Во-вторых, нужно помнить, что, поскольку профессиональные воины, служащие на постоянной основе, всегда лучше подготовлены, чем фемные ополченцы, то, следовательно, их можно было содержать в меньшем количестве без ущерба для обороноспособности государства. Как мы увидим ниже, общее количество иноземных наемников в византийской армии никогда не было большим, но все же они выполняли чрезвычайно важную военную задачу на любых театрах военных действий, где они использовались[1386]. Их надежность также не вызывала сомнений, по крайней мере, до тех пор, пока им регулярно выплачивали жалование. Они были даже более надежны, чем провинциальные ополченцы, поскольку были меньше связаны с местной или общеимперской политической элитой. Что же касается местных провинциальных войск, то как и наемники, они также были склонны к мятежу, если им должным образом не платили или ущемляли их права, что и продемонстрировала серия военных мятежей середины — второй половины XI в.[1387]

В-третьих, использование наемных войск давало центральному правительству возможность значительно усилить контроль над войсками, так как оно регулировало выплату жалования и размер набора наемников, а также размещение сформированных из них подразделений. Наемные солдаты больше зависели от тех, кто им платил, чем провинциальные войска, и были менее склонны принимать участие в местной политике. Это было выгодно для таких императоров, как, например, Василий II, который бросил вызов могуществу провинциальных военных магнатов восточных фем, или для таких, как Константин IX, который хотел уменьшить свою зависимость от этой провинциальной элиты как в военных делах, так и в политических вопросах. Наемники в этом смысле представляли собой преданные и боеспособные войска. И когда они поднимали мятеж или предавали своего командира, будь то военачальник или император, это обычно было связано с политическим противостоянием, в которое также были вовлечены и собственно византийские войска. Это произошло, например, во время восстания Георгия Маниака в 1030-х гг. или в период и после сражения при Манцикерте. Во время восстания Русселя де Байеля большая часть франкских наемников, находившихся на службе у императора, была расквартирована па территории Армениака, что дало Байелю одновременно и соответствующую военную силу, и материальную базу для поддержания своего положения (Psell., VII, 58; Attal., Р. 145).

Когда Алексей I утвердил в Империи свою власть, он по возможности избегал как большой концентрации иноземных войск в регионах, так и назначения византийских офицеров на командные посты в своих наемных формированиях[1388].

Система обороны Империи, восстановленная в конечном счете при Алексее I Комнине (1081–1118 гг.) стала продолжением тех преобразований, которые были проведены им с тем, чтобы успешно отразить нападения печенегов, норманнов и турок-сельджуков. Стратегии в широком смысле слова в первые годы его правления не существовало: император должен был отвечать на серию чрезвычайных ситуаций в различных частях Империи на основе быстрого реагирования, хотя очевидно, что балканский театр военных действий в начале правления занимал его больше всего[1389]. В первый год у него была малочисленная, но боеспособная центральная армия, которая была сформирована во время правления предыдущих императоров Михаила VII (1071–1078 гг.) и Никифора III (1078–1081 гг.). Она состояла из иноземных наемных подразделений и нескольких корпусов элитных войск — тагм Экскувитов, Атанатов (Бессмертных) и Вестиаритов, наряду с некоторыми провинциальными тагмами Фракии и Македонии. Кроме того, в его войске находились формирования из особых этнических групп павликиан на Балканах (тагма Манихеев), турок из области Вардар (Вардариоты) и обычные иноземные наемники, в основном турки и франки[1390]. Но это войско было разгромлено в первые годы правления Алексея, когда он был побежден сначала норманнами в битве при Диррахии в 1081 г., а затем печенегами в 1089/90 г. Действительно, армия, которая была собрана в 1089 г., состояла из императорских гвардейцев, контингента фламандских рыцарей численностью 500 человек, предоставленных графом Робертом Фландрским, наскоро набранных формирований из крестьян ближайшей провинции и нового подразделения в 2000 человек, известного как Архонтопулы и состоявшего из сыновей бывших воинов и тех, кто погиб в сражении. Это войско также было побеждено и рассеяно, и к зиме 1090 г. император мог собрать лишь 500 воинов. В течение следующего десятилетия он полагался на комбинацию наемных войск и формирований, состоящих из слуг или наемных воинов в свитах представителей своей разветвленной семьи и представителей класса земельных собственников, а после того как он нанес поражение печенегам в битве при Левунионе в 1091 г., оставшиеся в живых печенеги сделались основой его войска[1391]. Но материальные ресурсы Алексея всегда были недостаточны, и понятно, что у него в распоряжении фактически не было каких-либо провинциальных военных формирований, находившихся под командованием местных военачальников. Кроме разного рода городских ополчений и свит местных землевладельцев и императорских чиновников в провинциях, центральное императорское войско являлось единственной эффективной военной силой, которая могла противостоять нападениям на трех различных фронтах[1392].

После того как накануне вступления на территорию Империи войск Первого Крестового похода (1097–1098 гг.) ситуация несколько стабилизировалась, Алексей смог обратиться к воссозданию системы последовательной стратегии обороны. Императорские войска теперь состояли из трех главных типов формирований: наемников, как иноземных, во главе которых стояли их собственные вожди, так и византийских, набранных в разных областях (Фракия, Македония и т. д.); печенегов, византийских войск, сформированных из свит его ближних и дальних родственников и их клиентов. Теперь эти родственники представляли собой большую императорскую семью, власть которой распространилась по всей Империи. Постепенно представители этой семьи почти приобрели монополию на высшие командные должности Империи. Кроме того, Алексей попытался восстановить связь между землевладением и военной службой, поскольку иноземцы, поселившиеся на территории Империи, были обязаны предоставлять воинов взамен постоянного владения своими землями[1393].

При его преемниках Иоанне II (1118–1143 гг.) и особенно Мануиле I (1143–1180 гг.) эта связь, возможно, была несколько усилена путем широкого использования системы ироний, когда государственные доходы от данного района или поместья предоставлялись отдельному человеку или какой-либо группе взамен предоставления воинов и воинского снаряжения. Но надо иметь в виду, что широкое использование этих средств реально начинается с периода латинского завоевания Константинополя и после него, как на территориях, занятых латинянами, так и на территориях, находившихся под византийским управлением[1394].

Восстановление политического контроля Византии на Балканах было достигнуто 1094 г. Норманны были загнаны на небольшую территорию на Иллирийском побережье; несколько ранее были разгромлены печенеги и в соответствии с соглашением поселены на имперских территориях или вошли в состав императорских войск. Со стабилизацией ситуации в этом регионе началось возвращение к административным структурам середины XI в. Балканские провинции дали императору необходимые ресурсы, с которыми он мог начать восстанавливать власть Империи на востоке. Акцент, сделанный Мануилом I на защиту интересов Византии на Балканах, защиту внутренних областей позади пограничной зоны и обеспечивание устойчивого контроля над границей Дуная с находящимися там крепостями, демонстрирует нам, что византийское правительство признавало, что ресурсы региона были важны для финансовой и политической стабильности Империи. Западные хронисты отмечают, что области к югу от Дуная сохранялись более или менее не населенными, для того чтобы препятствовать набегам венгров или русских войск из Галича на севере[1395].