Подразделения из местных жителей, поддерживавшие римские войска, существовали также и на восточной границе Империи. Один такой кавалерийский отряд был придан в помощь гарнизону Амиды (Amm., XVIII, 9, 3)[108], другой — гарнизону Сингары (Amm., XX, 6, 8)[109]. Если мы проведем аналогию с той системой, которая сложилась в Африке, то логично будет предположить, что indigenae получали за свою службу от правительства не столько жалованье и продовольственное содержание, сколько главным образом не подлежавшие налогообложению земельные наделы, и именно туземные солдаты и были теми милиционерами-землепашцами, о которых сообщают Кодексы.

Относительно солдат, охранявших речные границы Империи (ripenses), можно с полной уверенностью утверждать: их служба имела наследственный характер не в большей степени, чем служба солдат комитата. В соответствии с требованиями закона 372 г., сыновья ветеранов могли служить как в подразделениях comitatenses, так и в подразделениях ripenses. Все определялось исключительно физическими качествами новобранцев (CTh, VII, 22, 8).

Нет никаких оснований считать, что ripenses были прикреплены к земле и должны были заниматься земледелием. Наши источники свидетельствуют о том, что на протяжении всего IV в. и даже в начале V в. римские войска, несшие охрану рейнской и дунайской границ, неоднократно покидали свои позиции. Вплоть до 365 г. ripenses находились на полном государственном обеспечении и только после этого года стали получать в течение девяти месяцев аннону (содержание) продуктами, а в течение трех месяцев деньгами (CTh, VII, 4, 14)[110]. О поставках войскам, защищавшим дунайскую границу, не только обмундирования и оружия, но и провианта упоминает и Аммиан (Amm., XXII, 7, 7). Если рассматривать ripenses как солдат-землепашцев, самостоятельно обеспечивающих себя продуктами, то тогда будет не понятно, для чего были нужны правительственные поставки продовольствия: они просто не имели бы смысла. К этому можно добавить то, что, как следует из закона Гонория 400 г., солдаты легионов riparienses могли быть переведены в другие подразделения, что опять-таки исключает их связь с землей (CTh, VII, 1, 18).

Е. П. Глушанин приходит к вполне обоснованному выводу, что у нас нет никаких доказательств того, что стоявшие на берегу Дуная войска в какой-либо форме практиковали в доадрианопольский период военно-государственное землевладение[111].

Политика предоставления земель в приграничных районах Империи могла быть связана с широкомасштабной иммиграцией варваров в Империю, происходившей после битвы при Адрианополе и не прекращавшейся в течение большей части V в. Ведь варвары искали на территории Империи прежде всего земли для поселения. По мнению Я. Ле Боэка, солдаты-землепашцы — это миф, порожденный самими древними. Создавая его, императорская официальная пропаганда пыталась оправдать присутствие поселений варваров на римской территории и заставить подданных Империи поверить в то, что варвары, расселенные в приграничных областях, были умышленно призваны властями, чтобы нести военную службу[112].

Таким образом, можно допустить, что разница между comitatenses с одной стороны и limitanei и ripenses с другой определялась социальным положением этих групп военнослужащих, а не тактическим и оперативным назначением двух армий, расположенных в одном пограничном округе[113]. Между военными системами эпохи принципата и Поздней империи сохранялся континуитет. Но в отличие от первых двух веков существования Империи, напряженная обстановка на границах способствовала тому, что одна часть армии постоянно вела боевые действия. Естественно, что в подобные действующие группировки входили наиболее боеспособные подразделения. Главной из них была та, во главе которой стоял непосредственно сам император. Имели ли солдаты этой императорской армии какой-то исключительный статус по отношению к военнослужащим региональных армий? Это представляется сомнительным. De jure император был главнокомандующим всех римских вооруженных сил, поэтому любое воинское подразделение могло войти в состав армии, которую он de facto возглавлял. Вряд ли при этом менялся статус воинской части.

В заключение приведем одно соображение по поводу количества лимитанов в доадрианопольский период. Многие исследователи пытались определять численность позднеримской армии или отдельных ее составляющих, опираясь на данные Notitia dignitatum. В частности, А. Х. М. Джонс дает такие цифры для воинских сил, сосредоточенных в восточных провинциях: полевая армия должна была насчитывать не менее 104 000 человек[114], а пограничные войска[115] около 250 000 человек. Впечатляющие цифры, особенно для пограничной армии. Однако подобные данные покажутся весьма странными на фоне тех событий, которые последовали за битвой при Адрианополе (378 г.). Как будет показано ниже, Феодосий I долго пытался пополнять армию, призывая под ее знамена крестьян и рудокопов, и только тогда, когда понял, что не может справиться с варварами в одиночку, заключил с частью готов договор и, опираясь на их военную поддержку, одержал над врагами победу. Но, если мы предположим, что после поражения римлян под Адрианополем в восточных провинциях было еще около 200 000 солдат (с учетом тех потерь, которые могла понести воинская группировка, сосредоточенная на Дунае), то естественным образом возникает вопрос: неужели у Феодосия не было возможности собрать новую армию из тех регулярных воинских подразделений, пусть и невысокого, как считается, качества, которые были дислоцированы в Малой Азии, Сирии, Палестине или Египте? Ведь сделать это было гораздо проще, чем насильно загонять в военные лагеря, обучать и вооружать мирных земледельцев или работников рудников. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказывается, что именно так и пытался действовать Феодосий в начале своего правления, когда приказал прибыть на балканский театр военных действий войскам египетского гарнизона[116]. Таким образом, попытки собрать новую армию из старых отрядов предпринимались, но почему же результат оказался столь смехотворно незначительным? Не потому ли, что у Феодосия не было и в помине тех сотен тысяч пограничников, которые, по мнению современных ученых, должны были в это время охранять границы Империи?

Основным родом войск в IV столетии, как и ранее, оставалась пехота, которая делилась на легкую (levis armatura, exculcatores), действовавшую в свободном боевом порядке (Veg., II, 15), и на линейную, сражавшуюся в правильном строю и образовывавшую главную силу армии на поле боя.

Легкая пехота. Роль легкой пехоты, использовавшей различные виды метательного оружия, значительно возрастает в позднеримскую эпоху. Вегеций делит levis armatura на метателей дротиков (ferrentarii), лучников (sagittarii), пращников (funditores) и баллистариев (ballistarii) (Veg., II, 2; 15).

Подобные подразделения всегда были составной частью античных армий. Исключение составляют только баллистарии, превратившиеся в позднеримский период в самостоятельный род войск. Во времена Вегеция за ними утвердилось также название трагуларии (tragularii). Баллистарии были вооружены ману- и аркубаллистами (Veg., II, 15)[117]. С определенной долей вероятности можно утверждать, что один из таких отрядов входил в состав армии Константина в 312 г. На одном из рельефов триумфальной арки, воздвигнутой этим императором, представлены два пеших бойца в необычных головных уборах цилиндрической формы, которые фиксируются с помощью ремней, пропущенных под подбородком солдат.