— И здесь у нас найдется довольно много мест, где можно порыдать в голос, — заметил Чон, — я бы поголосил вместе с вами, только вот не знаю, которое из семи чувств тут подойдет?

— Спросите у новорожденного, — продолжал я. — Что тревожит чувства только родившегося ребенка? Он видит сперва солнце и луну, потом отца и мать, родню, и это, конечно, его радует. Сумеет человек сохранить такие ощущения до старости — не будет у него причин для печали и гнева, на все он отзовется только смехом и радостью. У других же реакция иная — лишь невыносимые страдания и яростный гнев. В таких случаях говорят, будто люди делятся на святых и заурядных. Но ведь в конце концов и те и другие умирают, а пока живут, всем достается много страданий. Ребенок сожалеет о своем рождении, поэтому он сразу начинает плакать. Это проявление его естественных чувств. Во чреве матери младенец заперт в тесноте и мраке! И вот однажды утром он вырывается на простор, вытягивает ручки, распрямляет ножки — и на душе у него раздолье. Как же ему не закричать от всего сердца? Вот потому-то новорожденный плачет искренне. У нас же говорят: закричишь от восторга, когда взойдешь на вершину горы Поробон и откроется перед тобой Восточное море или же если случится тебе пройти по золотому песку Чанъёна. Нынче мы прошли тысячу двести ли, увидели природу Ляодуна, добрались до Шаньхайгуаня, где небо словно приклеено, будто пришито к краю земли и, как в стародавние времена, синеют дождевые тучи. Вот где можно заорать от всей души!

К полудню стало очень жарко. Верхом на конях мы быстро миновали Гаолицунь и Амичжуан, и тут наши пути разделились. Мы вместе с Чо Тальдоном, Пён Гуном, Нэвоном, Чоном и слугой Ли Ханнёном вошли в древний Ляоян. Он был во много раз роскошнее и богаче Фэнчэна, поэтому я написал о нем отдельно в очерке «Древний Ляоян».

Выйдя через Западные ворота, я увидел Белую ступу. Искусность и величественность всего сооружения так гармонировала с природой Ляодуна, что я написал о ней отдельный очерк «Белая ступа».

9-й день (день дерева и птицы). С самого утра стоит невыносимая жара. Я воспользовался рассветной прохладой и выехал раньше других. Проехав Чжанцзятай и Саньдаоба, я отобедал в Ланьнибао.

С тех пор, как мы ступили на Ляодунскую землю, деревни шли одна за другой. Дорога была широкая, в несколько сотен шагов, а по обеим ее сторонам росли плакучие ивы. Дома в деревнях стояли так близко друг к другу, что лужи у ворот не успевали просохнуть, и вот повсюду сами собой образовались целые пруды, а в них плавало множество уток и гусей, которых держали в домах. Деревенские домики на берегу казались глядящими в воду башнями и павильонами, опоясанными красными перилами и лазоревыми оградами. Эта картина невольно напомнила мне воспетые в поэзии реки и озера.

Наш военный караул всегда шел на несколько ли впереди. Я в дороге пользовался свободой и уходил вместе с лучниками на рассвете, когда было еще прохладно. Не успеем мы пройти десяток ли, как встречаемся с нашим передовым отрядом. Едем бок о бок, перекидываясь шутками. Так было каждый день. Всякий раз, как подъедем к деревне, приказываем караульным играть на дудочках. Все четверо враз начинают дудеть, и тут же из всех домов выскакивают женщины, становятся у ворот и глазеют. Старые и молодые — все нарядные, украшенные цветами, с серьгами, напудренные и нарумяненные. Во рту у них трубки, а в руках держат подметки для сапог, которые они тут же простегивают иголками с длинными нитками. Женщины стоят целой толпой, показывают на нас пальцами и кокетливо смеются. Я впервые увидел китаянок. У них были бинтованные ноги в треугольных башмачках, но на вид они не так красивы, как маньчжурки. Маньчжурки — те все красавицы, как говорится, лицо — цветок, облик — луна.

Миновали Ваньбаоцзяо, Яньтайхэ и Шаньяопу, а на ночь остановились в Шилихэ. В этот день прошли пятьдесят ли.

Чиновники и толмачи, сидя верхом на конях, отмечали для себя каждую встречную женщину, будь то маньчжурка или китаянка, но если женщина была с мужчиной, обсуждать ее не решались. Законы здесь строгие. Эта игра называлась «с женщиной на языке».

В дальних переходах коротали время, загадывая загадки, то бранясь, то перекидываясь шутками.

На следующий день мы вошли в город Шэньян.

Перевод А. Троцевич.

Тигр — великолепен! Он талантлив и остроумен, он всесторонне образован и великодушен, он мудр, он почтителен к родителям, он быстр и ловок, он силен и отважен. Кажется, нет в Поднебесной ему соперника. Правда, говорят, что чудовища фэйвэй, чжунъю, бо, цзыбай и пятицветный лев, который живет в расщелине скалы Цзюйму, убивают и пожирают тигра. Хуанъяо выгрызает у тигра и леопарда сердце, а бескостный хуа — едва они проглотят его — изгрызает им печенку. Цюэр разрывает тигра на куски и пожирает его, а когда тигр попадается мэнъюну, он закрывает глаза от страха и не осмеливается даже посмотреть на него. Человек же не боится мэнъюна, а тигра — боится. Как страшен тигр!

Если тигр съедает собаку, то он пьянеет, а съест человека — обретает необычайные способности. Дух первого съеденного тигром человека называется «цюйгэ» и постоянно пребывает у тигра под мышками. Проведет цюйгэ тигра на кухню человеческого жилья и полижет ушко котла. Тотчас хозяин начинает чувствовать острый голод и посылает жену готовить ужин. А тигру — только того и надо! Дух второго съеденного тигром человека зовется «иу». Он поселяется в пасти тигра. Поднимется иу на высокое место и смотрит, нет ли впереди какой-нибудь ловушки или капкана. А заметит что-нибудь подобное — идет вперед и убирает все с дороги тигра. Духа третьего съеденного тигром человека называют «юйхунем». Место его — под нижней челюстью тигра, и он обычно сообщает тигру имена своих друзей-приятелей…

— Солнце уже садится, — строго сказал однажды тигр этим духам, — надо бы поужинать!

— Я кое-что приметил, — ответил цюйгэ. — У зверя этого нет ни рогов, ни шерсти. Голова у него черная, походка нелепая: на снегу он оставляет редкие следы. И хвост у него находится не сзади, а на затылке!

— У Восточных ворот есть чем полакомиться, — вслед за цюйгэ сказал иу. — Это блюдо называется «лекарь». Лекарь постоянно пробует разные травы, и поэтому мясо его ароматно. Есть подходящая еда и у Западных ворот. Она называется «шаманкой». Шаманка, чтобы задобрить разных духов, каждый день совершает омовения и воздерживается от мясной пищи. Может быть, соизволите откушать одно из этих блюд?

— Лекарь вряд ли съедобен, — сердито прорычал тигр, встопорщив усы. — Своими сомнительными снадобьями он каждый год губит тысячи человеческих жизней. А шаманка — одна морока. При помощи духов она задуривает головы тысячам людей и приносит им огромный вред. Ненависть людская вошла в самые кости обоих этих негодяев и превратилась в смертельную отраву «цзиньцань». Разве можно есть таких ядовитых гадов?

— В недальней роще водится чудесное животное, — вступил тогда в разговор юйхунь. — Печенка у него добрая, желчный пузырь — не беспокойный. Оно крепко держит в руках верноподданность и нашпиговано твердыми убеждениями. В голове его одна элегантность, а в ногах его — одни церемонии. Изо рта его льются заученные писания, и в сердце его нет неведомых законов. Называется это животное — «высоконравственный и многоученый конфуцианец». Спина у него покатая, тело пухлое и содержит в себе все вкусы — сладкий, кислый, горький, соленый и вяжущий. Вот, право, отличный ужин!

Как только тигр услышал это, у него задрожали брови и обильно потекли слюнки. Он поднял голову и со смехом сказал:

— Я уже слышал об этой дичине. Да только верно ли, что она хороша на вкус?

Тут духи наперебой принялись расхваливать животное: только истый конфуцианец точно знает, как ян и инь в совокупности образуют дао; только он постиг, как порождают друг друга пять первоэлементов и как взаимодействуют шесть начал природы. Да разве есть в мире деликатес более изысканный?! Но тигр вдруг помрачнел и неодобрительно сказал: