Юноша, отбивавший дробь, вдруг запел. Он пел негромко, высоким, печальным голосом, и Габо переводил:
Я хотел построить себе шатер,
Большой, крепкий шатер у колодца.
Я хотел напоить барашков,
Я хотел привести в шатер жену,
Но судьба не захотела этого.
Нет у меня барашков,
Потому что хищник всегда найдет добычу.
Дорога, длинная, трудная дорога,
Она никогда не бывает безлюдной,
Она манит, обещает удачу.
Так веди же меня, дорога!
Все слушали песню и смотрели на нас, на диковинных приезжих, интересующихся бытом африканцев.
Певец умолк, и в круг вышел Габо. Он улыбнулся мне, подбросил копье и ловко поймал на лету. Вновь раздалась дробь, на этот раз быстрая, яростная. И Габо пошел по кругу, сверкая копьем, кружась и подпрыгивая.
Очень скоро я понял его, — Габо исполнял танец охотника. Он преследовал зверя. Габо двигался тихо, плавно, стараясь не выдать себя, не спугнуть добычу. Мускулы его напряглись, он стал как будто выше, шире в плечах.
Я увидел равнину, поросшую кустарником. Охотник осторожно раздвигает ветви, прислушивается. Вот он выследил зверя. На мгновение он застыл, живет только жало копья. Оно нагнулось, нащупало цель… Бросок! Копье остается в руке Габо, но я вижу, как летит копье, брошенное охотником, и кажется, слышу его свист…
Чары вдруг исчезли. На пустырь выбежал щуплый юноша в клетчатой рубашке и трусах и крикнул что-то. Габо прервал танец, зрители зашумели и поднялись.
На вокзал прибыл поезд с грузом — возможно, будет работа. Габо попрощался с нами. Он все-таки досказал повесть своей жизни, только не словами, а языком танца, блеском своего боевого копья.
Рядом со мной остался старик в черной тюбетейке и в полотняном халате арабского покроя. Он выплюнул окурок сигареты и дружелюбно повернулся ко мне.
— Это правда, мсье, что вы из России?
Я подтвердил. Старик пожевал губами и спросил, верно ли, что в России нет семьи, детей насильно отнимают у родителей и увозят неизвестно куда.
— Вранье? Так я и думал, — спокойно сказал он, выслушав меня. — Мало ли что болтают.
У некоторых есть радиоприемники… Старику известно, например, что Советский Союз стоит за мир, за разоружение.
— У нас есть пословица: тот, кто оставляет в мире других, и сам живет в мире. Это же хорошо! А что, мсье, у вас круглый год холодно или бывает тепло?
— Даже жарко бывает, — сказал я.
— Габо славный парень, — заговорил старик, помолчав. — Ему пора жениться. Но у него же нет ничего, ни дома, ни денег. Мы плохо живем.
Я встал и пожелал старику спокойной ночи. Он долго держал мою руку и смотрел на меня.
Сейчас история очертила на карте Африки новое государство — Сомали. В него вошли пока два Сомали — английское и итальянское.
…Вечером мы покинули Джибути. Сухой ветер дул в корму теплохода, нес песчинки с берега, исчезавшего во тьме.
Глава VII
ЧЕРЕЗ ВОРОТА СЛЕЗ
Кто из нас, будучи в школе, не страдал от длинных, языколомных географических названий! Взять хотя бы Баб-эль-Мандебский пролив. Как долго он не давался мне! Я вызубрил Миссисипи, к горам Попокатепетль и Килиманджаро привык так, словно побывал на их вершинах, а проклятый Баб-эль-Мандебский не держался в голове — хоть плач!
Да и нужно ли помнить! Я еще в школе начал подозревать, что понадобиться могут лишь короткие названия. Похоже, от употребления имена гор, рек, городов стираются, как резинка. А раз длинное название, значит и место глухое. Никто там небось и не бывает.
И вот довелось самому… Справа — румяно-желтый аравийский берег, обкатанные ветром зубцы хребта, тянущегося из Адена в Йемен, слева Африка, такого же цвета, тоже хорошо пропеченная солнцем. Зубцы там совсем выветрились, уцелели в сущности одни десны— волнистая гряда холмов. Две части света сперва ненадолго сошлись, потом раздвинулись и впустили нас на простор Красного моря.
За кормой взлетели белые гребешки. Буруны, опасные для лодок сомалийцев, искателей жемчуга. Недаром так грозен для них Баб-эль-Мандебский пролив — по-арабски «Ворота слез».
Я стоял на палубе и старался отыскать в памяти хоть что-нибудь, связанное с проливом.
Ничего! Вот только одно сообщение, промелькнувшее в прошлом году в печати: арабский инженер предлагает построить в проливе плотину.
Суть проекта в том, чтобы запереть Красное море. На западе оно закрыто шлюзами Суэцкого канала, но и там потребуются дополнительные сооружения — еще канал и плотина. Крупных притоков море не имеет, дожди редки, зато испарение огромное, и значит, уровень моря станет быстро понижаться. Тогда с востока в него хлынет вода Аравийского моря, с запада — Средиземного. Результат? Цифра займет, пожалуй, целую строку. Две трети всей электроэнергии Соединенных Штатов — вот что получат государства Ближнего и Среднего Востока, если они объединятся для осуществления величественного замысла.
Да, таково первое условие. Перед глазами возникла жестокая пустыня за окраиной Джибути. Она тоже оживет тогда, лишь бы принялись за дело дружные руки. Руки арабов и африканцев.
…Легкий ветерок проносится над палубой, теребит брезенты, простыни на шезлонгах. Сгущается ночь. Утром Красное море лежит просторное, голубое, под безоблачным небом. Берег то вырезывается в желтом мареве, то надолго исчезает.
Хорошо, что мы не столкнулись с хамсином! Воздух спокоен и чист. Однако что это за пыль осела на поручнях? Песок, тончайший, едва ощутимый на пальцах песок. Как дыхание росы, он туманит стекла. В атмосфере в летучей смеси пребывают мельчайшие частицы двух материков, двух великих пустынь — Аравии и сухих равнин Африки.
Высоко над нами — рокот самолета. Не в Мекку ли он летит с делегацией из Джибути, командированной на богомолье?
На пустыне вод ни единой мачты. А ведь здесь большая дорога кораблей! Фарватер широк, есть где разминуться. И теперь меня уже не вводят в заблуждение маршруты судов, вычерченные на карте пунктиром, черным по голубому. Я уже не новичок на море, я знаю, что путь у каждого капитана свой, что караваны судов образуются лишь в реках и каналах.
Мачты показались лишь на подходе к Суэцу. Зато сколько их сразу! Море сузилось, стало заливом, или, лучше сказать, обширной передней, где толпятся приезжие, ожидая, когда им откроют дверь. Флаги Дании, Франции, Швеции, Японии, Мексики… Дверь, то есть входной шлюз канала, работает безостановочно, принимая гостей по-одному. И вот живой пример сотрудничества наций — международная лоцманская служба, в которой участвует и наша страна. Быть может, к нам в ходовую рубку поднимется наш земляк…
Однако увидеть канал нам не суждено, в Суэце мы сойдем на берег, а «Михаил Калинин» двинется дальше налегке и будет ждать нас в Александрии. На несколько дней мы — туристы сухопутные. Мы поедем по пустыне, затем вдоль дельты Нила…
За ужином Игорь Петрович рассказывает о памятниках древности, ожидающих нас в Египте. Пирамиды!. Сфинксы! Увидеть их было его сокровенной мечтой. Имена фараонов разных династий буквально сыпались из Игоря Петровича.
Когда-то он хотел сделаться египтологом. Родные отговаривали: затхлое, мол, занятие, далекое от жизни. Не послушал, поступил в университет. Теория давалась хорошо, а вот языки, иероглифы, клинопись — ни в какую. То были его ворота слез, и он не прошел через них. Не хватило памяти, упорства. Со второго курса сбежал, перевелся в технический вуз. Родные праздновали победу. Окончил с отличием, полюбил свою инженерскую специальность. А древний Египет все-таки живет в сердце, как живет иногда первая любовь.
