Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Всякое тело может изменить свой цвет, то есть принять новую окраску, будучи пропитано той или иной окрашивающей жидкостью. При этом и сама эта жидкость иногда меняет свой цвет. Обсуждению этой темы посвящена, правда, небольшая, четвертая, глава трактата. В ней перечисляются различные виды окрашивающих веществ и различные способы их "введения в тело".

Существенную роль в придании телу той или иной окраски трактат приписывает процессу, обозначенному словом pepsis. Гёте переводит pepsis словами "die organische Kochung"{156}. Но для нас сохранение слова "варка" было бы в данном случае затруднительно, потому что с этим словом у нас связывается слишком узкое понятие. Аристотель употребляет его, по-видимому, в более широком смысле, иногда говоря о "варке" самого цвета. Ввиду того что во всех случаях его применения существо процессов, наименованием которых является этот термин, состоит в усиленном нагревании, мы можем понять его как обозначение именно этого процесса. "Приобретение растениями, листьями, почками, цветами и плодами разнообразной окраски" (4, 794 а 16-19) объясняется главным образом нагревом. Такое же объяснение "всех перемен в цвете" волос, шерсти, кожи и т.д. у животных и у людей находим и далее (5, 794 b 12-15; 6, 797 а 33 - b 2). При этом как в том, так и в другом случае нагрев играет роль силы, воздействующей прежде всего на влагу, содержащуюся в теле животного или в растении.

2. Окраска растений.

В главе пятой, посвященной специально изменениям в окраске растений, мы встречаем две оригинальные мысли. "Для всех растений, как известно, основным цветом является зеленый (poodes)... То же можно видеть и в дождевой воде: там, где вода несколько застоится или, высыхая, становится застоявшейся... такая вода всегда бывает сначала бледно-желтой, смешиваясь с солнцем" (794 b 19-28). Что "для всех растений основным цветом является зеленый", это положение иллюстрируется большим числом отдельных наблюдений.

Другая мысль высказывается без всяких обоснований и заключается в том, что каждому виду растений свойствен свой особый цвет. "При сильном нагреве солнцем или горячим воздухом входящей в плоды жидкости каждый плод приобретает соответствующий данному виду растения цвет (795 а 23-26)... Плоды, будучи сначала зелеными, созревая, принимают цвет, соответствующий их природе, и становятся белыми, черными, темными [коричневыми], желтыми, черноватыми, затененного цвета, темно-красными, винного цвета, шафранными и становятся имеющими почти все оттенки" (а 30 - b 2). Как понимать предопределенность таких "соответствующих по природе" цветов у растений, в трактате не разъясняется.

3. Окраска животных.

Наблюдения над окраской животных в главе шестой также должны подтвердить мысль о решающей роли нагрева. Здесь подчеркивается также и то значение, какое имеет для окрашивания шерсти, волос, перьев и т.д. количество и качество поступающего для них питания. Интересно, что признаком недостаточного питания является для автора трактата белая окраска, так что даже делается смелое заявление такого рода: "животные белого цвета большею частью слабее черных" (798 b 1-2), правда, с оговоркой о встречающихся исключениях. Наблюдения подобного рода еще в большем числе можно найти в сочинении "О происхождении животных" (V 4-6).

Одним из условий перемены окраски вещей является, между прочим, трение одной вещи о другую, придание поверхности вещи гладкости или шероховатости и т.п. (De color. 3, 793 а 28 - b 3).

§7. Заключение

1. Принцип эстетической значимости цветов.

Вполне соответствует общему характеру рассматриваемых аристотелевских сочинений то обстоятельство, что в них, несмотря на частое отсутствие оценочных суждений, постоянно чувствуется мысль о художественной или эстетической значимости цветовых сочетаний.

В главе 3-й трактата "О чувственном восприятии" упоминается о темно-красном и фиолетовом цветах как о наиболее приятных (hёdista).

"Te цвета, в которых соблюдена наиболее правильная пропорциональность (eylogistoi), подобно звуковым гармониям, представляются наиболее приятными. Таковы темно-красный и фиолетовый [phoinicon cai haloyrgon; латинский переводчик здесь переводит purpureus et puniceus, хотя в трактате "О цветах" haloyrges переводится везде violaceus] и некоторые другие того же рода, которых мало по той причине, по которой мало и музыкальных гармонических созвучий" (439 b 31 - 440 а 2).

Значение пропорциональности подчеркивается в той же аналогии с музыкальными созвучиями в одном месте трактата "О душе", где читаем:

"Если какие-нибудь звуки создают созвучие, - звук же и слышание звука отчасти одно, а отчасти не одно и то же, созвучие же есть некоторая соразмерность звуков (logos), то необходимо, чтобы и слышимое было соразмерностью. Нечто же, переступающее эту соразмерность как в сторону высоких, так и в сторону низких тонов, действует на слух подавляюще... В области цвета происходит то же: зрение подавляется слишком ярким или слишком темным. Поэтому и приятны бывают вообще предметы чувствования, когда, будучи чисты и беспримесны, сохраняют свои соразмерности... Вообще же смешанное является в большей мере созвучным, чем высокое или низкое. Выходящее за пределы соразмерности или причиняет боль, или действует разрушительно" (III 2, 426, а 27 - b 7).

Все эти суждения Аристотеля самым недвусмысленным образом присоединяют его к общегреческой эстетической традиции и вместе с тем относят его именно к классическому периоду античной эстетики. Аристотель оценивает цвета не по их "психологическому", "личностному" содержанию, но почти исключительно математически. Он знает, что каждый цвет есть какая-то система и борьба разных световых планов; он знает, что каждый такой план входит в цвет с той или другой интенсивностью. Ясно, что эта интенсивность может быть соразмерной и несоразмерной. Соразмерно сконструированные цвета и являются прекрасными. Из того, что примерами такой соразмерности является для него темно-красное и фиолетовое, можно сделать вывод о сравнительной погашенности их тонов, представляемых здесь наиболее красивыми. Аристотелю, конечно, неведомы более точные количественные методы исчисления цветности. Но это сейчас для нас и не важно. Важно, что и здесь принципом красоты является числовой и формальный принцип соразмерности и пропорций.

2. Критика у Аристотеля его предшественников.

В рассматриваемых здесь главах трактатов "О душе" и "О чувственном восприятии" встречаются полемические замечания, опровергающие "неправильные", по мнению Аристотеля, взгляды на цвет некоторых из древних философов. С точки зрения вопроса о понимании цвета античностью эти замечания могут представлять известный интерес. Мы приводим их здесь почти буквально, с небольшими сокращениями.

а) Говоря о цвете как о пределе прозрачности, Аристотель (De sens. 3, 439 а 31 - b 2) вспоминает, что "пифагорейцы называли самое поверхность тела цветом на том основании, что цвет пребывает на границе тела". "Но он, - возражает Аристотель, - никоим образом сам по себе не является границей: если нечто по природе своей имеет определенный цвет снаружи, на поверхности, то можно думать, что оно имеет тот же цвет и внутри. И вода и воздух являются окрашенными, и луч (блеск, aygё) есть нечто того же рода". "Когда мы говорим, - прибавляет Аристотель, - что цвет находится на границе, то это значит - на границе прозрачности" (b 10).

б) Неправильный взгляд на природу самого цвета, то есть на условия видимости цвета, Аристотель находит у Эмпедокла. В трактате "О душе" он пишет:

"Также и Эмпедокл и всякий другой, придерживающийся такого же мнения, неправильно утверждали, будто свет передвигается и распространяется в известный промежуток времени между землей и небесной твердью, нами же [это движение] не воспринимается; в самом деле, это идет вразрез с очевидностью логических доводов и непосредственным наблюдением. Ведь на малом расстоянии [это движение] могло бы остаться незамеченным, а это уже слишком большая претензия, чтобы оно оставалось незамеченным [на протяжении] от востока до запада" (II 7, 418 b 20-26).

105
{"b":"830365","o":1}