— Ты правильно сделала мамочка. Все в порядке, — убеждаю женщину и себя, в том числе. Отстоять свои позиции жизненно необходимо. Сохранить то, что пытаются растоптать.

Степан восседает, развалившись в кресле, словно мать его король.

На коленях разместилась дочь.

Счастливая. Звонко смеется.

С блестящим взглядом без умолку рассказывая обо всем. А тот рассматривая во все глаза принцессу слушает внимательно. Между ними крепкая связь, Елизавета желанный ребенок. Мы активно работали над зачатием и долгожданные две полоски принесли нам несказанного счастья.

Так как он мог забыть об этом?

Волна горечи накрывает от грустных мыслей и представшей картины.

Рана на душе по новой вскрывается, отдавая острой болью. То, что наш брак распадается, безусловно мы оба виноваты.

Не удержали трещину, не выдержали уготованной судьбой подножки. Мы разделись и оказались по разные стороны баррикад.

Только вот почему мой ребенок должен страдать, проживая развод родителей?

— Папуль, а вот и мамуля пришла, — соскакивает егоза, бежит мне навстречу. Моя маленькая, искренняя девочка еще не имеет представления, каким испытаниям подвергнется.

— Здравствуй красавица, — целую малышку, крепко обнимаю.

— Привет, Рика, — подает голос бывший. Он ничуть не изменился. Не осунулся. Одет с иголочки. На нем неизменный деловой костюм, гладко выбрит. Не прячет глаза. Взгляд прямой, нет сожаления и раскаяния. Абсолютно никакого.

— Привет, — отвечаю сухо.

— Нам надо поговорить, — уверенно произносит, продолжая сидеть.

— Так говори, — присаживаюсь на диван, переплетая пальцы между собой.

— Вы пока общайтесь, а мы с внучкой в магазин сходим, — аккуратно встревает мама.

— Бабуль, мы же только оттуда пришли? — и все же Елизавета вкладывает ручку в ладонь бабушки.

— Я забыла для пирога специи купить.

Наступает гробовая тишина. Ключевое слово гробовая. Вопреки боли что сочится, внутри ощущаю арктический холод.

Какая ирония все же складывается, когда человек ослеплен, то совсем не замечает, что творится под носом. Конечно же, ведь любовь слепа.

Но стоит обрести озарение, цена которой неизмерима высока, то отчетливо видишь полную картинку перед собой.

Я практически не узнаю мужчину, сидящего напротив. Очень горько понимать, что, прожив немалый срок с супругом, он оказывается незнакомцем.

Взгляд чужой. Предпочтения поменялись. Противоречивые понятия о счастье. Какие все же мы разные.

Перекрестный зрительный огонь длиться не более минуты.

В итоге он встает, проходит к журнальному столику, берет охапку роз, которых изначально не заметила. Приблизившись, присаживается на самый край мебели.

— Это тебе, — протягивает цветы.

— Ты собрал вещи? Подал на развод? — Не двигаюсь. Лишь отворачиваюсь, так как не в силах выносить его парфюм.

— Рика. Прости меня маленькая. Не надо импульсивно принимать решения. У нас семья и я категорически против твоих намерений, — гипнотизирую одну точку. Вернее, светлые виниловые обои. Мы их клеили, когда въехали в квартиру. Наше первое приобретение — ипотека.

— И что же ты предлагаешь? Сохранить брак?

— Да, именно. Я обещаю все исправить, — столько твердости и уверенности в сказанном, что поворачиваюсь к нему лицом.

— Как? — У Степана пролегает тень по лицу. То ли его одолевают сомнения, либо он в потрясении. Вероятно, не предполагая, что примирение пройдет настолько быстро и гладко.

Между тем продолжает:

— Ты будешь купаться в роскоши и любви. Я мир положу к твоим ногам. Сделаю, все что бы ты забыла об инциденте в клубе. Это лишь бизнес, маленькая. Только не говори о разводе. Выброси эти мысли. Я на все согласен. Да к тому же подумай о Елизавете.

— Вот как? — Шепчу растерянно, но больше разочарованно.

— Я обещаю сделать тебя самой счастливой.

— Хорошо. Если ты в самом деле считаешь, что можно спасти брак...

— Рика... Любимая... Малышка, — убирает в сторону цветы. Ладонями обхватывает лицо, заглядывает в глаза, пытается оставить поцелуй на губах. Уворачиваюсь.

— Но у меня есть одно условие, Степан, — предлагаю на выдохе.

— Что угодно, Рика. Проси, чего душа пожелает, милая моя.

— Я проведу ночь с другим мужчиной. Если пожелаешь, выберем кандидата совместно, — озвучиваю твердо. — А на следующий день вернусь, и мы заживем как ни в чем не бывало. И ты выполнишь вдоволь, все озвученные обещания, — говорю с расстановкой и полной решимости.

— Что? Повтори, что ты сейчас сказала? — Сужает веки в неверии. Осмысливает сказанное, вперив яростный взгляд, желая просочиться сквозь кожу.

— Предлагаю ради справедливости, уровнять наше положение. Что одна ночь против твоей многолетней связи? И это только то, что мне известно.

— С*КА, — он звереет моментально. Наотмашь бьет букетом о стену. Все настолько внезапно происходит, что жмурю веки. — С*ка. Ты что бл*ть говоришь? Какая на х*й ночь? У тебя крыша поехала? У тебя кто-то есть? — пятерней цепляет подбородок, поворачивает к себе. — Смотри на меня, — в голосе вибрирующий металл. Подчиняюсь. Мужское лицо перекошено, ноздри трепещут. Серебро сливается с каждым вкраплением радужки, от гнева темнеет. Страшно ли мне? Ни капли. Внутри как в гробу. Никакого отклика.

— Отпусти меня, — шиплю. — И. Больше. Никогда. Не смей прикасаться.

— Я спрашиваю у тебя есть еб*рь? Отвечай, — рычит свирепея, сверлит графитом, видимо пытается найти правду.

— Ох если бы Степан, — говорю запальчиво. — Я бы без промедления простила тебя. Одним мужиком больше в постели или меньше, какая разница. Мы же в одной телеге. Только вот есть неприемлемые вещи для меня. Одна из них — измена. И да, это распространялось на тебя, в том числе. Поэтому нет, Степан. Я не смогу проглотить предательство. Даже ради Елизаветы. Это мой предел. Максимум, через который перешагнуть не удастся. А теперь отпусти, мне больно, — не выдерживаю, слезы все же катятся и грудь сжимается, от обиды, что горит внутри.

— Ты моя жена, ею и останешься. Запомни это, — отвечает минуту спустя. —Я не дам тебе развода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хоть бл*ть забегайся по всем инстанциям, — в итоге ослабевает хватку, отчего боль мгновенно распространяется по скулам. —Впредь даже не смей озвучивать подобное. Но если я узнаю с*ка, что у тебя действительно кто-то есть, порву обоих. И Елизавету не увидишь больше, — освобождает пространство, делаю глоток кислорода. Это какой-то параллельный человек. Полная противоположность бывшего и знакомство с ним происходит впервые. Мягкость сменилась на жестокость, ложь и фальшь наконец прояснилась. Понять только не могу, как раньше не разглядела личины. — Поняла?

Лицемер. Актеришка. Предатель. А для полного образа угрозами сыплет.

— Не смей вплетать нашу дочь. Она не виновата, что ты не удержал член на месте, — отсекаю в обороне, горло опоясывает незримый терновник.

— Так не вынуждай меня прибегать к крайним мерам. Они явно тебе не придутся по вкусу.

— Проваливай, Степан, — отвечаю, не поднимая головы. Мутит от его вида. От переизбытка адреналина. От всего, что является настоящим, а иначе кошмаром.

— Возможно, это ты виновата? Об этом не подумала? Я же пахал ради тебя и дочери. И где благодарность? —Возвышается надо мной, душит вопросами. — Шел к достижению цели, к статусу и лучшей жизни. Невзирая на трудности. Отсутствия денег и сна. Чтобы ты ужинала в ресторане, ездила в отпуск по заграницам, а не в гребаный городской пляж. Чтобы покупала шмотки в бутиках или у именитых дизайнеров. Поразмысли как следует.

— Я ничего у тебя не просила. Не требовала бриллиантов и золота. Не пилила. Лишь покорно за тобой следовала.

— И только поэтому я не придушил тебя только что, — вердиктом парирует. —Я сейчас ухожу. Ради нас. Ради дочери. И понимаю, что два дня — это маленький срок, ты еще не остыла, — вдыхает глубоко при каждом слове, возвращая себе былое спокойствие. Поправляет воротник, манжеты из-под пиджака. — Но клянусь, когда я приду, то больше не уйду. Мы начнем с чистого листа. Вопреки увиденному и сказанному.