Во дворе мечети колодец, гораздо старше ее, вырытый в средние века. Из него, с огромной глубины, доставали воду. Она подавалась в ведрах, прицепленных к канату. Быки и рабы в подземных галереях ворочали тяжелые колеса и рычаги.

Поднимаемся на верхний бастион цитадели. Глаз охватывает весь Каир, сползающий в долину Нила со склонов хребта Мокоттам и загустевший внизу, — каменное месиво, плоскокрышее, подернутое копотью лет.

Рука Игоря Петровича ложится на мое плечо и крепко сжимает. Голос его дрожит.

— Видите!.. Видите!..

Это дальше, чем желтые каскады Мокоттама, дальше, чем глубокая, черная щербина каменоломни, начатой еще при фараонах. Это — пирамиды. Волна сухой мглы скрадывает горизонт, пирамиды кажутся очень-очень далекими и огромными. Их три. Они словно вершины гор, самые мощные вершины цепи, тонущей в дымке.

Игорь Петрович страдает — сегодня мы не едем к пирамидам. Надо ждать до завтра.

Между тем силуэты пирамид уже скрылись за зубцами крепостной стены, мы бежим к машинам.

Снова по машинам — и наш автокараван катится на окраину столицы. Мы видели Каир современный, Каир султанов, а теперь мы в третьем Каире, тоже неожиданном. Как будто обычные улицы захолустного восточного селения — безгласые стены, плотно запертые ворота. Но вот оконце, за ним чахлые кустики, могильный памятник. Могилы за каждой стеной, здесь нет жилья для людей, — это город мертвых, разгороженное, разделенное на семейные усыпальницы кладбище. Кое-где приношения покойникам — цветы, чашечки с едой.

Желает кто-нибудь выйти, поснимать? Нет, скорее из этого мрачного места! Да и времени мало, нам еще надо на базар.

Каирский базар! Кто из путешественников не писал о нем! И понятно, кто не был на базаре, тот не видел Каира. Не видел его умельцев, несущих славу арабской резьбы, чеканки, росписи, керамики.

Тесными людными коридорами мы идем в глубь подлинного царства искусников, оглашаемого лязгом молотков, шуршанием гончарных кругов. Как ни сверкают тонкогорлые медные кувшины, серебряные и золотые подвески, диадемы, серьги, мы смотрим во все глаза. Смотрим и испытываем сожаление от того, что и тысячную долю сокровищ невозможно унести в памяти.

А запомнить хочется почти все. Старец с лицом мудреца спокойно ударяет молотком по стамеске, острие скользит по металлу, снимая волоски стружек, — и возникают завитки сложного узора, истоки которого где-то в недрах веков. Рядом лукавый, смешливый непоседа — ученик. Он ерзает, подмигивает кому-то, кричит что-то товарищу, разжигающему горн, но руки работают, бронзовая пепельница покрывается частым дождиком точек, грунтом для будущего орнамента.

Напротив поет пила, шуршит стружка — мастерят из дерева табуретки, столики, полочки, колыбели. Еще два-три шага — и вы найдете более тонкие изделия: статуэтки из черного дерева, изображающие танцующих, стреляющих из лука обитателей Африки.

В мастерской рядом изготовляют браслеты и кольца с зелеными, желтыми, синими скарабеями, священными жуками древних египтян. Броши с фигурами Озириса, с грациозной головкой царицы Нефертити. Она любимица мастеров. Изображенная древним скульптором в какой-то удивительной, не стареющей манере, она в любом веке у себя дома. И здешние умельцы уловили эту живучесть; помещая кокетливую царицу на брошке, они обрамляют ее чисто арабским орнаментом на ободке. Смело? Да, и в то же время гармонично. Попытки сочетать формы древнего Египта и арабской классики вообще многообразны, и диву даешься, как высок художественный вкус каирских мастеров.

Что питает этот оазис народного искусства в центре современного, разноязычного, торгующего города? Хочется сказать, соседство пирамид. Да, культура предков не мертва. Сегодняшний каирский кустарь — ваятель или ювелир, чеканщик или ткач — сознает себя прямым наследником тех, кто сооружал Сфинкса, и тех, кто возводил цитадель и мечеть Хасана.

И сознает с гордостью! Недаром героям и богам древнего Египта посвящены теперь, в республике арабов, и улицы столицы, и морские суда.

В лабиринте базара забываешь о времени. Как не поглядеть на сафьяновые сапожки и туфельки, — кажет — ся, их только что сбросили персонажи арабских сказок! Меня не удивит, если они сейчас выйдут из-за занавески в глубине мастерской, обуются и смешаются с толпой. Чтобы дать отдых глазам, я поднимаю голову, но и там, надо мной, шедевр искусства. Среди фанерных листов навеса темнеет дощечка, напомнившая мне кружево домов Бомбея — прозрачный, тончайше выпиленный узор.

— Восьмая группа! — доносится голос Бори.

Проклиная спешку, бежишь к машине. Куда теперь? Программа исчерпана, едем обедать. И отлично! После базара ни на что не хочется смотреть.

Вечером мы разбрелись по Каиру. Игорь Петрович, Миша и Саша куда-то исчезли. Улица, исчерченная струйками неона, запруженная гуляющими, ведет к Нилу. Книжечка «Каир на этой неделе», выданная в гостинице вместе с наклейкой, предоставляет приезжему большой выбор развлечений. Вечер можно провести в кино или в оперном театре, на симфоническом концерте, на поплавке «Омар Хайям», где кабарэ и танцы.

Однако везде очень дорого, а в карманах у нас уныло позвякивают последние пиастры. Что же, не беда, будем ходить по вечернему Каиру.

Кинотеатр, в котором сегодня показывают замечательный, глубоко человечный японский фильм «Рикша», итальянские акробаты на поплавке «Омар Хайям», национальный танец живота в казино «Сахара сити» или «Мокоттам» — все для мужчин. Для мужчин — кофейни с наргилэ. Сады на берегу Нила, прогулочные фелюги. Вечером все, все для мужчин.

Правда, женщина в Каире уже не закрывает лицо — и в этом немалая победа нового. Республика открыла женщинам доступ к учебе. Все больше женщин врачей, юристов, инженеров. Однако переворот в мусульманском быту только начинается.

Я уже закрыл ставни в номере «Капсис паласа» и лег спать, когда вошел Игорь Петрович. С видом заговорщиков его сопровождали Саша и Миша.

— Кошмар, — произнес Игорь Петрович с оттенком торжества и провел рукой по мокрому лбу.

Пирамиды! — догадался я. Что же еще могло их потрясти до такой степени!

Да, они самостоятельно, без гидов, сделали вылазку к пирамидам. И что же?

Я ничего не мог добиться от них, кроме восклицаний. А наутро мы все, с караваном автобусов, двинулись к Гизе, месту паломничества из всех стран мира.

По дороге Боря диктует нам: пирамида Хеопса, самая крупная из трех, имеет в высоту 145 метров. Сложена из двух миллионов трехсот тысяч отесанных глыб гранита. Строили ее двадцать лет. Мы записываем, дорога бежит среди холмов, мимо бетонного караван-сарая новейшей архитектуры, с изысканными изломами навеса, а затем поворот — и панорама, знакомая с детства по школьным хрестоматиям и учебникам, развертывается вся сразу, так что захватывает дух. Три пирамиды и каменный сторож их — сфинкс.

Стоп! Вон из машины — к святому месту надо идти пешком. И сперва — к сфинксу. Мы бродим вокруг гигантского изваяния, гладим его вытянутые вперед лапы— вместе с постаментом они выше роста человека. Сфинкс — символ силы и мудрости, у него туловище льва и человеческая голова. Древняя голова, израненная наполеоновскими ядрами, с морщинами, вырезанными временем, погруженная в глубокую задумчивость, она требует тишины, как Шива-созидатель в подземном храме, как бронзовый Будда в Камакуре. Перед лицом сфинкса стихают громкие разговоры, смех. Похоже, что легенда права, он в самом деле задает загадки людям, слабым существам, плутающим среди ям и канав, вырытых здесь поколениями археологов.

Благоговейно, с чувством паломника, идешь к пирамидам. Слепяще четко на фоне синего неба обрисовывается желтая пирамида Хеопса, ступенчатая, с редкими серыми пятнами уцелевшей облицовки. У подножия утрамбована широкая площадка, заполненная шумными, пестрыми ватагами туристов. Сверкают, щелкают сотни фотоаппаратов. Немного обидно за другие пирамиды — Хефрена и Микериноса. Правда, они помоложе и поменьше, но тоже внушают почтение, и жаль, что поток приезжих не достигает их.