Пустота внизу зияла бесконечностью, и желудок едва не выворачивался от долгого взгляда туда.

Один-единственный шанс. Но это лучше, чем ничего. Лучше, чем гнить здесь и медленно сходить с ума.

Орфин глубоко вдохнул тяжелый сухой воздух, глядя на ребристый контур далекого острова. Нужно поймать ритм ветра. Это должно быть похоже на музыку. Словно петь с кем-то в унисон. Вдох — вперед, выдох — назад. Он прикрыл глаза и стал раскачиваться с носков на пятки. Оседлать бурю, как речную волну, и плыть, слившись всем телом с током воды. Холодный ветер студил кожу. Его порывы никак не входили в резонанс с дыханием Орфина, с его ожиданиями, но по телу бежал жар, и с каждой секундой крепла решимость к прыжку.

— Ты что вздумал, идиот!

Орфин резко распахнул глаза. На острове, куда он хотел добраться, стоял Алтай — мешковатый силуэт с посохом.

— Не пытайся, — бросил он через пропасть. — Ты не полетишь: ты не бродяга. Задавай свои вопросы, — добавил он.

Орфин медленно выдохнул. Ему удалось немного успокоиться, и теперь холодный рассудок включился в игру. «Он вернулся. Значит, ему совестно меня оставлять. И если он поможет незначительно — ответами — то следующим шагом проще будет упросить его забрать меня отсюда».

Алтай истолковал его молчание по-своему.

— Для начала успокойся, — покровительственно велел он. — Не транжирь мнему. Ты сам себя сжигаешь.

— Что?..

— Ты состоишь из воспоминаний, и прямо сейчас впустую их тратишь. Лучше сядь и дыши медленнее.

Садиться Орфин не стал, но дыхание унял. Вопросов в голове роилось слишком много.

— За что я здесь? — спросил он наконец.

— Откуда мне знать? — кочевник покачал головой. — Думаешь, после смерти наступает великая справедливость?

— Разве это не ад?

Алтай пожал одним плечом.

— Ад в глазах смотрящего, — он взял вескую паузу. — Не знаю. Мы зовем этот мир Пургой. От «Пургаториум» — Чистилище. Но это не более чем красивые слова. Никто не спускался к нам с небес и не поднимался из пучины, чтоб пояснить, что к чему. Просто некоторые люди после смерти попадают сюда.

— Так ты тоже был живым человеком?

— Конечно, — он помолчал, ожидая новых вопросов, но Орфин не спешил. И Алтай сам спросил: — Ты был верующим?

— Нет. Но я бы скорее поверил в дьявола, чем в бога.

— Мрачно… Расскажи о себе, — велел он. — Кем ты был?

«Отлично, — подумал Орфин с опасливой надеждой. — Он ведь не бросит человека с историей?»

Он коротко рассказал о своей профессии. Говорил без лжи, но держал в голове основную задачу — расположить к себе Алтая и спастись с этого обломка. Но пока он рассказывал, что-то переклинило в голове, и чувство вины захватило контроль над речью. Так часто бывало. Можно придумать сколь угодно разумный план, а потом прогореть на собственных непредсказуемых эмоциях.

— Была одна клиентка… И я, видимо, давал ей очень плохие советы. В итоге она умерла. Я и не знал, что она настолько мне дорога, пока не… Но я не хотел становиться заложником прошлого, как отец. Я стер ее фотографии, выбросил подарки, чтоб меня не окружал ее образ! Но она возникла сама. Я видел ее в зеркалах, в незнакомцах. Дошло до того, что она являлась просто из воздуха — как призрак или галлюцинация. А теперь, здесь — я слышал ее голос в том вихре, она звала меня. Это… была она?

— Нет, это миражи. Ураган праха.

— Так значит, — Орфин вдруг воспрял духом, — я еще смогу ее здесь встретить? Раз мы оба мертвы.

— Я бы лишний раз не надеялся.

Орфин медленно опустил взгляд на гравий под ногами. Ах, да. Он ведь застрял на этом клочке суши, и шансы выбраться таяли на глазах. Как ещё убеждать кочевника, он не знал. Осталось только надеяться, что тому не чужда жажда наживы.

— Я буду в огромном долгу перед тобой. Алтай, пожалуйста, не бросай меня здесь. Я заплачу, чем скажешь.

— Дело не в том, — ответил бродяга после паузы. — Если ты не доверяешь мне, далеко мы не улетим.

— Но как?.. Я ничего про тебя не знаю. Кто ты? Куда летишь? Почему спас меня?

— Резонно… Про земную жизнь я тебе не отвечу: почти ничего из нее не помню. Но здесь, в Пурге, я пилот дирижабля, на котором мы с товарищами летаем по некропилагам. Коллекционирую книги и чужие истории. Собственно, я следовал за вихрем, потому что они обычно образуются среди молодых островов, где есть чем поживиться. Тебе я помог да просто потому, что рядом оказался. Стараюсь вмешиваться, когда могу. В Пурге слишком много страданий, чтоб оставаться безучастным. Куда летим? Я бы привел тебя в наш лагерь. Там безопасно. Обещаю, я не наврежу тебе.

С этими словами он оттолкнулся посохом и прыгнул. Пролетел по изящной дуге, расплываясь в облаке помех, и приземлился в паре метров от Орфина. Бахрома его коричневых одежд плясала на ветру.

Орфин смотрел на него с боязливой надеждой. Он прислушивался к собственным ощущениям: достаточно ли сказанного для доверия? Каким бы ужасом ни веяло от плена на жалком острове, ещё меньше он хотел тащить на дно человека, который его спас.

Наконец он кивнул.

— Я верю.

Вьюга подхватила их мощным потоком, и Алтай устремился вверх, правя полет посохом, как веслом. Они перепрыгивали с острова на остров, и Орфин мантрой повторял, что кочевник действительно бескорыстно ему помогает. Пурга впивалась в кожу сотней ледяных иголок.

Они миновали несколько безжизненных плато. Одно напоминало больничную палату, вырванную с мясом из бетонной плоти здания, другое было сплошь уставлено обшарпанными креслами, как зрительный зал старого кинотеатра. Третье поросло коряжистыми кровяными стволами, и путники пролетели мимо, едва оттолкнувшись посохом от крепких деревьев.

На небольшом привале Алтай объяснил, что всё это — места недавних смертей. Попадая в Пургу, призрак притягивает с собой небольшой островок прежней реальности. Это точные, но хрупкие муляжи, и без должной заботы их быстро истачивает ветер, а в Московском некропилаге еще и пожирает цепень.

— Цепень? — переспросил Орфин. — Эти организмы, которые вызывают галлюцинации, да?

Алтай поглядел заинтересованно.

— Что ты имеешь в виду?

Орфин без охоты пересказал видения и добавил на всякий случай:

— Это не мои воспоминания! Кроме… аварии.

Алтай задумчиво почесал бровь.

— Может, это особенность штурманов? Набат тоже говорил, что цепень штырит.

— Что?

Но он лишь покачал головой, не поясняя свой птичий язык. Они двинулись дальше и через десяток перелетов добрались до широкого плато, похожего на гостиную в богатом доме. Диваны, ковры, стеллажи с книгами и безделушками. Здесь Алтай остановился и шумно выдохнул.

— Ух, неплохо! Задержимся, хочу осмотреться. Кстати, гляди, — он повел головой вперед и вверх.

Вдали над горизонтом возвышался огромный золотисто-коричневый баллон, напоминающий летающего кита. Он был неровным, словно заплатанным, и висел под углом, но все равно казался величественным. Тугие тросы перехватывали его, точно меридианы.

— Дирижабль?

— Эта машина старше нас с тобой, — задумчиво кивнул Алтай. — И это лучшее, что я видел после перехода. Поддерживаем ее, как можем.

Подойдя к книжному шкафу, он начал методично перебирать книги.

— Ищешь что-то конкретное?

— Хорошие книги. Знаешь… — он не оборачивался, но голос стал терпче. — По поводу твоей подруги… брось это дело, парень. Нет смысла искать ее.

— Почему? — взбудоражился Орфин. — Ты что-то знаешь о ней?

— Нет. Но, поверь, такое сплошь и рядом. Почти каждый после перехода ищет близких. Все мы кого-то потеряли, верно? Но далеко не все попадают в Пургу. И мало кто задерживается.

— Но почему? Что с остальными? И по какому принципу?..

— Да не знаю я. Слышал, что сюда попадают те, кто сам виноват в своей смерти. А может, это сказки. Но что с другими — вот уж точно без шансов это выяснить.

Алтай шумно пролистывал книги и выкидывал их за спину одну за другой. Они падали на землю обнаженными разворотами и безвозвратно мялись — маленькие бумажные трупы.