Заросший лотосом пруд
окружает резной забор.
И в цветах, их укрывших тут,
двое ведут разговор.
В ласке весны из тьмы
ароматы плывут. Скажу:
Песни новые сложим мы
на мотивы песен «Байчжу».
В небе луна засветила —
лег ковер из теней цветов.
Я ветку рукой схватила —
алый дождь полил лепестков.
Ветерок овевает нас,
аромат на платье несет.
Девушка в первый раз
«Веснянку» свою ведет.
Платьем легким взмахнет
она у айвы невзначай.
Тут же в страхе вспорхнет
спавший в ветвях попугай!
Сразу в тон девушке студент ответил:
К Та́о-истоку нашел дорогу,
персик цветет на его берегу.
А в сердце любви так много,
что сказать о ней не могу.
В уборе волос холеном
золотом шпильки горят.
Дева в платье зеленом —
мил весенний ее наряд.
Весна пробудила нас —
два бутона раскрылись чуть.
Но даже в ненастья час
их с ветки ветрам не сдуть.
Рукавами поводит дева —
тень следом за ней спешит:
Да это ж под сенью древа
Су-э свой танец вершит!
Но если любви не начать,
настанет тоска другая.
Не стоит тогда обучать
песням новым своим попугая!
После того как они выпили вина, девушка обратилась к студенту:
— То, что происходит сегодня, — неспроста. Это — судьба. Вы непременно должны последовать за мной, сударь, и пусть сбудутся наши взаимные желания!
Сказав так, девушка вошла в павильон с северной стороны. Студент Ли последовал за ней и увидел в доме зеленую лестницу, поднявшись по которой, оказался в комнате девушки. Это была чистенькая, аккуратно прибранная комната для занятий. Здесь же находился и письменный столик. На одной стене висела картина, на которой была изображена подернутая дымкой река с отвесными скалами по берегам. Здесь же висела картина со старым деревом на фоне темной бамбуковой чащи. То были творения знаменитых мастеров. На картинах кто-то приписал стихи. На первой:
Чья рука написать так могла
и тысячу гор, и ре́ку?
Чья же то кисть была,
какому дана человеку?
Вот это — гора Фанху́,
ввысь взметнулась одна.
Там, на самом верху,
в облаках чуть видна.
Здесь вот — длинный черед
громадных скалистых гор.
На тысячу ли вперед —
широкий лежит простор.
Поглядишь ты на эту даль —
в дымке закат догорает там.
И такая возьмет печаль
по далеким родным местам.
А без доброго друга живешь —
еще больше тоска берет.
Будто в ненастье плывешь
один по Сянцзяну вперед!
На другой картине было написано:
Кажется, ветер в роще поет,
вроде музыка там раздается.
Дерево старое будто живет,
будто чувствует и не сдается.
Корни мощные в кольца свились,
ствол корявый мохом покрыт.
Ветры и грозы сколько ни злись,
старое дерево крепко стоит.
И родятся в душе невольно
с ним согласные чувства.
Только гений так мог довольно
сделать это силой искусства.
Надо не духом ли стать
Вэй Яня, Юй-кэ породы,
Чтобы так мудро познать
величие тайн природы.
У картины стою, бывало,
меня она так манила:
Туши магия взор приковала,
душу чудо письма пленило!
На другой стене были наклеены рисунки, изображавшие пейзажи четырех времен года. И к каждому рисунку были приписаны стихи — также неизвестного сочинителя. Все иероглифы были написаны с большим изяществом в подражание стилю Сун-сюэ. На первом рисунке было:
Мальвами шторы расшиты,
аромат курильница льет.
За моим окном открытым
дождь лепестков идет.
Пятой стражи удары
подняли меня с постели.
В магнолиях — птичьи базары,
звенят веселые трели.
У покоев целый день
щебет ласточек стоит.
Вышивать мне так уж лень,
просто сердце не лежит.
А в цветах у нашей ограды
бабочек целое море.
Парами вьются над садом,
с лепестками летящими споря.
Поддувает слегка ветерок
под зеленое платье мне.
Этот ветер совсем не впрок
по такой-то дивной весне.
Излить бы мне душу всю,
да только понять ли вам?
А селезень с уткой вовсю
танцуют меж лотосов там.
совсем расцвела весна.
Багрец и зелень в ладу,
сочатся сквозь тюль окна.
Отвела жемчужную штору,
летят лепестки, гляжу.
Ко мне в цветения пору
любовь не идет, тужу.
