— Свежая рыба на вкус бесподобна! — воскликнул Дун.

Потом главный ловчий поймал и принес фазана. Дун погладил фазана рукой, зачем-то понюхал его и сказал:

— Я приветствую то, чему Конфуций научил Цзы Лу! — и, выпустив фазана в рощу, добавил: — Лети себе спокойно!

Прибыли в Намхо и поднялись в маленькую беседку отдохнуть. Ловчий опять поймал — на этот раз сайгу и привел ее. Дун велел привязать сайгу в ста шагах к дереву, приказал воину выстрелить в нее из лука и, когда тот поразил сайгу, захлопал в ладоши, громко рассмеялся.

— Цзюньцзы должен быть далек от кухни, — с упреком сказал ему Ван. — Да и как могли вы, тэин, допустить подобное убийство?!

— Волы да лошади идут ведь человеку в пищу, — возразил Дун. — Если же не убивать их, то, конечно, и сайги, и олени окажутся без пользы для человека. Какой же вред от такого убийства?!

— А это что за местность? — увидя «колодцы», спросил меня Дун.

— Да тут ведь недалеко холм, в котором захоронен Кичжа, — засмеялся я. — И здесь все еще действует введенный им закон о колодезной системе землепользования!

Я тайком приказал играть в деревне на музыкальных инструментах.

— Это что за звуки? — спросил Дун.

— С тех пор, как Кичжа прибыл сюда и начал править, — снова засмеялся я, — завещанные им обычаи не исчезли и в каждом доме люди превыше всего ставят музыку!

— Поистине, ваша страна отличается высокой нравственностью!{19} — воскликнул Дун. — А кто эта женщина? — спросил он, увидя на дороге женщину, глядевшую на нас. — Не иначе как супруга начальника округа!

— Ну что вы, тэин! — засмеялся переводчик. — Это ж городская гетера! Начальники округов — все люди из знатных родов. И у них в обычае содержать своих женщин только на женской половине дома. Разве можно допустить, чтобы жены и наложницы знатных выходили на улицу?!

— Знай мы об этом раньше, — заметил Ван, — и сами бы поняли, что это незнатная женщина!

Добрались до беседки Пхунвольлу. Приблизившись к пруду, Дун восхищенно воскликнул:

— Вот это — самое красивое место в Корее! И в Китае есть очень красивые места, но такие, как это, встречаются редко!

Я пригласил послов в беседку, чтобы они сделали памятную запись. Затем Дун сказал:

— Если вы, хозяин, намерены провожать меня и дальше, то непременно должны испросить разрешение у государя!

Я такого разрешения не имел, поэтому решил следовать с послами только до Анчжу и там распрощаться с ними. Дун по этому поводу сочинил памятную запись цзи и преподнес ее мне.

Оба посла в дороге любовались горными вершинами и пиками, спрашивали их названия. Что же касается встречавшихся причудливых скал и примечательных деревьев, то послы непременно около них останавливали коней и находили удовольствие в декламировании стихов. Если же попадались хоть немного красивые цветы и травы, они обязательно составляли букеты и любовались ими.

Сопровождавшие китайских послов корейцы обходились с ними тепло и почтительно и, если спрашивали о Китае, послы подробно обо всем рассказывали, ничего не скрывая. Дун сделал ясный и беспристрастный обзор китайской поэзии и прозы, основываясь на сохранившихся аж со времени династии Цзинь сочинениях. Помощник посла Ван тоже был человеком, очень сведущим и в поэзии, и в прозе. Поистине, эти двое были светлы, как солнце и луна!

Великий князь Яннён, наследник престола, горазд был на всяческие проказы, чрезмерно увлекался музыкой и женщинами, в учении усердия не проявлял.

Однажды сидел он в соёне напротив своего учителя. А перед тем на каменной лестнице дворца им были поставлены силки для ловли птиц. Учителя Яннён, конечно, совсем не слушал, следил за силками, зевал по сторонам. Вдруг в силки попалась птица. Яннён опрометью выскочил на лестницу, схватил пойманную птицу, принес ее в соён.

Одно время учителем Яннёна был правитель уезда Хаксонгун Ли Е. Как-то подошел Ли Е к воротам дворца и услышал — во дворце человек клекочет по-соколиному. Он сразу понял, что это наследник.

— Я слышал, сын государев подражает соколиному клекоту, — войдя в соён, укоризненно сказал Ли Е. — Занятие это — недостойно наследника престола. Ему следовало бы сосредоточиться на учении. Впредь не извольте так поступать, прошу вас!

— Да я в жизни не видел соколов, — притворно испугался Яннён, — как же могу подражать их клекоту?!

— А ведь при охоте на зайцев, — возразил Ли Е, — используются именно соколы. Разве наследник не видел этого?

И так, при малейшем проступке наследника престола, Е не упускал случая пожурить и наставить его. Яннёну это ужасно не нравилось, и он смотрел на учителя как на врага.

— Как только встречусь с этим Ли Е, — жаловался однажды Яннён некоему человеку, — так и начинает голова болеть и муторно на душе становится. А увижу его во сне — днем непременно схвачу простуду!

Ван Сечжон посадил в дворцовом парке хурму и пошел как-то полюбоваться ее плодами. Тут он увидел, что откуда-то налетели вороны, вовсю клюют хурму. Сечжон приказал быстро найти хорошего стрелка из лука.

— Среди военных двора, — доложили ему приближенные, — сейчас нет хороших стрелков. Только вот один наследник престола и сможет сбить ворон!

Сечжон велел найти Яннёна. Яннён выпустил несколько стрел и сбил всех ворон одну за другой. Придворные пришли в восхищение, а Сечжон, не любивший наследника за его предосудительное поведение и не желавший с ним встречаться, в тот день впервые был им доволен и даже улыбнулся.

Пэк Квирин лекарем был незаурядным. И если звали его к больному, он никогда не отказывал в помощи, лечил со всем усердием. Причем Квирин никогда ничего не брал за лечение. Оттого дом его был беден, едва-едва хватало средств на одежду и пропитание. Однако Квирин строго хранил душевную чистоту.

— Что за человек, этот старый чиновник, — увидя Квирина, спросил китайский посол, прибывший в нашу страну. — Отчего и платье, и шляпа у него такие изношенные?

— Да это лекарь, — ответили ему. — Он отказывается от платы за лечение, люди и не дают ему ничего. А свою одежду и шляпу он постоянно держит в закладе в харчевне. Потому и ходит в таком отрепье!

Посол переменился в лице и выразил Квирину свое уважение.

Сасон Чхве Чи, после того как выдержал экзамены, много служил на провинциальных должностях.

В одиннадцатый год своего правления{20} ван Сечжо собрал у башни Кёнхвену литераторов и проверял, кто из них на что способен. Чи, декламируя стихи, долго бродил окрест башни и в конце концов неожиданно для себя попал в парк, расположенный позади дворца. А Сечжо, в простой одежде, вышел как раз в этот парк прогуляться. Чхве Чи же, никогда не видевший вана, не поклонился ему в пояс, как следовало бы при встрече с государем.

— Ты кто такой? — спросил Сечжо. — Как посмел самовольно явиться в дворцовый парк и не кланяешься мне, как положено?!

— Я литератор, — ответил Чхве Чи. — А низко кланяться полагается только государю. А вы-то кто такой, что требуете особых поклонов?!

Чхве Чи в душе знал, конечно, что перед ним не простой человек, но думал, что это, пожалуй, сын государев или кто-нибудь из придворных. Он прошел немного вперед, присел на обочине дорожки.

— Послушай-ка, нахал, — возмутился ван, — ты часом не Юань Жан? Ну чего тут расселся?!

Немного погодя явились придворные чиновники и фрейлины, стали почтительно прислуживать Сечжо. Тут только Чхве Чип догадался, что судьба свела его с ваном. Он очень испугался, низко кланяясь, умолял простить его. А Сечжо вошел в беседку Сохёнчжон, велел позвать Чхве Чи, завел с ним разговор о конфуцианских канонах и исторических книгах. На все вопросы вана Чи отвечал обстоятельно, подробно, выказав глубокое понимание смысла обсуждаемых вопросов. Государь остался очень доволен, велел поднести ему вина. Потом Чхве Чи подносили чарки еще и еще, и он каждый раз выпивал все до дна. Однако сколько ни пил, совсем не пьянел, цвет лица у него оставался обычным.