Именно потому, что византийцы сражались под символом Креста и потому, что они считали себя воинами Христа, призванными сохранить Царство Божие на земле, у них так и не возникло идеи «священной войны». Война принимала религиозный характер практически по определению, поскольку Восточная Римская империя была единственным православным государством, сражавшимся за сохранение и распространение христианской веры.

Начиная с V в. и вплоть до конца существования Византийской империи имеется масса свидетельств как формального, так и официального принятия как церковью, так и императорским двором, а также населением Империи необходимости ведения войны, факта божественной поддержки военным мероприятиям и обязательности обеспечения и опоры на божественную помощь в ходе ведения войны. Хотя собственно понятие «священной войны», которое крестоносцы и другие немусульмане считали специфическим атрибутом исламской цивилизации, появлялось в Византии лишь на протяжении весьма коротких периодов, это не означает, что понимание ведения войны во имя христианского ромейского государства не претерпело определенной эволюции. Напротив, совершенно ясно, что византийцы постоянно осознавали необходимость оправдания своих войн. Причем эта необходимость становилась все более и более настоятельной в периоды военной и политической экспансии, каковым можно считать X в. Как сообщают, Константин V считал «благородной» свою кампанию против Болгарии в 772–773 гг., во время которой не погиб ни один солдат, а уже ко времени составления «Тактики» Льва VI понимание, что война должна быть оправдана в соответствии с православной верой и необходимостью существования государства ромеев, становится общепризнанным. Пока речь идет о защите византийских интересов, сколь бы широко они ни понимались, война была справедливой и приемлемой для общества. Именно с этого времени понятие справедливой войны в защиту благословенной Господом миссии и цели византийских императоров и избранного народа становится обычным элементом императорской политической пропаганды, направленной как вовне, на соседей Империи, независимо от того, были ли они враждебны, или нет, так и вовнутрь — став частью политико-правового обоснования государства, общества и их институциональных структур[1644]. Разумеется, войн с другими православными христианами следовало избегать, однако и такие войны могли быть оправданы, если единственная истинная Империя, Империя ромеев, подвергалась нападению со стороны вставшего на ложный путь правителя такого государства.

Процесс формирования позднеримской военной системы, проходивший на протяжении всего III в., завершился при Константине I и его сыновьях. Характерными чертами военной организации IV в. были новая структура высшего военного командования, отделение военной власти от гражданской, формирование лимесов в значении пограничных военных округов, новая система снабжения армии оружием и обмундированием, введение конскрипции — патримониальной воинской повинности. В дальнейшем, хотя эта система постоянно модифицировалась, ее основа оставалась неизменной вплоть до правления Феодосия I.

Позднеримская система пополнения армии личным составом была достаточно гибкой и эффективной. Однако усложнение внешне- и внутриполитической обстановки, способствовавшее росту потерь в римских вооруженных силах. Развитие практики откупа от воинской повинности, прекращение широкомасштабной иммиграции варваров в Империю и разрыв федеративного договора с готами, привели к тому, что уже в середине 60-х г. армия начинает ощущать острую нехватку новых пополнений. Стремление выйти из кризисной ситуации подтолкнуло императора Валента поселить в придунайских провинциях большое количество готов. Но утрата контроля над новыми поселенцами и неудачные действия римских властей привели к вооруженному восстанию варваров, итогом которого был разгром римлян под Адрианополем.

С чисто военной точки зрения поражение римлян при Адрианополе было во многом случайным и не может свидетельствовать о каком-либо превосходстве военной организации варваров над римской. Однако оно способствовало притоку большого количества готов в ряды регулярной римской армии, стремительная и необратимая варваризация которой, стала самым ярким свидетельством надвигавшейся деградации и упадка старой военной организации.

Послеадрианопольский период привел к новым глубоким изменениям в римской военной системе. Если до этого времени мы могли говорить лишь об отличительных особенностях западноримской и восточноримской военной организации, то с 378 г. начинается автономное развитие западной и восточной военных систем. Первая уже в начале V в. стала базироваться на совершенно иных принципах организации, чем те, что существовали в предыдущие столетия. Армия Западной Римской империи перестала быть римской и превратилась в вооруженные формирования, состоявшие из варваров. Поэтому представляется вполне обоснованным считать, что та военная система, которая сложилась в III–IV вв. прекратила свое существование на Западе уже в начале V в. Военная организация Восточной империи также претерпела сильнейшие изменения в постадрианопольский период, однако здесь разрыва с позднеантичной традицией не наблюдалось, а армия Юстиниана явилась логическим результатом тех внешне- и внутриполитических событий, которые происходили в конце IV–V в. Она возникла в результате синтеза римской военной организации и военной организации варварских народов, нападавших на Империю или селившихся на ее территории в качестве федератов. Этот тип военной системы был по своей сути варвароримским, или ранневизантийским.

На протяжении большей части своей истории Восточноримская, а затем Византийская империя находилась в состоянии войны со своими противниками на востоке и западе и представляла собой по существу осажденный военный лагерь. Военная организация Империи, также как и военная организация любого другого государства зависела от состояния людских, материальных и финансовых ресурсов, а также от возможности правительства направлять эти ресурсы на нужды военных структур.

Уже преемникам Юстиниана пришлось столкнуться с кризисными явлениями, которые во многом были следствием как внутренней, так и внешней политики этого императора. Постоянные внешние войны и грандиозное строительство практически опустошили казну, а чума 540–541 гг. еще более усугубила тяжелое положение в государстве. Императоры второй половины VI в. столкнулись не только со своими старыми противниками, но и с новыми врагами, яростно атаковавшими границы истощенной Империи. Осложнившаяся внешнеполитическая обстановка требовала постоянного увеличения расходов на содержание армии. Острая нехватка финансовых средств, вынуждала правительство увеличивать налоги, что вызывало недовольство и протесты населения. Отказ платить персам за мир и охрану Кавказских проходов, привел к новой разорительной войне. На Западе, спустя всего три года после победоносных юстиниановских войн в Италию вторглись лангобарды, и скоро они уже захватили северную и центральные части Апеннинского полуострова. Дунайскую границу прорывают авары и славяне, которые на долгое время превращаются в одних из самых опасных противников Империи. Ситуация улучшилась при Маврикии, который с успехом завершил войну с Сасанидами и нанес ряд чувствительных поражений противникам на Балканах. Но политика жесткой экономии, которую он проводил, послужила поводом для солдатского мятежа, стоившего императору жизни. Эпоха, наступившая после смерти Маврикия, стала одной из самых тяжелых за всю историю Империи. Возобновившаяся война с Персией и новые аваро-славянские вторжения поставили вопрос о самом ее существовании. Мудрость и отвага Ираклия позволили Империи не потонуть в пучине войн и остаться победительницей. Однако прошло немного времени и в пределы еще не оправившейся от персидского разгрома Византии хлынули армии охваченных религиозным фанатизмом последователей Мухаммеда. Арабские завоевания лишили Империю двух третей территорий, включая такие важные с экономической точки зрения провинции, как Египет, Сирия и Северная Африка. В результате Византия оказалась в состоянии коллапса: ее административная, финансовая и военная системы были полностью дезорганизованы. Людские, материальные и финансовые потери, понесенные Империей в VII столетии, привели к существенной трансформации ее общественных институтов. Природа земель, оставшихся под властью константинопольского правительства, вкупе с сокращением доступных ресурсов, отныне в первую очередь определяла политические, экономические и стратегические перспективы, оставшиеся открытыми перед Византией. Константинополю пришлось радикально перестраивать фискальную и административную системы. Это обстоятельство привело к полному изменению военной организации Империи и формированию ее качественно новой формы — фемного строя.