Высохшая пальма с одним жухлым листом. Она дает лишь видимость тени, но у человека, который лег на тротуаре, головой к стволу, верно, не хватило сил искать другое место.

Белая мечеть, внутри, за окнами, — черные богомольцы, склонившиеся в молитве и распростертые на полу. Похоже, многие пришли ради тени, отдыха.

Недобрый город! Нигде не слышно плеска фонтана. Джибути построен на коралловом рифе, занесенном песками. Вода подается издалека, с гор.

Узкие, безмолвные улицы носят имена европейских столиц. Вот улица Москвы. Как не пройти по ней! Выходим к морю. Памятник неизвестному солдату, небольшой сквер. Тоненькие, как тростник, пальмы неподвижны. Хоть бы ветерком пахнуло! Но ветер здесь не всегда освежает. Мучителен для всего живого горячий «хамсин», что значит по-арабски «пятьдесят». Да, он дует иной раз пятьдесят дней подряд, жжет, сушит, несет тучи песка.

Прибрежное шоссе исчезает за садом, где виднеется внушительный особняк — резиденция губернатора. Ну, там нам нечего делать. Где же туземный квартал? Спрашиваем прохожего — араба в темно-сером халате, в тюбетейке. Он машет рукой. Там, за базаром! Отлично, побываем и на базаре. Воображение рисует редкостные плоды, кустарные изделия, африканцев разных племен.

Вовсе не то! На прилавках, самых что ни есть заурядных, под простыми навесами обыкновенная картошка, привезенная из Франции. Облепленное мухами мясо, немного бананов из Мадагаскара.

За воротами нас обступают полицейские. Что, месье направляются к туземцам? На их лицах страх за нашу участь.

— Ах, месье! — восклицают они. — Там опасно! Там нехорошие люди! Могут обидеть, обокрасть!

Ажаны иллюстрируют свои слова отчаянной жестикуляцией. Видя, что мы непреклонны, они вздымают руки к небу. О, месье, пожалейте же себя! Френчи цвета цементной пыли от усердия вылезают из-под ремней.

Но мы все-таки идем.

Между двумя частями города есть интервал. Это пустыри, а кое-где и каменная ограда. За ней время как бы отодвигается назад. Там керосиновые фонари, робко перебегает дорогу женщина под черным покрывалом. Колодец, к нему очередь женщин в выгоревших платьях. Вместо ведер у многих консервные банки с проволочными дужками. Потрескавшиеся дома барачного вида — каменные, саманные. Хижины, сколоченные из всякой всячины. Внутри козья шкура для спанья, ручная крупорушка из двух камней, плоского и круглого.

Ажаны, разумеется, двигаются следом. Слышно, как свистят прутья. Обитатели глядят на нас сперва настороженно, угрюмо. Но поведение ажанов вызывает любопытство. Что это за белые, за которыми увязалась полиция! То ли охраняют, то ли следят за ними! Ажаны где-то замешкались. И тотчас раздается:

— Русские?

— Москва?

Прибытие советских туристов — небывалое событие. Весть мгновенно разнеслась по городу.

— Хрущев приедет в Сомали? — спрашивает меня юноша лет семнадцати в ковбойке и японских сандалиях на микропоре, распространенных и здесь.

— Россия хорошо, — убежденно произносит другой юноша.

Подошла девушка с открытым лицом, стройная, с озорными глазами. Игорь Петрович навел на нее фотоаппарат, она в страхе закрылась ладонями. Парни засмеялись.

Вдруг всех словно ветром сдуло: приближались ажаны.

За этим кварталом город кончается. Дальше — пустыня, то желтая от песка, то черная от россыпей камня. Шоссе, бегущее неведомо куда, пропадает в ущелье. Ни жилья, ни деревца. Мы поворачиваем назад. Очень хочется пить.

Площадь Менелика ожила. Открылись магазины с парижскими товарами. Заламывают втридорога. Нет, мы не купим духи, сорочки, подтяжки. Пить, только пить!

Бар с курьезным названием — «У цинковой пальмы». Столики на тротуаре, под навесом. Официант сомалиец разносит напитки. Вытянув «кока-колу» единым духом, я развертываю купленную в киоске газету.

Странная газетка! Называется она «Пробуждение Джибути». Международных новостей она не печатает. Нет даже сообщений из Парижа. Словно и нет на свете других земель, кроме Джибути. Это единственная газета, имеющаяся тут в продаже.

Но вот программа радио. Может быть, местная радиостанция сообщает сомалийцам о событиях в окружающем мире? Тоже нет. Коран, легкая музыка, потом опять чтение Корана, опять граммофонные пластинки…

Мы убедились, однако, что правда все-таки проникает сквозь тюремные стены, возводимые колониалистами.

Продается дом. Есть холодильники. Есть реактивные пассажирские самолеты.

В порту за прошлый месяц побывало 177 судов — французские, английские, из Америки, из Индии. Порт принимает американскую пшеницу, французские ткани, автомашины. Отправляет грузы из Эфиопии: кофе, зерно, шерсть. Местные товары для экспорта: кожи, соль, жемчуг, смола камеденосных деревьев, растущих кое-где на побережье. Она нужна парфюмерной промышленности. Здесь же, в Джибути, никаких фабрик нет. Не будь вокзала, не будь порта, не было бы и Джибути.

«Прощальный коктейль». По какому случаю? Командующий воздушными силами Франции на Сомалийском берегу ушел в отставку, офицеры проводили его звоном бокалов.

«В Совете Министров». А это как понять?

Тут же нет правительства! Здесь колония! Однако, помнится, мы видели у моря уютные домики с верандами, с цветниками, и прохожий сказал нам, усмехнувшись: «Министры живут». А в центре города, недалеко от площади Менелика, стоит здание в современном стиле с надписью на фронтоне: «Территориальная ассамблея». Отыщем в памяти данные справочника, читанного в каюте.

Суть в том, что белые господа играют в демократию. По конституции де Голля создана выборная ассамблея из 32 членов. Из них выбираются восемь министров. Конечно, хозяином остается губернатор — француз. От него зависит, утвердить или не утвердить состав «правительства». Он председательствует в Совете Министров. Впрочем, важные дела он и не доверяет «министрам».

Чем же занимались министры на последнем заседании? «Посылка делегатов в Мекку». Да, слушали сообщение о предстоящем мусульманском празднике. Постановили послать четырех человек. Других вопросов на повестке дня не было. Билеты для пилигримов куплены за счет французской казны, тут колониалисты не сочли нужным щадить затраты.

Что еще в газетке? Фотоэтюды, присланные на конкурс от читателей французов.

Один этюд назван «Земля людей» — по хорошему, человечному роману А. де Сент-Экзюпери, писателя-воина, пилота. Безотрадная пустыня, волны жестокого камня. Такими же чуждыми человеку выглядят пейзажи Луны.

И, однако, должна же сомалийская земля служить людям, радовать их!

Больше ничего нет в газетке. А что расскажут люди?

Разные посетители бывают в баре «У цинковой пальмы». Матрос с торгового судна, богатый араб с кольцами на пальцах и с четками, торчащими из кармана халата, французский офицер, свободный от службы, в крепдешиновой рубашке с цветочками.

— Смешно, не правда ли!

Против меня сел краснолицый, задыхающийся человек. Он снял с головы каскетку, желтую, с длинным козырьком, вроде тех, что носят жокеи на парижском ипподроме, и провел ладонью по редким, мокрым волосам. Я не мог понять, что рассмешило его. К тому же, глаза его не смеялись.

— Смешно, — повторил он мрачно. — Где пальма? Одно название!

Ах, вот он о чем… В самом деле, куда же делась цинковая пальма?

— Говорят, она торчала тут когда-то… Цинковая пальма за неимением живой. А что поделаешь, такая уж тут землица, забытая богом. — Он опустил соломинку в бокал с кока-колой и пососал. — Вы недавно здесь? Вы тоже воображали, верно, что тут, в Африке, рай земной. А пальма-то цинковая! Да и той нет.

— Вы из Франции? — спросил я.

— Да. Из Парижа.

И он с наслаждением затараторил о Париже, о прохладе Булонского леса, о театрах. Нет, он не поклонник новейшего искусства. Нет, нет, все модные течения не стоят одной комедии Мольера или Шекспира. А литература… О, он в курсе новинок, ему посылают их из Парижа. Ведь тут, в этом проклятом городке, нет ни одного книжного магазина…