— Рита, пожалуйста, дай мне уйти!
— Меня зовут Тисифона, придурок, — она слегка толкнула его под лопатки.
Входная арка кокона поглотила их подобно разинутой пасти, и Орфин оказался в высоком коридоре, сплетенном из внутренностей. Каждый сосуд, каждая кость, на которые он ступал, щелкали его разум чужеродной эмоцией, запахом или образом — и вместе они сливались в вопящую какофонию бреда. Это напоминало обрывочный сон в лихорадке. На несколько мгновений проваливаешься в видения, судорожно выныриваешь из них, снова тонешь.
Орфин шагал перед гарпией, перекрестив руки на груди, сжав пальцами плечи, словно это хоть как-то могло защитить теперь. Вокруг метались обрывки галлюцинаций. Лабиринт из внутренностей, петляя, вывел в широкий алый зал. По его стенам расползлись внутренности гиганта, с потолка свисала огромная костяная люстра. В воздухе вместо пыли витала алая взвесь, точно бисерные частицы крови. Голые мускулы тянулись колоннами вверх, их волокна неритмично сокращались. По углам блестели груды жира. Сетки нервов расходились повсюду и подрагивали в ожидании прикосновения.
От ужаса и отвращения перехватило горло. Будь он живым, точно бы вырвало — а так он лишь давился кашлем. Хотел зажмуриться, забыться, но Тисифона снова толкнула его, на этот раз сильно, заставив опуститься на колени. Пол, сплетенный из кровавых корней, беспокойно зашевелился под ним, и тяжелый шмат мяса оковами лёг на голени. От его прикосновения разум овеяло душным жаром и запахом толпы.
— Не сопротивляйся, — шепотом напутствовала гарпия. — Так будет легче, — и исчезла позади.
Как же он ненавидел ее в этот момент. В ушах звенели отголоски кошмаров, а горло свербело от рвотных позывов. Но что дальше?.. Выкачают память, как водится в Пурге? Или что похуже? Подлое воображение рисовало картины того, как Орфин сам становится частью этого жуткого месива плоти. Какой жалкий и беспощадный финал…
Взгляд вдруг выцепил впереди белую фигуру, которая вкрадчиво надвигалась. Высокая статная женщина, окутанная белой шалью, как дымом. Ее ноги были полностью скрыты батистовыми юбками, к поясу спускались витые серебряные косы, а на плечах проступали красноватые татуировки, похожие на древесные волокна. Липкая кровь не пачкала ее юбки. В плавном полете, в самой фактуре ее облика чувствовалось чужеродное величие. Словно она не человек и не призрак, а древнее божество, воплощение самой Пурги.
Орфин не мог заставить себя посмотреть ей в лицо. Его взгляд застыл на облачном подоле, клубящемся вокруг невидимых ног. В нем раскрывались и увядали бесплотные лилии, набухали грозди винограда.
«Да не сиди ты как болван! — умолял внутренний голос. — Поговори с ней! Вырывайся! Загляни в Бытое! Хоть что-нибудь! Не дай им прикончить себя!» Но Орфин слишком вымотался. Все силы уходили на то, чтоб удерживать вихрь кошмаров и не грохнуться в обморок от отвращения. Он не чувствовал отдельных ран. Плечи, шею и верхнюю часть груди терзала рваная боль, то отступая, то накатывая новой волной. Казалось, если пошевелиться, будет только хуже.
Но ужасней всего то, что вся гонка оказалась напрасной. Риты больше нет, она стала чудовищем и либо вовсе не помнит его, либо желчно ненавидит. Чего ради опять выкручиваться…
Пересилив себя, Орфин все же поднял голову и посмотрел в лицо незнакомке. В ее раскосых звериных чертах мелькнуло изумление, и она вдруг воскликнула:
— Тисифона! — ее голос был властным, но мелодичным. — Снова ты за свое, несносная девчонка?! Разве так обращаются с гостями? Минос, задай ей трепку и запри. Я позже разберусь. Прочь!
— Госпожа, но!..
— Прочь!
Орфин не мог поверить ушам. Он обернулся — медленно, как во сне — и успел увидеть, как огромный мужик в бычьей маске грубо волочет Риту из зала.
Боже… И как это понимать?
Казалось, облегчение и негодование вот-вот разорвут его напополам. Да как можно чувствовать настолько противоположные вещи!
Он дернулся на месте, не в силах совладать со смятением.
— Всё в порядке, — провозгласила дама. Повела рукой, и мясистый корень, державший ноги Орфина, плавно сполз с них. — Никтос?
Призрак в зеркальной маске безропотно приблизился и коснулся затылка Орфина. Его пальцы оказались горячими. Орфин отпрянул, но немного покалывающего тепла успело разлиться по его голове. Он вдруг понял, что дышать стало легче, и боль в груди и плечах немного ослабла. В его жилах заструилась свежая живительная мнема, он чувствовал ее бодрый ток. Никтос дал ему сил?.. Поднявшись с колен, Орфин покосился на мрачного призрака, но его лицо по-прежнему скрывалось за зеркальной чешуей, а поза не выражала никаких эмоций. Он оставался поблизости и продолжал источать угрозу.
— Посмотри, — настойчиво велела дама.
Орфин уставился на нее, не зная, как еще это трактовать. Слишком широко посаженные глаза цвета осенних листьев, без белков, высокие скулы и вязь древесных татуировок, прочерченных кровью. Она была пугающе прекрасна. И казалась неуловимо знакомой, как если бы в детстве Орфин видел ее изображение в книге сказок.
— Что происходит? — хрипло спросил он.
— Посмотри, Орфин! Посмотри в Бытое!
Он вздрогнул, услышав собственное прозвище. Она знает его от Риты? Но когда?..
Он выдохнул, прикрыл глаза и обратился в слух, пытаясь поймать волну Бытого. Чудовищный зал тут же наполнился воплями. Они хлынули из сосудов, костей и нервов, из всех древ, которых Орфин касался. Его снесло биением чужеродной жизни.
Подавив панику, он сфокусировался на жуткой реальности, на кровавых деталях вокруг и кое-как заглушил волну кошмаров. Через минуту под сводами чрева снова были лишь он, бесстрастный зеркальный Никтос и женщина в белом.
В этот океан нельзя погружаться. Орфин не знал, сколько организмов свито в паучью сеть пола, но, кажется, не один десяток. Если впустить их глубже в свои мысли — это конец. Он не сможет очистить разум, и безумный хор галлюцинаций сожрет его к чертям.
— Я не могу, — сдавленно признал он.
— Ты должен был стать зрячим! — взволнованно воскликнула дама.
Орфин поразился ее тону, и его охватило мрачное предчувствие. От этой фразы веяло могильным холодом.
— Он зодчий, — бесстрастно заметил Никтос.
— Нет. Не может быть!
Орфин мысленно заметался. Времени обдумать всё у него не было.
— Я… соврал про касту. Я могу видеть Бытое! Но здесь слишком много этих… штук, — Орфин резко указал на узлы вен и костяные отростки внизу. — Они мешают. Как помехи в связи, — попытался объяснить он. — Рядом с ними я вижу галлюцинации, а не Бытое.
— Миражи? — голос женщины снова звучал мягко. — Верно, разумеется… Что ж, в таком случае… — ее рука скрылась в складках льняной накидки.
Внезапно корни под ногами зашевелились. К такому Орфин готов не был и не смог сдержать вскрик. Но жуткие лозы не вцепились ему в щиколотки и не потащили в ад. Напротив, они расступились, обнажая клочок деревянного пола — обыкновенные серые доски, обесцвеченные Пургой.
— А теперь? — спросила дама.
Ее раскосые рыжие глаза прожигали, как рентген. Сбросив оторопь, Орфин напряженно кивнул. Теперь уж ничего не оставалось, кроме как попытаться.
Он снова сосредоточился на звуках.
Где-то работал вентилятор. Сквозь нутро зала проступили очертания небольшой старомодной комнаты с ковром и потертыми креслами. По мере того как Орфин погружался глубже в Бытое, фигура дамы напротив него не исчезала, как обычно происходило с призраками, а преображалась. Ее звероподобные черты сменились человеческими, в глазах появились белки, а серебро волос сделалось обыкновенной сединой.
Теперь перед Орфином стояла живая женщина с белыми косами, мудрым взглядом и едва заметными татуировками. Ей можно было бы дать лет пятьдесят или больше, хотя само по себе лицо выглядело моложаво.
Орфин уставился на нее, не веря своим глазам. Раньше он знал эту женщину. Но теперь от воспоминаний о ней остались только смазанные пятна. Кажется, был какой-то разговор о мифологии? Будь проклят Приют, сожравший его память! Как же ее звали? Такое странное имя… как название цветка.
