— Не рассказывайте никому о том, что услышали от меня, — люди ведь только посмеются!

В то время Чжоу было двадцать семь лет. Его красивое лицо так и просилось на картину!

Я, Молчальник по имени Квон Ёчжан, записал эту историю в пятую луну года  к ё с а.

Почему у меня сказано: «после повторенного трижды года  к ё н ч ж а{95} — металла и мыши»? Ведь описывая происходящие события, ненастье и погоду, всегда отмечаешь год, а потом луну и день. Так отчего же я говорю «после»? Я говорю так, потому что рассказываю о случившемся после годов правления под девизом Чун-чжэнь{96}. А почему «трижды повторенный год  к ё н ч ж а»? Да потому, что после правления под девизом Чун-чжэнь год  к ё н ч ж а  совершил три круга! Тогда отчего же не сказать прямо: «годы правления под девизом Чун-чжэнь»? Потому что по ту сторону реки на этот девиз наложен запрет. Из-за чего же наложен запрет? Из-за того, что за рекой — маньчжуры! Вся Поднебесная теперь пользуется маньчжурским календарем, и я не смею упоминать «годы правления под девизом Чун-чжэнь». Зачем же я все-таки говорю об этих годах, зачем употребляю такие названия, как Минские императоры, Срединное государство? Испокон веков Китай был государством, которое наставляло нас, а на семнадцатом году правления под девизом Чун-чжэнь погиб император И-цзун и династия Мин пала. С тех пор прошло более ста тридцати лет, мы же до сих пор употребляем этот девиз правления — почему? А вот почему. После того как маньчжуры обосновались в Китае, вместо прежних китайских государей стали править варвары. Варвары заняли тысячи ли нашей восточной страны, только река отделяет нас от них, и теперь лишь в нашем государстве сохраняется система правления прежних Минских императоров. Поэтому Минский дом как бы продолжает существовать к востоку от реки Амнокган{97}. Конечно, у нас не хватит сил прогнать этих варваров, очистить Китай и восстановить старую систему правления прежних государей. Вот почему нам остается с благоговением придерживаться девиза правления Чун-чжэнь, тем самым как бы сохранять у себя частицу Китая.

Итак, пишу на сто пятьдесят шестом году правления под девизом Чун-чжэнь — «Счастья и процветания», в год  к ё н ч ж а — металла и мыши. Неофициальный историк Ёльсан. Иначе говоря, после повторения трижды года металла и мыши — к ё н ч ж а, на четвертом году правления нашего совершенномудрого государя{98} (на сорок пятом году правления цинского императора Цянь-луна).

Шестая луна, 24-й день (день металла и овцы). С утра на целый день зарядил мелкий дождик — то припускал сильнее, то затихал. После полудня переправились через реку Амнокган и проехали тридцать ли. Возле города Цзюляньчэн остановились на ночлег под открытым небом. Ночью ливень прекратился.

До этого мы десять дней просидели в Ёнмане (это возле Ыйчжу). Здесь нас снабдили местной провизией в таком изобилии, что когда настала пора отправиться в дорогу, эта снедь оказалась весьма обременительной. Полил дождь, река разлилась, и только на четвертый день прояснилось. Вода неслась с такой силой, что выворачивала деревья и камни, а огромные волны вздымались до неба. Это потому, что истоки реки Амнокган очень далеки. В «Истории династии Тан» говорится, что корёсская река Мачжасу стекает с горы Пэксан, которая находится в землях народа мальгаль, а поскольку ее вода цветом напоминает голову утки, то и назвали ее Рекой утиной синевы — Амнокган. Пэксан — это гора Чанпэксан, та самая, которая в «Книге гор и морей» зовется Пульхамсан, а у нас в стране — Пэктусан. Многие реки берут начало с горы Пэктусан, та, что течет на юго-запад, и есть Амнокган.

В «Обзоре императорских земель» сказано: «Под Небом есть три великие реки. Это — Хуанхэ, Янцзы и Амнокган». А в книге «Записанная беседа двух гор» сказано: «Все реки к северу от Хуайшуй зовутся «Северными ответвлениями». Они впадают в Хуанхэ и не называются «ган» (по-китайски — «цзян»){99}. Только та, что течет на севере Корё, зовется Амнокган».

Это — большая река под небесами. Засушливы, дождливы ли земли, по которым она протекает, я не знал, живя от нее на расстоянии тысячи ли. Теперь-то уж представляю, что это за места, видя такой разлив да бесконечный дождь в горах Пэктусан.

Здесь нет обычных переправ, и теперь при таких ливнях невозможно отыскать берег, куда можно было бы причалить. К тому же в среднем течении реки полно каменистых и песчаных отмелей. Заметить их трудно, и стоит лодочнику хоть немного зазеваться, никаких сил не хватит, чтоб суметь здесь сманеврировать. Вот потому мои спутники — толмачи — наперебой принялись рассказывать о разных случаях и настойчиво советовали подождать, когда спадет вода. Даже градоправитель Ыйчжу послал чиновника задержать нас на несколько дней, но посол настаивал на переправе именно сегодня, поскольку сегодняшний день назначен в официальной бумаге.

Утром я поднялся и выглянул в окно. Все кругом плотно заволокло темными тучами, дождь закрывал горы. Я умылся, причесался и привел в порядок дорожные вещи, потом запечатал письма домой и в другие места, чтобы, выйдя, отдать их на почтовой станции. Похлебав немного жидкой рисовой каши, я побрел на подворье.

Там чиновники уже надели военные мундиры и шляпы. У каждого на голове будто горят новогодние фонарики, словно лунное сияние плывет в облаке. Шляпы украшены павлиньими перьями, на талиях — синие шелковые пояса, а к поясам подвязаны длинные мечи. Держа в руках короткие кнуты, они со смехом глядели друг на друга:

— Ну, как мы, хороши?

Чиновник Но Чхамбон в платье с широкими рукавами-крыльями выглядел так воинственно, что Чон встретил его шуткой:

— Нынче уж мы наверняка одолеем переправу!

— Конечно, переправимся, — отозвался Но, а я поддакнул им обоим:

— Да, да, конечно!

Почти десять дней толчемся мы на этом постоялом дворе и мечтаем с ним расстаться. Готовы хоть на крыльях перелететь. А ливень между тем до краев наполнил реку, и это зрелище наводило тоску, но срок переправы был назначен и надо было спешить. Так что хочешь не хочешь, а придется переправляться. А взглянешь, какой путь предстоит проделать, чувствуешь себя так, будто тебя собираются на пару сварить. Поневоле устремляешься думами к родным местам, а там лишь сумрачные горы, окутанные тучами. Натолкнешься взором на такую преграду — сразу затоскуешь и ощутишь себя несчастным и, как говорится, отправишься на прогулку по всей прошлой жизни, сам же неотступно думаешь: ну хоть бы разок заглянуть в будущее! Вот теперь все они твердят: «Сегодня переплывем через реку!» А ведь исполнения этих слов совсем не ждешь с радостью. Не знаю, что и делать.

Главный переводчик Ким Чинха был стар, он тяжело заболел, и мы, оставив его здесь, уехали. Прощались с ним торжественно, но без чувства сожаления.

После завтрака я один сел на коня и выехал со двора. Конь был гнедой с белым пятном на лбу, ноги тонкие с высокими копытами, а сам небольшой, с изящной головой и прямыми ушами. Поистине — конь, способный проскакать десять тысяч ли!

Впереди конюх Чхандэ вел коня за повод, а мой слуга Чанбок шел сзади. К седлу была привязана пара кошелей. В левом — тушечница, в правом — зеркало, две кисти, тушь и четыре тетради, да еще я положил туда палочку, чтобы отмечать пройденный путь. Багаж я взял с собой нехитрый, так что можно не опасаться строгого осмотра.