И да, она была забавной, и да, ему хотелось слушать все, что она говорит.

Но это была не счастливая болтовня и даже не вызванная избытком кофеина в кокруфинчике. Это был тот вид болтовни, когда она словно хотела заполнить любое возможное молчание, не оставляя места для размышлений.

Во время разговора она достаточно внимательно следила за дорогой, но при этом возилась с настройками климат-контроля, выбором музыки и углом вентиляторов. Маркус никогда не видел ее такой суетливой. Это нервы. Все просто.

Где-то в первый месяц их отношений она мимоходом сказала, что ее отец работает юрисконсультом, а мама – домохозяйка. Ему бы поинтересоваться, почему она не добавила никаких подробностей, но он этого не сделал. Что, очевидно, говорило не в его пользу, зато доказывало, как ловко Эйприл может увести разговор в сторону от неприятной ей темы. А также свидетельствовало о том, что возможно, только возможно, она справлялась с запутанными эмоциями и историями других людей лучше, чем со своими.

И все же, если она хочет болтать, то и он будет болтать. Если ей нужно отвлечься, он это обеспечит.

Он даст ей все, что она хочет или в чем нуждается, что он и пытался в полной мере доказать ей весь последний месяц, с тех самых пор, как она, обнаженная и дрожащая, стояла перед ним под ярким светом в своей спальне и просила трахнуть ее в качестве награды.

Она еще не понимает, но поймет. Он любит ее, и она – его награда. Прикасаться к ней – подарок для него.

Той ночью он наконец понял, как умело она умеет скрывать собственную уязвимость, несмотря на всю кажущуюся открытость и льющийся на них свет.

На следующее утро он был полон решимости узнать больше. Понять ее лучше.

Когда он проснулся в темноте, за час до того, как должен был прозвучать ее будильник, она уже не спала. Когда он пошевелился, она повернула к нему голову и ее глаза не были отяжелевшими ото сна, как следовало бы, поскольку легли они очень поздно. Она была в полной боевой готовности и так напряженно думала, что он удивился, что не слышит трения шестеренок в ее голове.

– Расскажи, – попросил он и прижал ее к себе, одну руку подложив под ее шею, а второй гладя ее руку, бедро, бок, приучая ее к незнакомой роли маленькой ложки. – Расскажи мне.

Постель пахла ими. Сексом, розами и всем, о чем он мечтал.

– Мои родители… – Эйприл неожиданно засмеялась, и смех этот резал слух в предрассветной безмятежности. – Ирония, Маркус. Гребаная ирония.

– Не понимаю.

Он ткнулся носом ей в макушку. Поцеловал.

– Они тебя полюбят. Полюбят. Одобрят тебя больше, чем когда-либо одобряли меня. – Она помолчала. – Не только настоящего тебя. Но и фальшивого тоже, публичного тебя. Даже если они заметят разницу, не думаю, что сочтут ее важной. Может, мама сочтет. Но не папа.

Такая мысль раньше не приходила ему в голову, но…

– Мои родители с удовольствием поменяли бы такого ребенка, как ты, на меня.

Может, это должно было ранить, но не ранило. Острое лезвие его горя притупилось с тех пор, как он поделился им с Эйприл. С тех пор как понял, что может выбирать, как будут строиться его отношения с родителями в дальнейшем, если вообще будут. С тех пор, как она сказала, что он не должен им прощение или что-то, чего не хочет давать.

Кроме того, как можно обижаться на какую-то альтернативную версию его родителей за то, что они обожали бы и восхищались бы Эйприл, если он сам делает то же самое?

– В этом-то и ирония, – заметила она и еще теснее прижалась к нему. – Все твои лучшие качества, все, что делает тебя замечательным, не волнуют моего отца. Его волнует видимость. Фасад и возможность продать себя клиентам. Мы не общаемся, но мама абсолютно предана ему, и у нее свои… – Когда она заколебалась, его дыхание стало прерывистым… – У нее свои проблемы. Так что все может стать сложно.

Когда она замолчала после своего предрассветного признания, он не стал давить на нее. Вместо этого он спросил, что требуется от него, и она прошептала в темноту.

Они занимались любовью медленно, и не только потому, что она уже была чувствительной из-за прошлого вечера. Неторопливо, в сумрачной прохладе ее спальни, в тепле ее кровати, он накрыл ее, двигался над ней, взял любимое лицо в ладони и в полной мере убедился, что она видит, что он видит ее. Потому что ей это было нужно.

Да, теперь он начал ее понимать. Это заняло больше времени, чем следовало, но сегодня он возместит потраченное время.

Она не просила его о помощи, потому что это ей не свойственно. Но он все равно поможет. Если ей нужно держаться подальше от отца, Маркус это обеспечит, и она уже рассказала, как это сделать. Ее отца волнует видимость. В таком случае нет никого более подходящего, чтобы занять его внимание и держать его подальше от Эйприл, чем Холеный Золотистый Ретривер.

У него есть персонаж. У него есть сценарий и превосходная мотивация. Как только они подъедут к дому ее родителей, он будет готов действовать.

Осталось немного – еще минут двадцать. Эйприл продолжала поглядывать в зеркало заднего вида, словно порываясь повернуть назад, но все же ехала дальше.

Они еще поболтали о последних фиках по Лавинею, большинство из которых он уже тайком прочитал, и Эйприл замолчала. Однако ненадолго.

– Я видела, ты вчера опять просматривал сценарии, – сказала она, увеличила скорость вентилятора и уже через секунду снова его уменьшила. – Что-нибудь решил?

Обсуждение его карьеры поможет ей отвлечься еще немножко, но, честно говоря, докладывать было не о чем. Поэтому он ответил лишь краткое «Нет».

Некоторых вариантов больше не было – он слишком долго раздумывал. К остальным так и не лежала душа, несмотря на всю логику и здравый смысл.

Эйприл ободряюще хмыкнула, и он с готовностью пояснил:

– Я полностью осознаю, как мне повезло получить доступ к этим сценариям, и я благодарен. Правда благодарен. Я не принимаю возможность зарабатывать актерством как должное и ценю полученные возможности и опыт больше, чем могу выразить.

– Я знаю, – заверила Эйприл, быстро улыбнулась ему и вновь посмотрела на дорогу. – Когда ты говоришь о своей работе, твоя благодарность сияет в каждом слове. Это чертовски подкупает.

Ее внимание, ее симпатия, как всегда, отозвались у него в душе. С ней ему всегда было тепло. Он всегда чувствовал себя с ней гармонично.

– Думаю, среди них есть отличные сценарии, но я просто… – Когда он замолчал, она не пыталась говорить за него. Наконец он заставил себя сказать: – Я не уверен, что хочу эти роли.

Все они казались не тем. Хуже того, он не знал, какой Маркус должен показаться на пробах. Какая-то из версий человека, которого он изображал на публике почти десять лет?

Если он хочет изменить нарратив, это лучшая возможность.

Он покачал головой. Нет, дело не в этом.

– Значит, эти роли не то, чего ты хочешь. Ладно, – произнесла Эйприл и сжала его колено. – У тебя есть время, и у тебя будут еще предложения. Как только начнут показывать последний сезон «Богов Врат» и к тебе вернется международное внимание, электронная почта Франсин, вероятно, будет переполнена.

Может, и так. Но к тому времени у него уже будет долгий-долгий простой между проектами.

Не желая развивать тему, он повернулся к Эйприл, насколько позволял ремень безопасности.

– Кстати об известности. Что ты чувствуешь насчет Враткона? Готова к ожидающему тебя вниманию?

Конвент состоится в следующие выходные, и они решили устроить полуофициальный дебют в качестве пары. Они перестанут избегать папарацци, по крайней мере на выходные. Наоборот, они гордо появятся там вместе.

Маркус не мог дождаться. Ему хотелось показать ее, и Эйприл, кажется, одновременно забавляло и радовало его нетерпение сделать это.

Он намеревался держать ее возле себя при любой возможности, когда не будет занят на общем интервью, индивидуальной сессии «вопрос-ответ» и различных фотосъемках. Хотя, конечно, у нее были и свои планы, некоторые появились совсем недавно.