Тигр не убивает леопарда, потому что невозможно трогать своих сородичей. Да и косуль и оленей, лошадей и коров, и даже людей тигры убивают не так много, как сами люди. В прошлом году в провинции Шаньси во время сильной засухи люди убили и съели десятки тысяч себе подобных. Несколько лет тому назад в провинции Шаньдун во время наводнения также было съедено несколько десятков тысяч людей. Но если уж говорить о том, что люди убивают друг друга, то разве может что-нибудь сравниться с эпохой «Весен и Осеней»? Тогда люди вели семнадцать войн «за правду» и тридцать — «для отмщения врагу». Текли реки крови длиной в тысячи ли и громоздились горы из сотен тысяч трупов! А для тигров не существует ни наводнений, ни засухи, поэтому они не поклоняются Небу. Они не помнят ни врагов, ни благодетелей, в мире нет никого, кто был бы им ненавистен. Они живут так, как постановило Небо, согласно своей природе. Они довольны своей судьбой, у них нет даже повода стать жертвами шаманок или лекарей, и они не могут заразиться алчностью, царящей в мире людей.

Ведь недаром говорят, что тигры отважны и справедливы. Если даже взять только один кусочек полосатой шкуры тигра, то разве нельзя гордиться ее красивейшим в мире узором? Тигры не пользуются никаким оружием, кроме своих клыков и когтей, но они широко прославились воинским умением. В старину тигры изображались на самой различной посуде: так люди ценили их почтительность к родителям. Тигры никогда не съедают свою добычу одни, они всегда делятся ее остатками с воронами, ястребами и муравьями. Не пересказать словами всей душевной доброты тигров. Они щадят невинно оклеветанных, не трогают больных и калек, не нападают на тех, кто одет в траур.

А люди — поистине жестоки! Вы, негодяи, убиваете и с жадностью пожираете тигров и других животных. Мало вам силков и волчьих ям, так вы еще изобрели тенета для птиц, сети для косуль, всевозможные другие сети — и с большими ячеями, и с малыми, разные бредни и невода. Каким мерзавцем был тот, кто первым связал сеть! А разве нет у вас, кроме того, мечей, кинжалов, длинных и коротких копий, больших и малых топоров, железных молотов, железных дубинок и палок? А уж если раз бабахнет так называемая пушка, то от ее грохота обрушиваются горы, и сноп огня, вырывающийся из ее жерла, — пострашнее молнии! Но вам и этого всего мало. Вы изготовили еще одно страшное оружие — тоненькую палочку с приклеенным клочком мягкой шерсти, напоминающим финиковое зернышко, длиной не более одного чхи. Когда вы обмакиваете ее в тушь и начинаете махать ею вдоль и поперек — на бумаге возникают отвратительные фигуры, похожие то на кривые копья с крючками, то на острые ножи и мечи, то на трезубцы, то на прямые стрелы, то на изогнутые луки. От одного взмаха этого ужасного оружия даже сонмы духов начинают выть по ночам от страха. Ну скажи, есть ли на свете существа, которые пожирали бы друг друга с такой беспощадностью, как твои мерзкие собратья?!

Господин Бэйго пошевелился, совсем уткнулся носом в землю и медлил с ответом. Потом он дважды поклонился и, втянув голову в плечи, сказал:

— В старинных книгах написано, что если человек — даже самый дурной! — совершает омовения и соблюдает пост, то Небо его не оставит. Осмеливаюсь просить позволить мне, ничтожному человечку, почтительно служить вашему величеству!

Затаив дыхание, Бэйго прислушался, но никакого приказа не последовало. Трепеща от страха, он сцепил руки, еще глубже втянул голову в плечи и наконец поднял глаза. Видит — небо на востоке уже посветлело, а тигр исчез.

Какой-то крестьянин, вышедший рано утром на работу в поле, увидя господина Бэйго, спросил:

— Господин! Почему это вы в такую рань кланяетесь в поле?

— Слышал я, — ответил господин Бэйго, — говорят так: как бы ни было высоко небо, ходить под ним нужно пригнувшись; как бы ни была тверда земля, ступать по ней нужно на цыпочках!

Перевод Д. Елисеева.

Возвратившись в Юйся, я и мои спутники расположились на постоялом дворе. Вечером мы собрались все вместе, уселись в кружок и начали по очереди рассказывать всякие удивительные истории.

Вот история первая.

«Некогда жители Пекина были простодушны и доверчивы: какому-нибудь мелкому корейскому чиновнику Палаты переводов могли по первому его слову дать в долг крупную сумму денег. Потом кое-кто стал употреблять во зло их доверчивость — и в этом немалая вина наших соотечественников.

Лет тридцать назад приехал в Пекин один такой чиновник. Никакой поклажи, никаких денег у него с собой не было. Через несколько дней он появился на постоялом дворе весь в слезах. Хозяин участливо осведомился, что с ним стряслось. Чиновник заголосил:

— Мне было поручено перевезти через границу казенное серебро — сегодня я обнаружил, что его украли. Пропали и мои собственные сбережения. Теперь я нищий. Жить мне больше невозможно, лучше здесь и умереть!

Он выхватил нож и хотел лишить себя жизни. Хозяин в испуге бросился к нему, отобрал нож.

— Сколько же у вас украли?

— Три тысячи лянов.

Хозяин проникся к нему жалостью.

— А вы подумали, что станет с вашей женой и детьми, когда вас предадут земле? Деньги пропали — невелика беда, глава семьи пропадет — вот это настоящая беда! Я дам вам денег. На пять лет вам хватит, а за это время вы приумножите их и вернете мне долг.

Чиновник взял у него деньги, накупил разных товаров и уехал на родину. Никто об этих деньгах не знал, все решили, что он просто получил вознаграждение за службу.

Прошло пять лет. Чиновник оставил Палату переводов, занялся торговлей, нажил большое состояние. В Пекин он больше не ездил.

Однажды приятель новоявленного богатея собрался по каким-то делам в китайскую столицу. Провожая его, богатей сказал:

— Если на постоялом дворе хозяин спросит тебя обо мне, ответь: помер, мол, от заразной болезни — и сам, и вся его семья.

Приятель опешил, даже в лице переменился. Богатей продолжал:

— Если исполнишь мою просьбу, я дам тебе сто лянов.

Приятель уехал в Пекин и поселился на том же самом постоялом дворе. Хозяин спросил его о чиновнике, и приятель ответил так, как его научили. Услышав ответ, хозяин закрыл лицо руками, заплакал и воскликнул:

— О Небо! За что ты покарало хорошего человека?

Повздыхав, он протянул приятелю богатея сто лянов.

— Все, как один, погибли — некому и помянуть их. Вот вам сто лянов. На пятьдесят купите и вышлите мне корейских товаров, а остальные пятьдесят истратьте на жертвоприношения в память вашего друга: да упокоится душа его в мире ином!

Приятелю пришлось взять деньги: солгав однажды, он вынужден был лгать и дальше.

На родине его ожидала ошеломляющая новость: бывший чиновник, его жена и дети заразились оспой и скончались в мучениях. Он был потрясен. На все те деньги, которые дал ему хозяин постоялого двора, он купил товаров и отправил их в Пекин. Сам он до конца жизни туда уже не ездил: ему не вынести было бы новой встречи с сердобольным пекинцем…»

— Помнится мне, — сказал один из слушателей, — действительно, служил в Палате переводов некий Ли, и был он на хорошем счету, сорок лет подряд ездил с поручениями в Пекин. Но только ни в каких махинациях с серебром он замешан не был и в долг ни у кого не брал. Все знали его как честного человека.

Мы стали слушать вторую историю.

«В эпоху Мин, в годы девиза Вань-ли, служил в Палате переводов высокий чиновник Хон Сунъон, родом из уезда Тансон. Однажды, когда приехал он в Пекин, родилось у него желание провести ночь в Веселом доме. А надо сказать, что цены там были не каждому по карману, и чем смазливее девица, тем дороже она стоила. Он велел привести самую красивую — за тысячу золотых. И вот вышла к нему девушка лет шестнадцати, необыкновенная красавица. Села она напротив Хона и заплакала. И сквозь слезы рассказала о себе: