В состав тагмы Схол входили также хартуларий (χαλτουλάρος, «секретарь»), протомандатор (πρωτομανδάτωρ, «главный посыльный»), а также 40 знаменосцев (βανδοφόροι), различных рангов и званий, и 40 мандаторов («посыльных»), для полного состава тагмы 4125 человек[1179].

Со второй половины X в. к этим многочисленным офицерским званиям добавляется ряд новых. Так, звание таксиарха впервые появляется в военном трактате, авторство которого приписывается императору Ннкифру II Фоке (963–969 гг.). Оно обозначает пехотного командира, который командовал таксиархией боевым соединением, насчитывающим 1000 бойцов. Эти два термина употреблялись параллельно с терминами хилиархия и хилиарх, эквивалентными в свою очередь фемным друнгу и друнгарию (РМ., I, 75, 81)[1180]. Звания архегет и оплитaрх появляются в то же время для обозначения командующих более многочисленных пехотных соединений походного войска[1181]. Другие новые командные должности, которые вводятся в этот период это стратопедарх запада и востока, который командовал походными тагмами[1182], и этнарх (Const., Cerimon., II, 46), который командовал подразделением походного войска, состоящего из иноземных наемников[1183]. Эти звания использовались как в пехоте, так и в кавалерии.

Относительно роли лучников. Одним из результатов применения тех методов ведения войны, к которым прибегала Империя начиная с VII в., был постепенный отказ от «гуннской» тактики боя, основанной на широком использовании конных стрелков. Стрельба из лука — искусство, требующее постоянной практики, тренировки и особых упражнений, поэтому конные лучники тот род войск, который отсутствует у большей части оседлых народов. Показательно, что византийские лучники VI в. были обучены гуннскому или степному методу стрельбы с использованием большого пальца во взаимодействии с указательным и средним, а не средиземноморскому, когда используются три первых пальца руки. В «Стратегиконе» отмечается, что лучники должны использовать как римский (т. е. гуннский), так и персидский способы стрельбы из лука. Вполне вероятно, что хотя гуннский способ поддерживался искусственным образом, он постепенно вышел из употребления, уступив со временем место более привычному методу (Manr., I, 1–2; Strat., 8 44–47)[1184]. В трактатах X в. конкретных указаний, касающихся методов стрельбы, уже нет; «Тактика» Льва хотя и заимствует этот раздел из «Стратегикона», упускает данную деталь. Впрочем, тот факт, что Лев Диакон, описывая упражнения, которые проводил с солдатами Никифор Фока, замечает, что Никифор учил своих воинов «тянуть лук к груди», есть, по всей вероятности, косвенное свидетельство возвращения средиземноморского способа (Leo Diac., III, 9, 23)[1185]. Как отмечалось выше, главным преимуществом восточно-римских войск, сражавшихся с готами в Италии, была тактика конного боя с использованием луков, позволявшая измотать неприятеля и расстроить его боевые порядки, не вступая с ним в рукопашную схватку. Однако, у нас есть основания полагать, что уже во второй половине VI в. конный лучник не был наиболее типичной фигурой в византийской армии, и та армия, которая представлена в «Стратегиконе» — это идеал, которого хотелось достичь Маврикию, но который никогда не существовал в действительности.

Поэтому, когда противником византийцев были подвижные степные кочевники, например, авары, действия против них без достаточного числа конных лучников, в большинстве случаев ставили византийскую армию в крайне невыгодное положение[1186]. Характерным примером обычной византийской тактики этого периода может служить столкновение ромеев со славянским отрядом, насчитывавшим 600 человек, описанное Феофилактом Симокаттой. Застигнутые неприятелем, славяне поставили в круг свои повозки, образовав из них укрепленный лагерь. Когда византийцы приблизились к этому укреплению, то не решились атаковать его, поскольку боялись, что враги, стоявшие на повозках, будут метать копья в их коней (Theoph. Sim., Vll, 2, 2–6). Понятно, что если бы византийские всадники были вооружены так, как это предписывалось в «Стратегиконе», то подобные опасения были бы напрасны: не подвергая себя опасности, они поражали бы славян из своих луков. Попытки объяснить отказ от подобного метода ведения боя страхом причинить вред пленникам, находившимся за кольцом повозок[1187], представляются неубедительными: славяне, стоявшие на своих телегах, образовывали живую стену, которую византийцы имели возможность расстреливать в упор. «И вот ромеи, — пишет Феофилакт, сошли с коней и подошли к укреплению, нанося и отражая удары копий. Таким образом, битва стала затягиваться и для той и для другой стороны. Тут кто-то из ромеев, подскочив с разбега и напрягши все силы, влез на одну повозку, связанную в одно целое с укреплением и охранявшую варварское войско, а затем, став на ней, начал поражать мечом всех приближавшихся. Тут пришла к варварам неизбежная гибель — ромеи разрушили их укрепление. Варвары, отчаявшись в спасении, уничтожили оставшуюся часть пленных. Ромеи, наступая и усилив натиск, ворвались — к сожалению, поздно и с трудом — в центр укрепления и уничтожили находившихся там варваров» (Theoph. Sim., VII, 2, 7–9; пер. С. П. Кондратьева).

Арабские армии эпохи ранних исламских завоеваний, похоже, располагали значительным числом пеших лучников. Эффективность их стрельбы, наряду с высокой мобильностью и маневренностью арабских отрядов, были ключевым фактором в их победах над византийскими и сасанидскими войсками. В битве при реке Ярмук в 636 г., в начальной фазе которой мусульманская армия заняла оборонительные позиции, именно лучники не дали византийцам прорвать их оборону[1188].

Можно предположить, что численность отрядов конных лучников в византийской армии никогда не была велика и командиры различных рангов добивались высокой боеспособности своих отрядов только благодаря тому, что уделяли самое пристальное внимание навыкам стрельбы у своих подчиненных. У нас нет данных о том, что византийские лучники сыграли сколь-нибудь значительную роль в борьбе с исламскими завоевателями в 30-е гг. VII в. Нельзя сказать, что византийцы вообще отказались от использования лучников. У них всегда были конные стрелки, а провинциальные пешие войска всегда включали в себя значительное число людей, вооруженных луками. «Тактика» Льва и «Тактический Компендиум» допускают, возможно, следуя «Стратегикону» Маврикия, что кавалерист может иметь на вооружении лук, колчан и стрелы. Это, вероятно, позволяет предположить, что многие кавалерийские отряды были вооружены именно таким образом. Тем не менее, трактат «О боевом сопровождении» рекомендует всадникам спешиться и предполагает, что каждый воин должен был уметь владеть тем оружием, которое было удобно для него. Из этого может следовать, что лук никоим образом не был широко распространенным видом оружия (Lео, Tact., VI, 2–3; Syll., § 39, 4; ср. Maur., I, 2; Velit. VIII, 4, 5; X, 5).

Некоторые данные из других византийских источников, касающиеся снаряжения солдат, почти полностью игнорируют лучников и упоминают только стандартную паноплию (копье, меч, шлем и щит). А сведения, касающиеся балканского и восточного театров военных действий, относящиеся к концу VII в. и более позднему времени, позволяют предположить, что противники Империи пользовались примерно тем же оружием, имея лишь незначительные вариации. Источники упоминают пращу примерно с такой же частотой, что и лук. Так, в 811 г. император Никифор I двинулся против болгар с фемной кавалерией и множеством призванных на военную службу крестьян, вооруженных только дубинами и пращами[1189].