После долгой паузы он заговорил деловым тоном. — Ну, твое расписание, кажется, в порядке. Я подпишу его без изменений. —

— Спасибо, сэр. — сказал я, вставая с подписанной карточкой в руке. Я даже не улыбнулся. Мне все еще не нравился этот человек, но я только что завоевал у него некоторое уважение, и я не буду принижать его своей ухмылкой.

Если он и понял, то не подал виду. — Хорошего дня, мистер Хьюз. —

— Вам тоже, сэр. — сказал я.

В конце концов, я ничего не мог с собой поделать: мне кажется, я действительно свистел, когда выходил из консультационного центра.

К концу зимней четверти мы закончили проекты, полировали курсовые и готовились к выпускным экзаменам. В классе профессора Йоски мне предстоял серьезный анализ проекта, и я знал, что он должен быть совершенным: меньшего он не примет. Поэтому я углубился в свои исследования, добавляя сноски и иллюстрации, где мне нужно было поддержать мои утверждения.

У меня также был обзор портфолио в классе профессора Ледбеттера, и из намеков, которые он намекал, профессор Йоска тоже хотел увидеть мои рисунки. Я знал, что Йоска отвечает за общий учебный план по дизайну, но я не знал, как я отношусь к тому, что он руководит каждым аспектом моего образования.

Этот человек был адским надсмотрщиком, и все, что я делал, было недостаточно хорошо. Каждый раз, когда он делал мне комплимент, он говорил: «Но тебе придется все сделать еще лучше, чем сейчас.» Мне хотелось в отчаянии выдернуть волосы и закричать: «Я переделывал их десятки раз! Насколько еще лучше это должно быть?!» Но я никогда этого не делал. Я просто брал все, что он возвращал, и либо перерисовывал, либо анализировал, либо пересматривал свои выводы.

Он также подвергал сомнению все, что я делал. Его вопросы обычно подчеркивали мои ошибки, но на самом деле я защищал свою работу пару раз, даже резко. В первый раз он терпеливо выслушал мои замечания, потом покачал головой, вернул рисунок и сказал: — Вы же можете лучше, мистер Хьюз. —

Однако во второй раз он усомнился в простоте конструкции фасада здания. Задание состояло в том, чтобы взять план фасада и завершить его, используя необходимый список архитектурных элементов. Я добавил несколько элементов не в обязательном списке, потому что они объединили мой дизайн и давали ему баланс.

Профессор Йоска позвал меня к доске защищать мою работу. К тому времени я уже устал от того, что меня поджаривают перед классом. Я знал, что он собирается сделать – сделать из меня пример, но я решил, что не собираюсь подставляться для него.

Его тон был вежливо раздражающим, когда он попросил меня нарисовать мой рисунок на доске. С привычной легкостью я воссоздал свой дизайн в макро-масштабе.

— Больше никто ничего не добавил к заданию. — сказал он. — Зачем ты это сделал? —

— Потому что они нужны моему дизайну. —

— Я не говорил, что ты можешь добавлять элементы. —

— Вы не говорили, что мы не можем. — возразил я.

Он быстро пришел в себя. — Почему вы включили большую фрамугу и пилястры вокруг дверного проема? —

— Чтобы привлечь внимание к центру здания. — решительно сказал я. Затем я провел аккуратную линию от угла фронтона до соответствующего угла дверного проема в центре: линия аккуратно пересекла угол моего транца и пилястры.

— И зачем ты это сделал? —

— Чтобы придать ему регулярность и симметрию. Мне также нужно было что-то, чтобы разбавить монолитное пространство фасада. —

— Почему бы не использовать окно с палладианским акцентом над дверью? —

— Потому что изогнутый элемент не сработал бы с такой конструкцией. — сказал я, стоя на своем. — Геометрические формы и пропорции приводят зрителя к дверному проему, который является фокусом всего фасада. Фрамуга является частью этого, наряду с классическими линиями фронтона. —

— Классические линии, Мистер Хьюз? —

Я кивнул. — Это рисунок золотого сечения, сэр. — Несколько непонимающих лиц смотрели на меня из класса, поэтому я отмечал точки на своем рисунке и рисовал линии между ними. Я не стал добавлять коэффициенты, но увидел, как несколько человек кивнули в знак признания.

— Но почему бы не добавить меньшую фронтонную функцию над дверным проемом? — Спросил Йоска.

—Потому что... — Сказал я, не закончив предложение, и соединил другую сторону фронтона с верхним углом двери. Затем я указал на перевернутый треугольник, образованный антаблементом и двумя соединительными линиями.

— Подсознательный треугольник отражает фронтон наверху и добавляет симметрии. — продолжал я. — Случайный наблюдатель может не заметить этого сознательно, но он есть, и они получают бессознательное ощущение... справедливости... в дизайне. В конце концов, в этом весь смысл золотого сечения в первую очередь. Я знаю, что фрамуги и пилястры не было в списке, сэр. — Заключил я. — Но, на мой взгляд, они должны быть там. —

— А что это за круглые элементы на самих дверях? — спросил он с плохо скрытым весельем.

Я действительно колебался, краснея. —Рождественские венки. — сказал я наконец.

Класс захихикал.

— Довольно необычное дополнение, не правда ли? — сказал он.

Я напрягся, защищаясь. — Они также привлекают внимание зрителя к фокусу фасада. И они... — Я расправил плечи и продолжил более уверенным голосом: — Они заставляют здание казаться привлекательным. —

Несколько человек засмеялись, но другие выглядели задумчивыми. Грейси Фишер даже восхищенно кивнула.

Йоска долго смотрел на меня. Прежде чем он успел что-то сказать, прозвенел звонок к концу урока. Затем он снова посмотрел на мой рисунок, изучая пропорции, которые я проиллюстрировал. Вид у него был не столько задумчивый, сколько довольный, словно он с самого начала знал, зачем я добавил фрамугу. Я вдруг понял, что он допрашивал меня вовсе не ради меня, а ради других студентов.

Когда я понял, что меня использовали как невольную пешку, я ощетинился. Но потом я внезапно задумался. Почему Йоска выбрал мой дизайн? Был ли я единственным, кто добавил золотое сечение? Был ли я единственным, кто видел необходимость симметрии, особенно с огромными входными дверями? Был...?

— Приемлемый дизайн, Мистер Хьюз. — тихо сказал профессор Йоска, а его голос почти потерялся в шуме студентов, выходящих из комнаты. — Мне показалось, что венки – приятное дополнение. —

Я удивленно посмотрел на него.

— Но тебе придется придумать что-нибудь получше. —

Я мог бы поклясться, что он скрывал усмешку. — Да, сэр. — ответил я.

Он протянул мне бумажный вариант моего рисунка. Он обвел несколько точек, где я допустил незначительные ошибки, но в целом, он дал мне 94 бала, и твердую «А».

Трип хлопнул меня по плечу, когда мы вместе вышли из класса. Я оцепенел от изумления, услышав слова Йоски.

— Ты возненавидишь меня за эти слова. — усмехнулся Трип, — Но я же говорил тебе, мой гордый, упрямый друг. —

***

По сравнению с моими уроками архитектуры, другие были легкими. Хотя я все еще не мог понять профессора Ваджпаи, в этом не было необходимости: книга содержала все, что мне нужно было знать, и это было на английском языке. Профессор Феллер был профессором Феллером, так что я был уверен в пятерке в ее классе. А доктор Бертран был живым, энергичным учителем, который делал историю искусства веселой.

Время от времени я видел Джину, она махала мне рукой, но не более того. Даже Риган неохотно махала рукой всякий раз, когда мы встречались в коридоре. Со времени ареста Рода – а это было огромной новостью для кампуса, они с Джиной, вероятно, вели себя наилучшим образом, чтобы на них не пал зловещий взгляд закона. Это меня вполне устраивало, поскольку означало, что Джина держится подальше от неприятностей.

Кроме того, после Джины мы с Кендалл привыкли к рутине, и она была счастлива как никогда. Она преуспевала в своих занятиях (включая органическую химию и французский), и она вернулась на путь, чтобы попасть в список декана.