г) Но если теургия есть высшее общение с божественными автодзоонами, то, во-первых, даже когда она является субстанциальным общением с автодзооном, она вовсе не является просто магией. Она вовсе не есть совокупность физических приемов для совершения чуда. Она, восходя к тому или иному автодзоону и тем самым к тому первоединству, которое является основой и для самих автодзоонов, есть внутреннее безмолвие духа и умопостигаемый охват вещей, над которыми производится магическая операция.
В результате всего этого теургия возникает только тогда, когда в душе человека водворяются три божественные функции, - благо, мудрость и красота, а за ними вера, правда и любовь. Теургия есть человеческое объединение всех этих божественных функций и потому выше даже их самих.
Прокл пишет (Plat. theol. IV 9, p. 193, 29 - 194, 10), после того как сказал, что ясные, простые и недвижные видения (phasmata) являются душам в сверхнебесном месте от тех богов, которые связывают мироздание:
"А именно эти таинственные (mystica) знаки умопостигаемых вещей проявляются в данном месте, а также непостижимая и несказанная красота этих знаков. Ведь посвящение в таинство (myesis) и созерцание [как высшая степень посвящения] - это символ (symbolon) несказанного молчания (arretoy siges) и единения с таинственным (pros ta mystica) благодаря умопостигаемым видениям (dia ton noeton phasmaton). И (что более всего достойно удивления) когда жрецы повелевают погребать мертвые тела, за исключением головы, в самом таинственном из священнодействий, то (как предположил еще Платон) их побуждают к этому боги. Ведь мы (говорит он), будучи свободны от того, что мы теперь обычно называем телом, сподобляемся блаженнейшего посвящения (myeseos) и созерцания, преисполняясь умопостигаемого света. А с помощью этого ясного блеска (ayge cathara) символически открывается нам умопостигаемый свет. Ведь жизнь, которая заключена в умопостигаемом, была у нас совершенно свободна от тела. И мы, воздвигая главу самого возничего на другом месте, преисполняемся тамошних таинств и умопостигаемого молчания. Я, со своей стороны, полагаю, что Платон достаточно хорошо разъяснил тем, кто внимательно слушал его слова, три возводящие причины - любовь (erota), истину (aletheian) и веру (pistin). Что, в самом деле, объединяет нас с прекрасным, если не любовь? Где еще находится "поле истины", как не в том [сверхнебесном] месте? И что, наконец, является причиной этого таинственного посвящения, как не вера? Ведь посвящение не достигается ни размышлением, ни рассуждением, но лишь тем единственным и превосходящим всякую силу познания молчанием, которое приносит вера, водружая все души, а равно и наши, в неизреченном и непостижимом [месте] богов".
После такого совершенно ясного текста Прокла не будет удивительным тезис, который обычно не выставляется у излагателей Прокла, но который имеет для философа принципиальнейшее значение. Наш тезис заключается в том, что последняя сущность теургии не есть система жреческих манипуляций и не есть только те или иные правила магических операций. Сущность теургии - это внутренний и чисто умопостигаемый путь восхождения к такому первоединству, которое охватывает собою и все разумное и все неразумное{26}. Поэтому говорить о теургии у Прокла исключительно как о магической операции могут только те, кто не читал самого Прокла. Да и кроме Прокла такое же учение проповедуется и в трактате Ямвлиха "О египетских мистериях", который очень близок к воззрениям Прокла. Так, мы обратили бы внимание на следующие два текста. В одном таком тексте (Myst. V 14, р. 217, 3 - 218, 17) мы читаем, что лучший доступ к богам открывается тогда, когда порядок жертвоприношений соответствует порядку богов, которые бывают материальными и нематериальными. Последние совершенно свободны от материи и весьма превосходят материальных. Согласно жреческому ритуалу, начинать нужно с материальных богов, так как это единственный подход к нематериальным богам. Первые имеют извечное сродство с материей, которой они предводительствуют; нематериальные же боги господствуют над ними. Поэтому тот, кто хочет теургически их почитать, должен делать это в соответствии с их природой и властью, то есть приносить материальные жертвы богам материальным. Тем самым мы, сами будучи материальными, через материю вступаем в общение с материальными богами посредством соответствующего почитания. А подобает этим богам гибель, уничтожение и вообще всякая перемена материи не самим по себе, но вследствие их главенства над материей. Вместе с тем, хотя они и отличаются от материи, тем не менее с нею связаны, так как управляющее начало не может быть совершенно чуждо тому, чем оно управляет, а украшающее - тому, что оно украшает. Поэтому, если нечестиво приносить материальные жертвы нематериальным богам, то материальным как раз это и подобает.
Из этого текста следует, что настоящие и подлинные боги - это существа не материальные, но умопостигаемые и общение с ними происходит только на путях умопостигаемых. Но имеются низшие боги, разного рода злые демоны, которые и сами материальны, и общение с ними тоже материально. Но эти низшие боги - злые, и общение с ними имеет дурной смысл. Если же среди материальных богов имеются и истинные, хотя и частичные, боги, то общение с ними не только не запрещается, а, наоборот, только и является подлинным путем восхождения от материального к нематериальному. Примат умопостигаемости, таким образом, и здесь тоже налицо.
Примат умопостигаемости и знания в теургии подчеркивается и в другом месте указанного трактата (Myst. X 7, р. 293, 1-13). Здесь мы читаем, что божественное благо - это бог прежде всякого разума, а благо человеческое - единство с богом. Теурги не ради мелочей утруждают божественный ум, но ради очищения и спасения души. Они вопрошают не о том, что трудно, но для людей бесполезно, а о том, что более всего полезно для души. Злокозненные демоны не могут смутить тех, кто превосходит их во всех отношениях и обладает божественным знанием.
д) Но чтобы концепция теургии стала окончательно ясной, нужно указать еще на два обстоятельства.
Прежде всего поскольку материальное и идеальное отождествляются в теургии субстанциально, то произносимые теургом слова уже сами по себе имеют онтологическое значение и потому уже сами по себе производят необычное действие. Об этом ясно сказано уже в трактате "О египетских мистериях" (II 11). Однако весьма важно и еще одно обстоятельство.
е) Именно для выяснения сущности теургии важно еще то привлечение мифологии, к которому прибегает здесь Прокл, и те диалектические рассуждения, которыми он пользуется здесь и для мифологии и для теургии. Из множества разного рода текстов, сюда относящихся, мы привели бы следующие два текста.
В первом тексте идет речь о привлечении мифологии не в смысле педагогическом, когда приходится оставлять в стороне внеморальные стороны мифа, но в смысле существенного содержания мифологии как таковой. Этот текст гласит (In R. Р. I 84, 22 - 85, 1):
"Ведь подобно тому как гармония бывает двух родов, причем один из них свойствен воспитательным [искусствам], а другой им чужд, так и мифология разделяется на правильное воспитание молодежи и на иератическое (hieraticen) и символическое (symbolicen) призывание божественного. Первый способ, который пользуется образами, подобает истинно философствующим, а второй, указывающий на божественную сущность посредством таинственных знаков, подобает предводителям самого таинственного действа, с помощью которого и сам Платон полагает доказать достоверность и ясность многих своих мнений".
Другой текст в самом существенном смысле объединяет подлинную теургию с подлинной мифологией. Он гласит (In R. Р. II 108, 17-27):
"То, что мифы оказывают влияние на большинство людей, показывают священнодействия. Ведь последние, пользуясь мифами для установления в них несказанной божественной истины, являются, неведомым для нас и божественным образом, причинами со-чувствия, которое души испытывают к этому влиянию. При этом одни из посвященных приходят в ужас, преисполняясь божественным страхом, а другие вступают в общение со священными символами и, выйдя из самих себя, целиком присоединяются к богам и проникаются божественным. Во всяком случае, вероятно, что следующие за богами и превосходящие нас роды посредством любви к этим знакам побуждают нас к симпатии с богами, достигаемой с помощью этих [знаков]".
