Эрра заметила, что Энки идет с еще большим трудом. Вот, он поднял руку, словно, закрываясь от чего-то. Но, тем не менее, он продолжал медленно двигаться вперед. Сначала, она думала, что круг небольшой, но теперь он казался ей бесконечным. Она видела, что ее брату плохо, больно, видела капли пота, скатывающиеся по его лбу, видела его стиснутые зубы.

«Почему он не остановится? Хватит! Прекратите это!»

Эрра хотела побежать к нему, помочь ему, но Аггуль, словно угадав ее мысли, стала спиной, закрыв собой и круг, и Энки.

Эрра зажмурилась, не желая видеть, как мучается Энки. Она ничем не может ему помочь. Напомнив себе, что вмешиваться в церемонию нельзя, Эрра решилась открыть глаза. И тут она увидела, что Энки стоит на другом конце комнаты, лишь один шаг отделает его от круга.

«Шагни! Просто шагни вперед!», — просила про себя девочка.

Энки шагнул, и тут же ноги его подкосились, и он обессиленный рухнул за линией круга.

«Нет! Только не это!», — успела подумать Эрра.

Краем глаза она увидела, что стоящий рядом с ней молодой человек собирается идти следующим. Она не могла этого позволить. И такое спокойное, даже безразличное лицо Аггуль выводило ее из себя. Почти оттолкнув стоящего напротив круга темноволосого мальчика, она стала вперед. Сейчас Эрру не волновали ни регламент церемонии, ни правила, нарушаемые ей. Она пройдет по этому чертовому кругу, чего бы ей это не стоило. Потому что там Энки, который лежал у стены и не двигался.

«Не думала, что будет так больно просто смотреть на него…»

Эрра опустила глаза, светящаяся дорожка рун никуда не исчезла, только какие-то небольшие пятна покрывали ее.

«Что это такое?», — приглядывалась Эрра.

«Это же… кровь! Не может быть! Кровь Энки!».

Эта мысль вихрем пронеслась в ее голове.

«Вот почему он там такой обессиленный, он отдал свою кровь, чтобы пройти по этому кругу».

Эрра решительно наступила на первый попавшийся символ круга. Сейчас, на самом деле, ее очень мало волновал обряд. Не отрывая взгляда от неподвижной фигуры брата, она медленно шла, не замечая, как загораются символы под ее ногами. Краем сознания она уловила резкую боль в ступнях и опустила глаза.

Сейчас она стояла на каком-то изображении, то ли птица, то ли женская фигура. Было плохо видно, факел стал больше чадить, чем освещать. Наклонившись, Эрра попыталась рассмотреть изображение. И, правда, птица с женским лицом. Девочка уже видела такое изображение в какой-то книге, здесь в доме госпожи Аггуль, но не могла вспомнить в какой именно. Мысли начинали путаться. Напомнив себе, что ей нужно идти к брату. Эрра не глядя, наступила на следующий символ, потом на еще один. Руны и рисунки мелькали перед ее глазами.

«Когда же закончится этот круг?!»

Силы медленно оставляли ее, голова начала кружиться, а глаза как будто накрыли дымчатой пеленой. Едва различая, куда она идет, Эрра наступила на последний символ и вышла из круга.

Девушка хотела прислониться к стене, но рука соскользнула, и Эрра упала прямо на холодный каменный пол.

«Где-то рядом Энки», — вспомнила она, но не было сил даже пошевелиться. И перед тем, как закрыть глаза, Эрра увидела изображение, на которое она наступила в последнюю очередь. Покрытый кровью рисунок, тем не менее, был узнаваем.

«Альгиз…», — было последней ее мыслью.

Аггуль невозмутимо смотрела на двух своих детей. Испытание для них было закончено и не важно, что они брели по кругу как слепые котята, она запомнила все их знаки и теперь сможет открыть их настоящую силу, помочь им открыть себя. Оглянувшись, Аггуль увидела страх в глазах оставшихся детей. Кивнув им, она указала на круг.

Джоти решительно вышел вперед. Осторожно наступив на первую линию круга, он ничем не показал, что ему больно. Старейшина наблюдала и запоминала его символы, видела, как он слабеет, как подкашиваются его ноги, а кровь мальчика питала и заставляла оживать все новые и новые знаки. Вот, Джоти достиг края круга. На какой-то миг Аггуль испугалась, что он не сможет пройти его до конца, но мальчик перешагнул последнюю серебристую линию, и обессилено рухнул рядом с Эррой. Символы круга возмущенно сверкнули, требуя еще крови. И кровь была.

Аггуль посмотрела на последнего ребенка. Асим стоял не двигаясь. Страх сковал его тело, не позволяя даже пошевелиться. Мелко дрожа, Асим не решался ничего сказать. Ему, как никому другому, были известны правила обряда, и сейчас перед ним стоял выбор: пройти в круг и узнать, на что он действительно способен или опозорить семью и остаться бесполезным ее отростком, никому не нужным и презираемым.

Аггуль видела его мысли.

«Что скажет мой отец? Он убьет меня! Просто убьет! Как же страшно… Что мне делать? Я боюсь…».

Асим заплакал от обиды, страха, презрения к себе и своей трусости, но сдвинуться с места так и не мог.

Аггуль спокойно смотрела на него, ничем не выражая своих эмоций. Она от всего сердца жалела своего родственника, этот мальчик не был виноват, что его воспитывали как будущего воина, и ему вдвойне не повезло родиться первым в семье Ашоки, известного своим властолюбием и необоснованной жестокостью. С болью, Аггуль подумала, как иначе можно было использовать таланты этого мальчика, из него мог выйти прекрасный ученый и советник старейшины, ему не обязательно было мучить себя многочисленными тренировками, изнурять свое тело и разум.

Старейшина знала, что ждет этого мальчика в случае неудачи. Отец без сомнений отречется от него. Слабаки были у того не в чести. Она могла бы оставить его у себя, помочь ему, но Аггуль знала, что рана, полученная сегодня, не затянется никогда.

Асим вздрогнул, и резко посмотрел на Аггуль, но старейшина, словно безмолвная статуя, все так же молча и невозмутимо стояла рядом с кругом. Судорожно сглотнув, Асим постарался понять, что это только что было, что он почувствовал.

Мальчик закрыл глаза, и образ сразу же возник перед его глазами: женщина с темно русыми волнистыми волосами ласково улыбалась ему и манила за собой.

Асим улыбнулся в ответ, и, пересилив себя, пошел следом за женщиной. Она ласково улыбнулась и запела. Асим мог поклясться, что она пела! Ему не хотелось открывать глаза, не хотелось, чтобы видение исчезло. Мелодия колыбельной подняла целый ворох воспоминаний, мальчик ощущал как реальные прикосновения женской руки, которая утирала ему слезы. Этот жест, такой мягкий и такой забытый, вызвал новые слезы, но на этот раз мальчик плакал от радости.

Аггуль удовлетворенно посмотрела, как Асим перешел последнюю линию и, как и остальные, упал изможденный. Он что-то бормотал, лицо его расплылось в счастливой улыбке. Аггуль же, хмыкнув, взмахнула рукой и напитавшиеся силой руны погасли. В комнате стало почти темно, старейшина же ощутила смертельную усталость. Но она не могла позволить себе отдыхать, оставалось еще одно дело.

Главный зал дома ко Арджит представлял собой поразительное зрелище. Непосвященный наблюдатель не обнаружил бы здесь редких картин и драгоценных изваяний тонкой работы, затейливой лепнины или переливающихся тканей. Наоборот, все здесь было предельно просто, но, вместе с тем, величественно. Высокий неф, словно в древнем храме, устремлялся ввысь и, казалось, не имел завершения. Стены отливали гладким с едва заметными прожилками темным мрамором.

Наиболее заметным в этом, на первый взгляд, аскетичном зале было высокое место, то, где восседала буквально несколько минут назад старейшина. Это место приковывало любопытные и жадные взгляды, многие хотели бы занять его, но честь передачи власти в этой семье принадлежала действующей старейшине, и по закону никто не имел права оспаривать ее выбор. Аггуль еще не приняла решения по поводу своего приемника, хотя была уже немолода и старость медленно, но верно подтачивала ее силы. Советники старейшины не раз намекали, что пора бы и назначить наследника, постепенно готовить его и вводить в курс дела, но старейшина оставалась непреклонной. Время шло, а приемника не было, и члены благородной семьи терялись в догадках и недоумевали. Теперь же, когда старейшина ввела в семью двух отверженных, в умах знати затаилось сомнение: а не собирается ли старейшина продолжить традицию Эрагаля и назначить (к стыду, и позору семьи) наследником еще одного бездомного и безымянного, такого же, как она сама. Об этом старались не говорить вслух, но мысль, словно червь, подтачивала, разрушала укоренившиеся семейные устои древнего клана.