– Тогда иди домой, – сказал дядя Зино.

Джим посмотрел в сторону реки на свой ряд. Ему вдруг захотелось закончить работу.

Дядя Зино жестом указал в направлении города.

– Иди, – сказал он. – Если ты болен, тебе нельзя находиться на солнце.

– По-моему, я смогу остаться до обеда.

– Нет, иди домой и скажи маме, что ты заболел.

Джим слегка всхлипнул. Так всхлипывает скаут, когда понимает, что это не поможет.

– Давай, давай, – настаивал дядя Зино.

У края дороги Джим обернулся и оглядел поле. Дядя Зино пропалывал оставленную Джимом полосу. Работники, заканчивая свои полосы, подходили к реке. Дядя Эл все время шел впереди всех. Он уже второй раз за это утро доходил до реки и работал так, будто и не собирался останавливаться.

Джим шел домой через поля и пастбища. На всем пути он даже не попытался вспугнуть зайчат, прятавшихся в высокой траве оставленного под покос поля. А сняв туфли и переходя ручей, мальчик не стал выслеживать среди камней золотистых рыбок. Он не стал искать среди камней раков и весенних ящериц. Джим особенно любил держать в руке маленьких ящериц и наблюдать, как бьются у них внутри, под бледной тонкой кожей, их крошечные сердечки. И щелкающие клешни свирепых раков ему тоже нравились. Но сегодня он просто перешел на ту сторону ручья, за которой начинался городок, надел туфли и продолжил свой путь. Когда Джим обогнул маленькую полянку в лесу, где стоял нежилой теперь дом, в котором когда-то мать его жила вместе с отцом, он не бросил камень в жестяную крышу и даже не поднялся на скрипучее крыльцо, чтобы заглянуть внутрь через грязные окошки.

В городке Джим обошел стороной дома, в которых жили дяди. Раннее его появление встревожило бы маму. Она непременно уложила бы его в кровать, положила руку ему на лоб, чтобы проверить, нет ли лихорадки. Иногда она заставляла его носить куртку, даже когда на улице было тепло. Она была против того, чтобы он пошел в поле, и согласилась только, когда дяди пообещали не спускать с него глаз. Дядям часто приходилось спасать Джима от ее нежной заботы.

Джим с облегчением отметил, что Элисвилл в эти долго тянущиеся предполуденные часы почти безлюден. Собаки, которые при появлении Джима могли бы залаять или завилять хвостами, спали в круглых углублениях, которые вырыли себе в прохладной земле под крыльцом. Мужчины и ребята, которые могли бы быть поблизости в любое другое время дня, ушли работать. И Джим знал, что женщины готовят сейчас обед для тех самых мужчин, которые придут домой с поля. Городок под солнцем затих и прижался к земле, будто между домами пересеклись прочные нити паутины и привязали их к ней.

Единственной персоной, оказавшейся в поле зрения, был Пит Хант – смотритель с железной дороги. Пит был маленького роста, с большими усами. Он сидел на крыльце железнодорожной станции и читал журнал. Детей Пит не очень-то любил. Если кто-нибудь из них заглядывал в окно грузового отделения, когда Пит сидел на телеграфе, он затягивал шторы. Иногда Пит разрешал Джиму рыться в угольных кучах в поисках ископаемых останков, а бывало, что он сходил с крыльца и прогонял Джима прочь. С Питом ничего никогда нельзя было знать наверняка. Хотя ни разу не бывало, чтобы Пит прогонял его с угольной кучи, когда он приходил туда еще с каким-нибудь мальчиком. Пит посмотрел на Джима поверх журнала.

– Привет, – сказал Джим.

Пит кивнул в ответ, но ничего не сказал. Он поднял журнал повыше, чтобы не видно было его глаз. Когда Джим был совсем маленьким, Пит проводил электропроводку в домах дядей. Почти целый месяц, пока продолжалась работа, мама и Пит, можно сказать, жили вместе с ним в одном доме, но и тогда Пит за все это время почти не разговаривал.

Джим медленно шел по Вокзальной улице по направлению к складу, хотя встречаться с дядей Корэном ему тоже не очень-то хотелось. Не хотелось вдаваться в объяснения. Он уставился в землю, рассматривая оставленные на ней следы, но тоже без особого интереса. Именно сегодня у Джима не появлялось и мысли о том, что он хочет что-то сделать, или об игре, в которую он хочет поиграть, о месте, где ему хочется побывать. Джиму было жаль самого себя, потому что день рождения его оказывался таким невеселым. Не хотелось даже смотреть, куда укатился камешек, который он только что пнул.

Джим был у входа в отель, когда из открытого окна на втором этаже его окликнул Уайти Уайтсайд. Отель находился в непримечательном кирпичном здании, где останавливались коммивояжеры или бригады проводников, поджидавшие свой поезд. Сам Уайти Уайт был коммивояжером в «Гавенор Фидз». Он получал заказы на продукты и семена, которые дяди продавали в своей лавке. Его настоящее имя было Ральф, но он утверждал, что коммивояжера с именем Уайти забыть труднее, чем такого же с именем Ральф. Уайти нравился мальчику, потому что он всегда носил в кармане куртки леденцы и всегда угощал Джима. Дяди говорили, что Уайти Уайтсайд был честным – они никогда не покупали продукты и семена у других коммивояжеров.

– Эй! – прокричал из окна Уайти Уайтсайд. – Привет, Джим Гласс!

Джим посмотрел вверх на окно отеля. Он даже чуть-чуть улыбнулся, но тут же вспомнил, как он сегодня несчастен.

– Привет! – ответил Джим. – Привет, Уайти Уайтсайд.

– Куда собрался? – спросил Уайти.

– Да никуда, – ответил Джим.

– Тогда задержись на минутку, – попросил Уайти. – Видишь ли, я тоже никуда не собираюсь.

Заслышав шаги Уайти Уайтсайда на лестнице отеля, Джим дождался, пока тот покажется на улице. Уайти был худощав и высок, такой же как его дяди. Темно-русые волосы уже начали седеть, но он расценивал это как положительный момент, даже несмотря на то, что был еще молод. Седые волосы у молодого мужчины вкупе с именем Уайти сделают его еще более запоминающимся.

– Что это с тобой приключилось? – спросил Уайти. – У тебя все лицо в грязи.

– Я работал мотыгой вместе с дядями в кукурузном поле, – ответил Джим.

– Вот это хорошо, Джим, – заметил Уайти. – Тяжелый труд мужчине на пользу. От него волосы на груди вырастают. – Он пристально посмотрел на Джима. – Но знаешь, что… Тебе нужно в кармане носить бандану и протирать лицо банданой, а не голой рукой. И тогда, если ты наткнешься по дороге домой на симпатичную девочку, лицо твое не будет замазано грязью.

Джим пожал плечами. Уайти Уайтсайд ему нравился, но иногда он не знал, что ему ответить. Уайти разговаривал с Джимом так, будто Джим уже взрослый. Он даже как-то попросил Джима называть его Уайти, а не мистер Уайтсайд.

– А в общем, – сказал Уайти, – не думаю, что это имеет большое значение.

Джим опять пожал плечами и посмотрел на свои руки. Он вытер их о штанины и потом засунул в карманы.

Уайти Уайтсайд всегда носил костюм и крахмальную белую рубашку. Еще он всегда носил большие шляпы с твердыми полями: фетровые – зимой и соломенные, белоснежно-белые, – летом. Джим подумал, что Уайти Уайтсайд, должно быть, богат.

– Я хотел сказать, – пояснил Уайти, – что для симпатичной девушки, наверное, важнее, есть ли у мужчины хорошая работа, где он трудится как следует, следит, чтобы все было в порядке, – чем есть ли у него грязь на лице. Ты как считаешь?

– Я не знаю, – ответил Джим.

Джим и Уайти постояли на улице, как-то слишком долго ничего друг другу не говоря.

– Дяди сегодня отправили меня домой немного пораньше, – сказал Джим. – Все равно ведь скоро уже обед.

– Я вижу, – сказал Уайти.

Джим внимательно рассматривал свой собственный след на земле. С одной стороны, где кончалась подошва, видны были отпечатки ногтей. Он и сам чувствовал, что ногти вылезали из ботинка. Они его совсем не беспокоили, пока он не начал о них думать. Он пошевелил пальцами.

Уайти достал часы из кармана и посмотрел на циферблат так, будто впервые его увидел.

– Смотри-ка, – сказал он, – до того, как подъедет мой поезд, еще осталось немного времени. Может, поднимемся на холм и посмотрим новую школу?