Таким образом, личность и организм естественным образом оказались последней и окончательной ступенью бытия, которое нужно было точно формулировать. Но то и другое было для древних не чем иным, как мифологией.

4. Жизненный смысл мифологии

Не стоит даже и говорить о том, насколько ко времени Прокла назрела необходимость жизненного понимания мифологии. Мифологию, несомненно, понимали как область жизни и Плотин (ИАЭ VI 549-550, 565-583) и Порфирий (выше, I 40). Для сирийских неоплатоников мифология уже обладает настолько универсальным характером, что дело доходит даже до категориального толкования отдельных мифов (ср. выше, I 181). С мифологическими триадами мы встретились также в пергамском неоплатонизме, то есть у Саллюстия (ср. выше, I 339) и Юлиана (ср. выше, I 370). Саллюстий даже дает триадическое деление богов. Но, правда, без всяких пояснений. Куда же было девать весь древнегреческий Олимп, да еще и бесчисленное множество разных духовных существ ниже Олимпа? Раз уж триада применяется как единственный универсальный принцип, то, конечно, было бы странно, чтобы он не применялся к мифологии. И вот универсальную триадическую трактовку мифологии в виде тончайше продуманной системы впервые мы встречаем опять-таки только у Прокла.

5. Диалектика реальных мифов

Но и на этом жизненное значение триадизма у Прокла не кончалось. То, что все боги, демоны и люди были распределены в виде нисходящих триад, - это для прогресса неоплатонизма было сделано хорошо. Но ведь уже и теоретически такая диалектика отдельных категорий совершенно недостаточна. Уже сама теория требует перехода от мифологических категорий к тому сплетению этих категорий, которое требуется самой жизнью. Другими словами, уже теоретически требуется переход от мифа как категории к мифу как сюжету, к мифу как повествованию, к мифу как сказанию. И опять-таки отдельные логические трактовки тех или других мифов встречались у нас до этого много раз, но надо было довести это дело до конца. И вот Прокл дает много разных диалектических толкований гомеровских, гесиодовских и всяких других мифологических сказаний. И ясно, что только при этом условии можно было говорить о завершении всей неоплатонической диалектики мифа.

Рассматривая Прокла как завершение всего неоплатонизма в плане диалектики мифологии, мы могли бы привести еще и много других, пунктов философской эстетики, которые были принципиально намечены ко времени Прокла, но которые до его выступления находились по преимуществу на стадии слишком разнообразного и часто противоречивого описательства. Универсальная значимость триадической диалектики, ее подчеркнутая выразительность в виде теории актуальной бесконечности, ее учение о субстанциальном идеально-материальном тождестве, ее логическая точность в определении всех основных категорий философии и ее диалектическая трактовка и мифа как категории и мифа как сказания - вот те основные философско-эстетические принципы, которые требовали своего окончательного и систематического решения, и это разрешение мы находим у Прокла. Других принципов ближайших исторических подходов к Проклу было много. Но указанных нами достаточно.

1. Общие сведения

а) Годы жизни Прокла 410-485 гг. Относительно года рождения источники гласят противоречиво. Рождение Прокла можно относить ко времени не раньше 410 г. и не позже 415 г. В настоящее время на основании астрономических данных, содержащихся в гороскопе Прокла (Марин XXXV), время рождения Прокла точно устанавливается как 8 февраля 412 г.

Прокл родился в Константинополе в семье богатого ликийского адвоката. Сначала Прокл намеревался специализироваться, как и его отец, в области правоведения и судопроизводства. Однако в Александрии, куда он уехал учиться еще подростком, ему пришлось столкнуться с риторикой, по которой он нашел там сильных преподавателей. Но эти его ранние риторические интересы быстро сменились на философские. Он оказался учеником тогдашнего александрийского неоплатоника Олимпиодора Старшего. Именно у него в первую очередь он изучал логические трактаты Аристотеля, в понимании которых и в изложении которых он, как гласят источники, уже тогда весьма преуспел.

В Александрии Прокл задерживается недолго. Уже двадцатилетним молодым человеком (значит, в начале 30-х гг.) он попал в Афины, где в Платоновской Академии процветали тогда такие крупные деятели, как Плутарх Афинский и Сириан. Ими он был радушно принят, потому что об его успешных философских занятиях им было известно еще раньше. Плутарх, несмотря на то, что был в те времена уже в преклонном возрасте, не только весьма обрадовался появлению такого талантливого молодого философа, но и сам стал с ним заниматься, штудируя с ним на первых порах трактат Аристотеля "О душе" и диалог Платона "Федон". Плутарх, кроме того, рекомендовал Проклу заниматься Платоном и написать о нем большой труд.

Через два года после прибытия Прокла в Афины Плутарх скончался, но перед смертью завещал своему ученику Сириану заботиться о Прокле, каковую обязанность тот всегда и выполнял с большой охотой и любовью. Сведения эти сообщает биограф Прокла Марин (гл. VI-XII).

Несомненно, Прокл обладал огромным философским дарованием. Тот же Марин (XIII) сообщает, что уже к 28-летнему возрасту Прокл не только написал много работ, но, главное, написал свой комментарий на платоновского "Тимея". А что представляет собой этот комментарий Прокла, мы теперь это знаем лучше всякого Марина. Комментарий Прокла к "Тимею" - одно из самых замечательных произведений античной философии. Он поражает не только своими размерами, занимая в современных европейских изданиях больше тысячи страниц, но он свидетельствует как о глубине и разнообразии своих источников, так и о продуманной философской теории автора. Изложение пестрит десятками, если не сотнями разных цитат из прежних философов, постоянной тенденцией сопоставлять эти прежние взгляды и делать из них выводы, а также очень меткими и острыми формулами разнообразных диалектических конструкций. Это - во всех отношениях уникальное произведение не только для античности, но и для всей истории философии; и закончено оно было человеком, которому не было еще 28 лет. Об этом комментарии Прокла к "Тимею" - ниже (с. 52).

Интересно то, что говорит биограф Прокла Марин (XXXVIII) о любимых сочинениях Прокла: "Более всего он ценил свои записки о "Тимее", но и записки о "Теэтете" тоже любил. И не раз он говорил, что, будь на то его воля, он из всех старинных книг оставил бы только оракулы да "Тимея", а все остальные уничтожил бы для нынешних людей, которые только себе же вредят, подступаясь к книгам неискушенно и опрометчиво". Здесь можно только выразить некоторое сомнение относительно "Оракулов", то есть, очевидно, "Халдейских оракулов". У Прокла действительно была высокая оценка этой халдейской литературы; и сам он, как мы увидим ниже (с. 289), вполне непосредственно их использовал. Но дело в том, что дошедший до нас анонимный трактат "Халдейские оракулы" ни в какой мере не идет в сравнение с Проклом в отношении силы диалектической систематики. Вероятно, эти "Оракулы" нравились Проклу, скорее, своим повышенным религиозным настроением и известного рода фантастической тенденцией.

Именно этим последним обстоятельством объясняется тот факт, что духовная энергия Прокла уже в эти ранние годы его жизни проявлялась не только в виде изучения великих мыслителей прошлого и не только в продумывании собственных глубоких теоретических концепций. Марин (XVIII) сообщает еще и о том, что Прокл дни и ночи проводил в молитве, в "орфических" и "халдейских" очищениях и в исполнении всяких других религиозных обрядов. Ввиду какой-то общественной смуты (возможно, в связи с языческо-христианским антагонизмом) ему пришлось однажды даже покинуть Афины и уехать в Азию, откуда он, впрочем, через год вернулся (XV).