«Что это значит?»

— Он канул. Только что. Рассыпался пургой у меня на глазах.

В животе Тис сжался комок холодной боли.

— Я не виновата! Я гналась за ними, но налетел вихрь! Они уходят! Отпустите, госпожа, дайте их прикончить!

«Просто верни мне бутылку», — приказала Асфодель отрешенно, и хватка ее власти ослабла.

Медленно выдохнув, Тис позволила себе надеяться. Кажется, хозяйка купилась на уловку. А если так, у Орфина, и правда, будет шанс спастись от нее.

«…Будем спорить и танцевать, пока ты не вспомнишь себя». Какое сладкое будущее могло бы их ждать. Пусть даже он хотел быть с этой пресловутой Ритой, а не самой Тис… Жаль, но этому не суждено случиться.

«Не вернусь». Эта мысль наполняла Тисифону горечью и трепетом одновременно. Неужели пляска смерти наконец подходит к концу?

Если верить Орфину, с перехода Тис прошло меньше трех лет. Безумие. Ей казалось, что служба Асфодели тянется целую вечность. И всё это время злость и отчаяние клокотали внутри, как сгустки вопящей пустоты.

Почему это не прекращалось? Почему все вокруг рассыпались пургой, исчезали в забвении, а ее агония всё длилась и длилась? Неужели в ее прошлом столько грехов, что она заслуживает вечное рабство, обречена быть живым оружием? Уж лучше думать, что никогда не была человеком. Искусственное создание, фамильяр, чудовище Франкенштейна…

Она задавала себе эти вопросы годами, вновь и вновь летая по некропилагу по приказу Асфодели. Пока однажды спонтанный разговор с врагом не подарил ей надежду.

Тис снова раскинула крылья и устремилась к группе островов с массивным бело-золотым храмом, проступающим сквозь пургу. Она приземлилась на просторном балконе возле купола и выстучала на трубах особую комбинацию, подав тем самым сигнал.

Ждать пришлось долго, но наконец дверца в стене открылась, и за ней показалась алая ткань. Отец Лукреций оставался в тени за узким проходом, а гарпия под открытым небом — так сохранялась относительная безопасность обоих.

— Да простят тебя небеса, — приветствовал священник.

— Вы опять за свое?

— Ты знаешь мое условие: коли пришла для беседы, прими приличествующий облик.

Тис тихонько щёлкнула клювом, но подчинилась. Желание видеть ее человеком — все равно что обнаженной — странно роднило Лукреция и Орфина.

— Если я принесу огнецвет, вы же сразу сможете меня освободить? — спросила она резко.

— Помнится, ты не верила в благодать.

— Пока не увидела собственными глазами, — она усмехнулась. — Так что будет, когда я принесу ее?

— Я разожгу с ее помощью очищающее пламя в самом сердце Приюта. Ты войдешь в этот огонь, и он сожжёт твои цепи и освободит душу, — ответил он размеренно и степенно. — Так где ты видела благодать?

Тис медленно кивнула собственным мыслям. Дальше тянуть нельзя: Асфодель в любой момент может снова за нее взяться.

— Огнецвет у меня, — сказала она. — Но внутрь я не пойду, разводите костер тут.

— Святое пламя нельзя разжечь где попало, дитя.

Они оба ждали, пока другой уступит. Но время было на стороне Лукреция, и Тис с досадой сдалась.

— Ведите.

Она нырнула в дверцу. Лукреций возвышался плотной горой — он был даже крупнее Миноса, весь накачанный мнемой, собранной с прихожан. И всё же он обыкновенный крепчий, а не фамильяр.

— Так где ты нашла благодать? — спросил пастор, пока они шагали по белым коридорам. Трубы вокруг гудели.

— Не ваше дело.

Вслед за священником она спустилась в шестиугольный зал, освещенный свечами. В центре висело латунное блюдо с ртутным мнемотиком, под ним стояла кованая жаровня.

Низкий потолок и мерцающие отсветы в полумраке создавали почти интимную атмосферу, но вместе с тем навевали мысли о катакомбах. Тис угнетало это место. Казалось, здесь особенно далеко до неба.

Лукреций зажег пламя под блюдом и повелительно кивнул Тис.

— Итак?..

Поколебавшись, она передала ему флакон. Пастор откупорил его. В его аккуратных движениях таилось плохо скрытое нетерпение. Наклонив сосуд, Лукреций слегка встряхнул его, и сквозь горлышко на мясистую ладонь вылился раскрытый жасмин. Его лепестки трепыхались, как языки пламени. Он превратился в весеннюю ветвь с бутонами, потом в астру.

Тис зачарованно наблюдала за этими трансформациями.

— Поразительно, — с придыханием сказал священник. — Подумать только: нечто столь нежное обладает такой мощью… — его голос звучал низко и гулко, эхом отражаясь от округлых стен и металлических труб.

Он поднес цветок к носу и втянул аромат — лепестки затрепетали от движения воздуха и прильнули к ноздрям. Надавил коротким ногтем на основание лепестка, оторвал его, как крыло мотылька, и бросил в бурлящую лету. Лепесток огненной каплей ударился о поверхность, и серебристая жидкость вспыхнула золотом.

Наклонив блюдо к губам, Лукреций сделал несколько глотков — каждый больше предыдущего. Кажется, он поступал совсем не так, как они договорились. Где священный костер? Да и блеск в его глазах становился всё маниакальней.

— Так, отдайте сюда!

Тис рванула вперед, чтоб выхватить огнецвет, но Лукреций успел скрыть его в сомкнутой ладони.

— Прости, дитя, — ласково сказал он, — но пока ты не заслуживаешь Вознесения. Твои грехи слишком велики. Ты должна послужить Приюту и исправить содеянное. Но не бойся: я направлю тебя и помогу.

Он поднял кулак ко рту, захватил губами белый комочек пламени, медленно прожевал и проглотил его. Его глаза на миг блаженно закатились.

— Итак… — он облизнул губы, — Первый шаг к вознесению позади, дитя, но одного цветка мало. Принеси мне все, что смо…

Терпеть это дальше Тис не собиралась. Она бросилась на священника, наращивая когти и клюв прямо в прыжке. Жирная туша пошла волнами под ее ударом. Вспорола ему грудь задними когтями, оставив две глубокие борозды — обычного призрака такие раны рассекли бы натрое, но церковник был слишком массивным. Из разрезов в его плоти повалил жир, и они стали быстро затягиваться. В раже Тис наносила удар за ударом — куски плоти повисали в ее когтях и рассыпались пургой. Но Лукреций лишь улыбался, словно и не чувствовал ничего.

— Ах, а я так надеялся, что обойдется без этих бесчинств.

Плоть забугрилась под мантией священника, и в считанные секунды из отъевшегося увальня он превратился в трехметрового богатыря. Вся масса пастора вздулась мускулами, и он выглядел теперь чудовищной горой мышц в красной накидке.

Он выбросил вперед руки, чтоб схватить гарпию, но Тис увернулась.

— Одумайся! — вскричал священник, вознося огромные кулаки. — У тебя ещё есть шанс на спасение! Покорись мне!

— Никогда!

— Воистину жаль, — величественно прошептал Лукреций. И добавил громко и властно: — Взять ее!

Тис резко обернулась, ища взглядом новых врагов. В тот же миг со стороны пастора прилетел мощный хук по виску, который отбросил ее на пару метров. Наверное, голова обычного призрака раскололась бы от такого удара, но внутри Тис бурлило столько мнемы, что она успевала залечивать любые повреждения.

С боевым кличем она ринулась в новую атаку, но вдруг шею сковал колючий мороз, а за спиной мертвым грузом повис кто-то — ловчий, который стремительно выкачивал из нее эту самую мнему. Его вторжение прямо-таки обжигало холодом — больнее, чем это получилось у Никтоса или Стилета. Совладав с внезапной болью, Тис скинула его и отшвырнула подальше — в полете он напомнил обтянутый кожей скелет в черном балахоне. Но мнемы он успел забрать изрядно.

Гнев и страх орали наперебой. Лучше убираться отсюда. Лукреций и второй церковник блокировали ей пути отступления. Тогда Тис схватила жаровню — угли зашипели, разлетаясь в сторону пастора — и зарядила ее резным краем по стене. Она вложилась в этот удар, и он удался — удалось пробить ход. Тис кинулась в него, и впереди забрезжил палевый свет неба.

Но стоило ей вырваться к нему, как воздух впереди засвистел стрелами, и десяток наконечников пробил ей грудь и живот. Тис пошатнулась. Раны не прикончили ее, но древки и зубцы, застрявшие внутри, причиняли боль. Тис не могла исцелиться, пока они там, а доставать — долго.