Дверь камеры бесшумно отворилась. На пороге стоял незнакомый эцилоп в сверкающей, словно её только что смазали подсолнечным маслом, кожаной форме.

— Заключенный по имени Безумный Макс, — возвестил он тонким, как струна, голоском. — С вещами на выход.

В горле неожиданно стало сухо.

— Что, уже пора?

Голос дал петуха, и я закашлялся.

Эцилоп молча ждал.

Я поднялся, как мог, заправил рубашку и отряхнул брюки. Вряд ли это изменило мой облик к лучшему, но я чувствовал, что просто обязан так поступить.

Колька, как ни в чём ни бывало, устроился на стуле у окна и вновь взялся за баночку с клеем.

Меня его чёрствость неприятно удивила. Лучшего друга отправляют на казнь, а он и не чешется!

Гордо задрав подбородок, я пошел к выходу, но у самых дверей всё-таки не удержался и бросил на Кольку последний взгляд.

Тот подмигнул. Уголок рта нервно дрогнул, и Колька поспешно надел очки.

Ясно. Он боится ещё больше чем я, и просто старается не расклеиться.

— Пока, аллигатор, — попрощался я.

— Удачи, крокодил.

Это было нашей с Колькой фишкой. И от того, что мы о ней вспомнили, на душе полегчало.

— Я думал, казнь состоится на закате, — заметил я, когда мы вышли из тюрьмы. Белое очко Задницы висело довольно высоко над горизонтом. — Ведь так драматичнее.

— Так и есть, — кивнул незнакомый зеркальный шлем. — Просто тебя хочет видеть Патриций.

— Зачем? Я так понимаю, познакомиться поближе у нас уже не получится...

— Прошение о помиловании, — пояснил эцилоп, направляя меня по посыпанной розоватым песком дорожке вдоль оранжевого, траншееобразного пруда.

— Э... Он хочет, чтобы я умолял о пощаде? — честно говоря, это в мои планы не входило.

— За тебя это сделали жители Сан-Инферно.

Кому-то настолько небезразлична моя судьба, что...

Я тут же устыдился таких мыслей, и остановился. За своё недолгое пребывание в Сан-Инферно я действительно завёл несколько хороших друзей. Нет ничего странного в том, что они не хотят всякий раз, когда придёт охота со мной пообщаться, заказывать спиритический сеанс.

— Значит, Патриций всерьёз рассматривает вопрос моего помилования?

Эцилоп неопределённо пожал плечами, что могло значить: может, рассматривает, а может, и нет... Кто знает этих политиков?

— Значит, просто хочет повысить ставки, — сказал я.

— Это как? — заинтересовался эцилоп.

— Пошуметь, развить бурную псевдодеятельность. Пускай народ понервничает. Подкинет ещё пару-тройку мешков золота... А потом всегда можно сказать, что сработали обстоятельства непреодолимой силы, и всё такое.

— Хорошо разбираешься в том, как управлять городом, а? — голос эцилопа стал не слишком дружелюбным.

— Скорее в том, как устроены политики, — я пожал плечами. — Они отлично умеют надувать щеки и обещать то, чего все ждут. Но ведь обещания вовсе не обязательно выполнять, понимаешь, о чём я? Главное, чтобы они были ОЗВУЧЕНЫ.

— Учту на будущее.

Как-то зловеще звучали его слова... Может, я несколько переборщил с откровенностью?

А потом меня словно кто-то толкнул в бок.

— Учтёшь? — я внимательнее присмотрелся к эцилопу. — Что ты имеешь в виду?

— Мы пришли, — сказал тот и иронично махнув рукой, пригласил меня входить.

Я помедлил.

В Октагоне правил закон единообразия. Архитектура, ландшафтный дизайн, даже листья на деревьях походили один на другой, как близнецы. Эта дверь выделялась на общем фоне. Она была старой. С облезшей краской, потускневшей от времени ручкой... Такое чувство, что к ней БОЯЛИСЬ лишний раз приближаться. От греха.

Вот почему меня пробрали мурашки.

Этот загадочный Патриций заставил меня нервничать больше, чем я хотел. Этим можно объяснить и невоздержанность на язык, которую я проявил перед абсолютно незнакомым мне служителем закона...

— Входи, — меня подтолкнули в спину твёрдой и на вид довольно увесистой дубинкой.

Дверь открылась сама собой, я набрал в грудь побольше воздуха и шагнул.

И сразу остановился, удивлённо оглядываясь.

Показалось, что я попал в кабинет директора, в своей бывшей школе.

Канцелярского вида шкафы, продавленный диван, на стене — карта. Даже запах был знакомым. Его словно долго хранили среди тетрадных листов и заплесневелых учебников, а потом достали, присыпали мелом, разбавили смертельной скукой и пустили во вторичную переработку.

Когда в пыльном углу за дверью я увидел воткнутую в ведро швабру, картинка сложилась окончательно.

Может, меня и вправду переправили в школу? Неизвестный шутник поставил портал прямо в проходе двери...

— Чего встал? — я совсем забыл про эцилопа.

— Да тут вроде никого нет, — растерянно пояснил я.

— Щас всё будет, — эцилоп сердито хлопнул дверью. А потом снял шлем и повесил его на рогатую вешалку.

Я онемел.

То-то этот типчик показался мне мелковатым для эцилопа...

Точнее, не типчик. Это была девушка.

Не глядя на меня, она удалилась за ширму и зашуршала там одеждой. Я почувствовал себя неуютно.

Но вышла она буквально через пару минут, и к счастью, была полностью одета.

Помните, как одеваются училки? Вот примерно так она и выглядела. Серая кофта, длинная мешковатая юбка, которую запросто можно использовать, как чехол для дивана, скучные коричневые ботинки на низком каблуке...

Волосы девушки были связаны в тугой пучок, а на носу помещались стильные очки на цепочке.

Нет, я ничего не имею против училок! Моя бабушка была училкой, и одной из самых лучших. Но она НИКОГДА, ни при каких обстоятельствах, не носила очков на цепочке, не закалывала волосы так туго, что глаза разъезжались к ушам, и не носила таких жутких ботинок.

Да! Моя бабуля умела быть стильной.

Девушка устроилась за столом, и принялась перебирать какие-то бумажки.

Вероятно, она секретарша, — решил я. А это — приёмная. Для кабинета Патриция как-то слишком уж бедненько.

— Эм... — я покачался с носков на пятки. — И когда же я удостоюсь встречи с... номинальным главой города?

Я не хотел никого обидеть. Но учитывая Гильдии и всё остальное, в реальную власть Патриция я просто не верил.

Девушка вскинула голову и посмотрела на меня так, словно видела впервые.

— О, извини, — она отложила ручку и уставилась на меня сквозь стёкла очков. — Я думала, ты не слишком торопишься на собственную казнь.

— Но ты говорила что-то о помиловании, — я без разрешения уселся на стул. Он оказался чертовски жестким, с неудобной высокой спинкой. — Вдруг Патриций его всё-таки рассмотрит...

— Политики тратят всё время на то, чтобы надувать щеки и давать пустые обещания, — зловеще усмехнулась девушка. — Так что вряд ли я выкрою время.

— Ты?.. — я почувствовал, что могила, которую я копал без устали последние несколько минут, внезапно стала значительно глубже.

— Номинальный правитель города, к твоим услугам. Хотя вряд ли это принесёт тебе пользу. Ведь я только и умею, что развивать бурную псевдодеятельность.

Дно у могилы отвалилось.

— Ладно, давай заканчивать этот цирк, — я попытался устроиться поудобнее на этом канцелярском орудии пытки, которое по ошибке принял за стул. — Отклоняй прошение, подписывай... ну, что там нужно подписать, и я пойду. Скоро казнь, а я хотел ещё принять свою последнюю энергетическую капсулу.

— Что-то ты слишком смел для того, кто находится на пороге смерти, — прищурилась девушка.

— Это означает всего лишь то, что мне больше нечего терять, — я легкомысленно пожал плечами и ещё раз попытался сесть так, чтобы было удобно. Не получилось. — А значит, могу говорить, что думаю и делать всё, что захочу.

— В рамках, предусмотренных для опасных преступников, разумеется, — хладнокровно парировала девушка.

— А ты уверена, что я именно преступник, — Остапа, как всегда понесло.

— Имеются неопровержимые улики, — она пожала плечиками. Движение было еле заметно под объёмной кофтой, такой толстой и пушистой, что в памяти всплыло полузнакомое слово "мохер". — А также железобетонные доказательства. И заслуживающие доверия свидетели.