Наши источники свидетельствуют о прогрессивной варваризации восточной армии при Валенте. Созомен утверждает, что вместо пополнения войск рекрутами, набранными в римских городах и селах, император требовал от провинциалов денег, рассчитывая нанять на них готов (Soz., VI, 37; ср. Amm., XXXI, 4, 4). Сократ Схоластик передает, что взамен каждого рекрута Валент требовал по 80 золотых (Sacr., IV, 34). Аммиан крайне негативно относится к подобного рода политике правительства, упрекая во всем «поднаторевших в лести придворных сановников», вселявших в императоров надежду исправить тяжелое положение привлечением на римскую службу варваров: «Такая надежда часто приносила вред римскому государству» (Amm., XIX, 11, 7)[729]. Однако историк, ставший свидетелем печальных последствий переселения готов, и не мог по иному относиться к присутствию варваров на территории Империи.

Подводя итог. Так что же заставило Валента оставить под Адрианополем свой обоз и, не дожидаясь подхода западной армии под командованием его племянника Грациана, выступить навстречу своей гибели? В действительности Валент меньше всего был заинтересован в уничтожении готов: он уже получил титул Готского за то, что даровал мир побежденному им народу, и слава его ничуть не померкла бы, если бы готы сложили оружие, предоставив ему тем самым возможность снова проявить свое милосердие; мир позволил бы вновь заселить землепашцами разоренные провинции, а армия получила бы крепких рекрутов и многочисленные вспомогательные отряды. Ни одна битва не могла гарантировать Валенту такого успеха. Более того, чем несомненнее была бы победа и чем больше врагов осталось бы лежать на поле боя, тем меньший профит мог получить от нее Валент. Все эти соображения подводят нас к мысли, что 9 августа римские военачальники вообще не собирались вступать в сражение, а Валент до самого начала конфликта рассчитывал, что дело удастся решить мирным путем. Этот вывод подтверждается рассказом Аммиана Марцеллина, сообщающего о том, что 9 августа в римский лагерь от готов прибыл христианский пресвитер, передавший императору тайное послание Фритигерна, в котором тот призывал Валента подойти к табору готов и демонстрацией мощи своей армии заставить их сложить оружие (Amm., XXXI, 12, 9). Аммиан пишет, что посольство было отпущено ни с чем. Но это не значит, что тайные письма Фритигерна были оставлены без внимания. Ведь неслучайно же армия выступила в поход на следующий день после состоявшихся переговоров: Валент поверил обещаниям готского вождя, посчитав за истину то, что ему было выгодно считать таковой.

Но какова в Адрианопольском деле подлинная роль Фритигерна? Искал ли он мира с римлянами или желал продолжения войны? События 9 августа доказывают, что у Фритигерна был прекрасно разработанный план сражения. Он с умыслом разбил свой лагерь на расстоянии, пройти которое за один переход можно было только с крайним напряжением сил. После этого он некоторое время избегал столкновения, ожидая вестей о подходе готско-аланской кавалерии, и, когда ему сообщили, что она находится на расстоянии менее двух дневных переходов, Фритигерн сразу же начал свои переговоры с Валентом: вождю варваров было известно о приближении западной римской армии, и теперь медлить, откладывая решительную битву с Валентом, он уже не мог. Именно потому, что готы заранее готовились к приходу римлян, они и сумели сложить в кучи большое количество хвороста и дров, для того чтобы в нужный момент запалить по всей равнине костры.

«Золотой век» Грациана. К концу правления Валентиниана I в западных провинциях Империи воцарились спокойствие и мир. По словам Зосима, решительные действия императора привели к тому, что в течение девяти лет из страха перед римским оружием варвары не отваживались переходить Рейн (Zos., IV, 12, 1; ср. Amm., ХХХ, 7, 6). Авсоний, давая описание Мозельского края (370 г.), пишет, что Рейн стал для Галлии надежной границей, которую не решаются переступать франки и хамавы (Auson., Mos., v. 434, 435); мир установился столь прочный, что даже крепости, защищавшие берега Рейна, превращены в житницы (Auson., Mos., v. 456, 457). В сборнике стихов «О знаменитых городах» (Ordo urbium nobilium) городу Тренерам, например, Авсоний посвящает следующие строки:

Как отмечает В. И. Холмогоров, даже если мы имеем здесь дело с похвальным словом, составленным на заказ, то и оно «не могло быть составлено из совершенно фальшивых красок, полностью противоречащих действительности»[731]. Мирное состояние способствовало экономическому расцвету галльских провинций. Об этом мы можем судить на основании произведений того же Авсония, согласно которому весь Мозельский край превратился в процветающую страну, покрытую полями и виноградниками (Aus., Mos., v. 23–74; 152–165).

То же положение, очевидно, сохранялось в Галлии и в первые годы правления Грациана (375–383 гг.), которые казались его подданным столь благополучными и спокойными, что они называли их «золотым веком»[732]. Воспоминание о мирных годах конца правления Валентиниана — начала правления Грациана укоренилось в представлении следующего поколения римлян, переживших все ужасы войны с готами. Вместе с тем именно при Грациане в римской военной организации происходят глубокие деструктивные изменения, которые в самом недалеком будущем подготовят ее окончательное падение. Неслучайно Вегеций, упоминая об упадке римского военного дела, видит корни этого явления в длительном периоде мирного существования, которое ассоциируется для него с временем правления Грациана (Veg., I, 7; 8; 20; III, 10). «…Безопасность, — с горечью пишет он, — бывшая следствием долгого мира, подтолкнула людей частью к наслаждениям отдыха, а частью — к занятию гражданскими делами» (Veg., I, 28)[733].

Борьба с варварами после битвы при Адрианополе. Учитывая состояние наших источников, мы лишь в общих чертах можем восстановить цепь событий, последовавших после поражения римлян под Адрианополем. Спасшийся в кровавой битве магистр конницы Виктор с немногими сопровождавшими его людьми через Македонию и Мёзию бросился в Паннонию, чтобы сообщить Грациану печальную весть о смерти Валента и гибели его армии. Западный император не очень огорчился этому известию, то ли потому, что не испытывал по отношению к дяде особенно теплых чувств, то ли потому, что рассчитывал теперь объединить под своей властью всю империю (Zos., IV, 24, 3–4). Однако вскоре ему стало ясно, что на деле сложилась гораздо более тяжелая ситуация, чем это показалось вначале: Фракия была опустошена, Мёзия и Паннония подвергались непрестанным набегам, а из Галлии доносили, что германцы, пользуясь длительным отсутствием императора и его армии, беспрепятственно переходят Рейн и нападают на римские города (Zos, IV, 24, 4). Не желая продвигаться вперед для решительного столкновения с готами, чтобы не оставлять без присмотра галльские провинции, Грациан решил укрепиться в Паннонии, откуда он имел возможность следить за тем, что происходит в Галлии, и препятствовать продвижению готов на запад. Здесь он провел несколько месяцев, пресекая попытки варваров прорваться на еще не разграбленные территории (Auson., Grat. Aetio, 9, 42), однако, понимая, что война затягивается, а дела в Галлии ждут его скорейшего возвращения, 19 января в Сирмии Грациан провозгласил своим соправителем Феодосия и передал ему управление восточной половиной империи (Socrat., V, 2)[734]. При разделе территорий Грациан уступил Феодосию полностью опустошенные диоцезы Фракии и Македонии (Soz., VII, 4), давая, таким образом, понять, что основная тяжесть войны должна теперь лечь на плечи соправителя.