Петровский знал Кирова по рассказам товарищей и слушал его речь на съезде. Он знал также, что Кирова прочат в Ленинград, и ему было интересно послушать, как он станет говорить с рабочими.

«Дам ему начать, а если пойдет туго, попробую сам. Вдвоем как-нибудь разобьем бунтовщиков...»

Петровский подошел к Кирову и положил ему руку на плечо:

— Ну что, товарищ Киров? Как настроен? «Электросила» — большой завод. Народу будет много. И зиновьевские подпевалы, очевидно, рассядутся по всему залу.

— Говорят, волков бояться — в лес не ходить, Григорий Иванович. А я в лесу вырос... Меня волками не напугать!

— И я не из пугливых, — усмехнулся в усы Петровский. — В Думе приходилось воевать. Так что едем!

— Может, позвонить в Смольный, попросить машину? — спросил Киров.

— Не надо. На трамвайчике-то, пожалуй, надежнее будет.

— Пожалуй, — согласился Киров.

Они оделись, вышли из номера.

Когда Киров и Петровский на стареньком трамвае добрались до окраины Ленинграда, где был завод «Электросила», уже прохрипел гудок, извещавший об окончании работы.

Парторганизаторы и студенты-свердловцы, ждавшие у проходной машину с делегатами съезда, удивленно посмотрели на пришедших пешком скромно одетых людей и не поверили, что они члены ЦК. И лишь после того как были предъявлены документы, их провели в помещение клуба, забитое рабочими. Сквозь шумную толкотню с трудом пробрались на сцену, где за красным столом сидело много людей и шел бурный спор.

Кирова и Петровского познакомили с представителем Московско-Нарвского райкома и парторгом завода Доброхваловым.

— Ну что же, можно открывать собрание, — сказал Петровский.

— Садитесь в президиум, товарищи, — сказал представитель райкома, высокий человек в очках, и встал перед залом: — Товарищи коммунисты! К нам прибыли члены ЦК, делегаты съезда товарищи Петровский и Киров.

В зале раздались аплодисменты, но на хлопающих зашикали, закричали.

— Тише, товарищи, тише! У нас деловое собрание. Представители прибыли, но собрание открыть мы не можем: нет кворума.

— Кончай волынку!

— Слыхали мы эти песни!

— Открывай собрание! — грозно загудел зал.

Представитель райкома поднял руку, выжидая тишины и, оглядев сидевших в первых рядах зиновьевцев, сказал внятно:

— Раз вы настаиваете — собрание считаю открытым. Слово имеет товарищ...

— Киров! — подсказал Петровский.

— Товарищ Киров! — объявил председательствующий и сел.

В темной рубашке с карманами на груди он вышел на трибуну и своим скромным видом не произвел особого впечатления на собравшихся, слыхавших бурные речи Зиновьева, Каменева, Троцкого. В зале даже послышался шепот удивления и некоторого разочарования.

Киров, спокойно поглядывая на собравшихся, ждал, пока они угомонятся, и, быстро оценивая обстановку, соображал, как и с чего начать.

«Громкими фразами их не удивить. Они слыхали всякое... Надо, как Халтурин, проще, прямее».

Киров приподнял руки, словно бы потянулся к собравшимся, и сказал негромко, но доверительно, взволнованно:

— Товарищи! Мы только что со съезда. Эх, если бы вы только видели, что это был за съезд!

Эти несколько фраз были сказаны так проникновенно, что в зале мгновенно притихли.

Киров, сотни раз выступавший перед большой аудиторией, сразу почувствовал, что лед недоверия растаял, даже удивился, что это произошло так быстро. Он кашлянул в кулак, подавляя волнение, и окинул взглядом зал. Все ждали, что он скажет дальше. И он понимал, что от этого «дальше» будет зависеть успех его выступления. И он решил продолжать так, как задумал еще в поезде, а потом в трамвае.

— Съезд решил вырвать нашу страну из иностранной зависимости, сделать ее индустриальной державой. Чтобы не капиталисты нам, а мы им диктовали свои условия. И сделать это можете только вы, рабочие — передовой руководящий класс России. Только на вас надеется съезд и Центральный Комитет партии.

Эти слова прозвучали как боевой клич, как страстный призыв, от которого никто не мог отмахнуться, как нельзя было отмахнуться в войске от грозного крика: «В атаку!»

Зал глухо вздохнул.

И по этому вздоху Киров безошибочно определил, что ему удалось завладеть аудиторией и что теперь с ней можно говорить проще, все будут слушать.

Киров опять кашлянул в кулак и заговорил спокойнее:

— Партия уже давно взяла курс на построение социализма в нашей стране, как завещал Ильич. И мы уже начали с вами строить социализм. Да, товарищи, начали! Скоро будем торжественно пускать первую в России Волховскую гидроэлектростанцию. Ее построили советские рабочие. Это и есть первая заметная веха на пути к социализму. Слава героям!

Тут уж зал не выдержал — грянули аплодисменты.

Киров заметил, что аплодирует большинство, и это успокоило его. Он окончательно уверился, что между ним и слушателями установился прочный контакт.

— Да, товарищи, мы с вами строим социализм. Строим горячо, вдохновенно! Уже заложили фундамент могучего каменного здания. Начали возводить стены. Работа кипит. А под ногами у нас путаются, мешают, разгуливают по лесам — руки в карманы — этакие франты. И говорят нам: «Бросьте! Ничего не выйдет. Надо вначале сделать революцию в Европе. Без Запада у вас кирпичей не хватит!..» И этак, знаете ли, то ногой, то рукой, то толстым задом сбрасывают с лесов кирпичи.

В зале засмеялись.

— А ведь нам с вами, товарищи, эти кирпичи надо на леса на горбу таскать.

— Надо гнать таких, которые мешают! — крикнул кто-то в зале.

— Правильно, гнать!

— Вот и съезд к такому же выводу пришел, — сразу откликнулся Киров. — К чему нас призывают эти путающиеся под ногами люди? Хотят снова отдать нашу страну в кабалу капиталистам. Дескать, России нужно выращивать хлеб да готовить сырье. А машины, мол, на Западе купим. А если они три шкуры за эти машины будут драть? Тогда как?

В зале опять сгустилась тишина.

— Вот я недавно разговаривал с одним крестьянином. Жаловался он, что тяжеловато живется. Я и спрашиваю: «А пошел бы снова работать на помещика. Он бы тебе новые машины дал». Мужичок почесал затылок, да и говорит: «Увольте, гражданин хороший. Мне Советской властью земля дадена. И я не желаю, чтоб на моем горбу помещик в рай ехал. А ежели машины потребуются — мне свой брат-рабочий руку протянет».

В зале заулыбались.

— Вот я и хочу спросить вас, товарищи: пойдем мы на поклон к капиталистам, как призывают зиновьевцы, или сами начнем делать машины и поможем своему брату-крестьянину?

— Поможем! Поможем! — дружно загудел зал.

Киров снова подался вперед, и голос его окреп, налился металлом.

— Разумно судите, товарищи! Ни Центральный Комитет партии, ни съезд и не ждали другого ответа от авангарда рабочего класса — питерского, ленинградского пролетариата. Вы, ленинградские рабочие, — гордость русского рабочего класса! Вы не можете поддерживать предателей революции. Ведь Зиновьев и Каменев, как вы помните, выдали Временному правительству партийную тайну — дату начала революционного восстания. Они и сейчас предают партию.

Зал гневно загудел.

— От имени Центрального Комитета я призываю вас, товарищи, осудить зиновьевско-каменевскую оппозицию и одобрить генеральную линию партии, взявшей курс на индустриализацию страны, на социализм! Да здравствует Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков! Да здравствует наше победоносное движение к социализму!

В зале грянули аплодисменты, и Киров сошел с трибуны, уверенный в полной поддержке электросиловцев.

Однако только он сел за стол, как на трибуну вбежал человек в расстегнутом пальто и начал выкрикивать оскорбительные слова.

— Долой! Ему не давали слова! — закричали в зале.

— Гоните двурушника в шею!

— Вон подпевалу Зиновьева!

Но председательствующий встал и зазвонил в колокольчик.

— Товарищи! Спокойно. У нас партийная демократия. Мы не должны зажимать рот.