Когда любимый уехал от меня, горю моему не было конца: ведь если сердце полюбило, оно уже не может разлюбить! Но снова пришла весна, заиграла в реке рыба, теплый ветерок промчался среди цветов — и я плотно затворяю дверь, сажусь одна в пустой комнате и начинаю думать и печалиться, а думаю я только о Вас.

Вот и сейчас — я сижу одна, ночь туманна, тускло мерцает светильник, луна светит в окно, цветы на моем столе роняют лепестки… Душа моя в смятении, силы иссякли — как долго Вы не возвращаетесь! Зачем Вы уехали? Ведь если я отдала Вам свое тело, то разве душа моя с тех пор не принадлежит Вам? Нет, она Ваша! Если бы знала я, как тягостна разлука, то, наверно, не захотела бы жить дальше!

Сегодня в нашем саду снова весна, и прежняя любовь снова пробудилась во мне: я кусаю ногти и жду встречи с Вами. Все это время я была одинока и извелась от страданий. Красота моя уже увяла, волосы потеряли былой блеск — Вы с трудом узнаете меня. Боюсь, когда Вы увидите меня, Вы уже не станете питать ко мне прежние чувства. Но больше всего боюсь я, что так и умру, не увидев Вас. Когда думаю об этом, я от ужаса теряю рассудок. Хочу лишь одного: увидеть Вас, рассказать, как тяжело быть в разлуке с Вами!

Мы сейчас далеко друг от друга, нас разделяют горы и облака, и мне трудно на бумаге передать все то, что переполняет душу. Я смотрю вдаль — там мой любимый! Он там, в Хучжоу! Это далеко отсюда, где-то в глуши, где водится нечистая сила. Прошу Вас: берегите себя, берегите себя!

Доверяю свою исповедь улетающему в Ваши края дикому гусю — пусть донесет он ее к любимому!

Ваша Фанцин.

Такой-то день такой-то луны».

Чжоу читал это письмо, как во сне или как во хмелю: его бросало то в жар, то в озноб, он то ликовал, то мрачнел. Он уже не мог смириться с назначенным днем свадьбы, ему хотелось перенести ее на завтра, на сегодня! Он побежал к старику Чжану и попросил его послать слугу к вдове первого министра, после чего сразу сел за письмо к Фанцин:

«Любимая моя, неизменно любимая! Из далекого далека получил я весточку от тебя — и с души моей спал камень.

В памяти моей храню я воспоминания о том, как впервые оказался в твоем доме, как увидел тебя и сразу же полюбил на всю жизнь, как безлунной ночью в домике средь цветущего сада обрел твою любовь. Сердце мое всегда было преисполнено благодарности тебе за все те услады, которые ты доставляла мне, и я всегда мечтал быть вместе с тобой до конца дней своих. Однако судьба, желая испытать чувства влюбленных, разлучает их. Мог ли я знать, что разлука с тобой будет такой тяжелой, такой мучительной? Сердце мое разрывается, когда думаю о том, что за горами и реками, в чужом далеке томится моя возлюбленная. Гуси кричат в облаках, в горах кричат обезьяны, а я сижу один перед светильником и тоскую о тебе. Человек ведь не дерево и не камень, он не может не страдать от одиночества. Ты, наверно, тоже поняла, что нет на свете ничего горше разлуки с тем, кого любишь.

Древние говорили: «День в разлуке — три года вместе». Если этому поверить, то месяц в разлуке сулит девяносто лет неразлучного счастья. Я хочу этой же осенью здесь, на юге, справить нашу свадьбу. Я больше не могу жить без тебя! Сердце мое сжимается от тоски, рука не держит кисть».

Чжоу так и не успел отослать это письмо. В тот день по всей стране было обнародовано следующее сообщение:

«Сегодня дружественная нам Корея подверглась нападению иноземных захватчиков. Китай не может бросить в беде соседа, наши правители всегда считали своим долгом помогать другим странам в дни всенародных бедствий. Поэтому жители провинций к западу от Амнок призываются на военную службу и направляются в Корею».

Вернувшийся из Кореи буддийский наставник Би Фань доложил императору:

— Наши северные и южные границы хорошо защищены от вторжения врагов, поэтому следует послать на помощь корейцам добровольцев из провинций Чжэцзян и Хунань.

Было решено назначить адмирала Ли Жусуна командующим армией добровольцев и немедленно ввести армию в бой.

Командир одного из отрядов, отправлявшихся к месту боев, хорошо знал Чжоу. Он пригласил Чжоу к себе и предложил ему должность летописца. Чжоу трижды отказывался, ссылаясь на отсутствие опыта, но в конце концов вынужден был согласиться. По прибытии в корейский город Анчжу он поднялся на Башню Счастливых Предзнаменований и сложил там стихотворение. Полный текст этого стихотворения утерян, сохранились лишь четыре заключительные двустишия:

Весной следующего, 1593 года, китайская армия разгромила напавших на Корею иноземцев и вступила на территорию провинции Кёнсан. Чжоу не смог последовать за своим отрядом — он тяжело заболел, ему пришлось остаться в Сондо.

Я как раз прибыл по каким-то делам в Сондо, и мы встретились с ним на постоялом дворе. Так как он не умел говорить по-корейски, а я хорошо знал иероглифы, мы общались с ним не устно, а на бумаге. Я спросил, чем он болен, — он только усмехнулся горько, но ничего мне не ответил.

Вечером пошел дождь. Мы зажгли светильник и стали «беседовать». Чжоу дал мне прочитать свой новый стих, и вот что я прочитал:

Стихи меня поразили. Я спросил Чжоу, по какому поводу они написаны, и он рассказал мне свою печальную историю. Потом он достал из сумки тетрадь, на которой было написано: «Среди цветов», и вручил ее мне. Я перелистал тетрадь — в ней были стихи самого Чжоу, а также стихи Пэй Тао и Фанцин, всего более сотни. Чжоу попросил меня написать в тетрадь несколько строк на память, и я не смог ему отказать. Исполнив его просьбу, я сказал ему в утешение:

— Настоящий мужчина сокрушается лишь тогда, когда не может свершить великое деяние и добыть славы. А с чего сокрушаться вам? Ведь чужеземцы уже разбиты, армия ваша возвращается на родину — теперь будет праздник и на вашей улице. Что касается вашей возлюбленной, то, поверьте, она ждет вас, никуда она не денется. А если и денется, то не перевелись еще в Китае красавицы, и нечего поэтому вам печалиться!

На следующий день рано утром мы с ним расстались. В глазах его блестели слезы. Он трижды поблагодарил меня за сочувствие к его судьбе и сказал на прощание: