вниз, стараясь увидеть, где земля. В конце концов он отпустил руки и шумно приземлился во дворе.

– А я вижу звезду! – сказал дядя Корэн с земли, указывая вверх.

Джим посмотрел наверх, но увидел тысячи звезд. Как яркая пыль, полоса Млечного пути высвечивалась на небе. Было непонятно, о какой звезде говорит дядя Корэн.

– О, маленькая звездочка Вифлеема, – мягко запел дядя Корэн.

– Городок, – прошептал дядя Эл.

– О, маленький городок Вифлеем, – спел тогда дядя Корэн.

Дядя Зино и дядя Эл схватили дядю Корэна за руки и поставили на ноги.

– Хочешь, чтобы с нас со всех заживо кожу содрали! – заявил дядя Зино.

Все дяди стояли и улыбались Джиму.

– Что это с вами со всеми стряслось? – спросил Джим.

Дядя Корэн посмотрел обиженно:

– Сегодня Рождество! – проговорил он.

– У нас для тебя сюрприз, – добавил дядя Зино.

– Да! – подтвердил дядя Эл. – Сюрприз.

Дяди повели Джима за дом и дальше – на шоссе. Посреди дороги они остановились и развернулись лицом к своим домам.

Джим нервно посматривал на дорогу – то в одном, то в другом направлении.

– Мы на дороге, – сказал он.

– Но никто не едет, – ответил дядя Зино. – Сейчас самая середина ночи.

– И над глубоким сном без сновидений, безмолвные звезды светят… – пропел дядя Корэн.

– Ты поешь на полтона ниже, – заметил дядя Эл. Он гордился своим слухом.

– Нет! – возразил дядя Корэн. – Это ты слышишь на полтона выше.

– Вы что, пьяные? – спросил Джим.

– Почему это? – возразил дядя Зино. – Никакие не пьяные. Что мы, мальчишки, что ли?

– Мы не пьяные – подтвердил дядя Эл.

– И рядом не стояли, – откликнулся дядя Корэн.

– Так почему ж тогда вы так странно себя ведете?

– Мы не странно себя ведем, – ответил дядя Корэн. – Это ты смотришь на нас странно.

– Мы просто хотим тебе кое-что показать, – сказал дядя Зино.

– Посреди дороги? – опять удивился Джим.

– А чем тебе это место не нравится – оно не хуже других, – заметил дядя Эл.

Джим посмотрел на дорогу в одну сторону, потом в другую. Потом посмотрел на школу на холме. Он посмотрел на темные дома своих дядей, на лавку, на депо и на отель. Ничего особенного. Все погружено в темноту, в спокойствие, все холодное и залито звездным светом.