Эйнард вздохнул: да, пока Дарре сохранял драконью ипостась, все законы о бесправии ящеров имели к нему самое непосредственное отношение. А значит, следовало быть осторожными.

— Сложное у него положение, — согласился Эйнард. — Однако беда еще и в том, что все тайное рано или поздно становится явным. И, боюсь, без своевременного предупреждения Дарре придется еще хуже. Да и ты можешь попасть в переплет.

Айлин вздохнула, снова прижалась к отцу и наконец тоже его обняла.

— Всегда будешь любить? Обещаешь? — негромко спросила она. Эйнард погладил ее по волосам. С моря дул противный, совсем не июльский ветер, но на душе у Эйнарда снова стало тепло.

— Только очень глупая девочка может в этом сомневаться, — ответил он. — И еще: если хоть одна тварь посмеет упрекнуть тебя незаконнорожденностью, сразу говори. Слабительного у меня на всех хватит. Да и кулаки еще не совсем одряхлели.

Айлин снова улыбнулась.

— Со слабительным я умею управляться не хуже твоего, — заметила она. — Да и другие секреты знаю: все-таки докторская дочь.

Эйнард тоже усмехнулся, но следом снова посерьезнел. Разжал руки и внимательно посмотрел Айлин в глаза.

— Только давай договоримся на берегу, — предупредил он. — Ты никогда не станешь упрекать маму в этом проступке. Боги не позволили нам встретиться раньше, чем в их дом пришла большая беда, и не ее вина, что не оказалось тогда рядом с ней человека, способного защитить ее от нее самой.

— Я понимаю, — повела плечами Айлин и опустила голову. — Я сама-то…

Эйнард взял ее за подбородок и заставил выдержать свой взгляд.

— Ты мой самый большой подарок в жизни, — без тени сомнения сказал он. — Я бы двадцать лет отдал, чтобы в тебе текла моя кровь, но только ради твоего спокойствия. Для меня ты стала дочерью с тех самых пор, как я взял тебя на руки. И, смею заметить, я был первым человеком, кто это сделал.

Айлин, не удержавшись, всхлипнула и бросилась ему на шею.

* * *

Уже к вечеру Айлин не только поняла, но и почувствовала, что ничего в ее жизни не изменилось. Боль, которая возникла в первые минуты после слов отца, отступила, когда Айлин поняла причину, вынудившую его рассказать правду, и услышала, что он по-прежнему ее любит. Действительно, папе-то было обо всем известно с самого рождения Айлин, и если он смог через это переступить тогда, то почему что-то должно измениться сейчас? Если только сама Айлин начнет вести себя как-то по-другому, но, кажется, стремление показать характер исчезло вместе с подростковым периодом. А вот глубокое, нежное, трогательное чувство к отцу осталось. И еще большее, чем раньше, уважение. Все-таки он потрясающий человек: и маме грех ее простил, и Кёна наказал так, как еще никто не решался. По городу за одну ночь слухи о его нездоровье поползли: видать, вчера он добрался домой не без приключений. Может, этот случай чему-нибудь научит армелонцев, выдернет их из состояния послушной запуганности этим заносчивым петухом? В конце концов, градоначальник — это еще не Создатель, способный карать и миловать без оглядки на других. И на него может найтись управа, тем более сейчас, когда дядя Тила возвратился в город.

Правда, теперь выходило, что вовсе он Айлин и не дядя, а старший брат, и дети его ей не кузены, а племянники. Впрочем, они-то об этом знать не знали. Так что не стоило, наверное, ничего менять в обращении. Да и привычнее опять же.

Но как разозлился дядя Тила, когда отец рассказал ему о шантаже Кёна. Айлин никогда его таким не видела и даже не представляла себе, что он способен так рвать и метать. Очевидно, его этот Кён достал еще сильнее, чем Айлин. Ну да, у него оба сына пострадали от хлыста этого гада, а теперь он еще и в грязное белье залез. Дядя бушевал четверть часа, не меньше, потом виновато посмотрел на Айлин, неловко ее обнял и взъерошил волосы.

— Потерпи, — попросил он. — Что-нибудь придумаем.

И Айлин поняла, что обрела сильнейшего защитника. Такого, с каким сам Энда не страшен. Не говоря уже об известном златокудром беспредельщике.

С мамой они тоже поговорили очень хорошо: быть может, даже впервые в жизни столь откровенно и тепло. Мама призналась, что до сих пор чувствует вину за этот грех, а Айлин испытала сильнейшую жалость к ней. Что может быть хуже, чем смотреть в глаза любимому мужчине, зная, как его обидела? И пусть мама, по сути, была виновата лишь в том, что не верила в чудеса, Айлин отлично ее понимала: сама совсем недавно не могла на Дарре взгляд поднять, да и сейчас еще вздрагивала, услышав слово «урод». Хорошо, что им с мамой обеим достались такие любящие и понимающие мужчины.

— Боги любят рыжих, — рассмеялась мама, услышав этот вывод дочери. — И одаривают только самым лучшим.

— Придется поверить, — в тон ей отозвалась Айлин. — Раз уж ты согласилась, что Дарре у меня лучший.

Мама махнула рукой.

— Имела бы сомнения — не отдала бы дочь. Но у меня было время приглядеться к нему и оценить по достоинству. Я, может, и грымза, солнце мое, но отнюдь не дура. И давно уже сужу о людях не по их происхождению, а по их поступкам. А покуда Дар еще и счастливой тебя делает…

— Очень счастливой, — прошептала Айлин, смущенно опуская глаза, и мама совершенно неожиданно ее обняла.

— Ну и держись тогда за него, — с легким вздохом произнесла она. — И никогда не отпускай. Что бы ни случилось.

После этих слов Айлин совершенно четко поняла, что должна рассказать Дарре о Кёне. Пусть она ничего от него нарочно не скрывала и уж точно ни в чем перед ним не провинилась, а все же ощущала беспокойство в груди. От Кёна можно любой подлости ожидать, и Дарре лучше знать, что есть опасность столкнуться с ним. Лишь бы не решил, что Айлин захочет предпочесть ему этого убогого. И не разрушил такое хрупкое счастье.

Они снова встретились возле госпиталя, и Айлин снова вцепилась в руку Дарре так, словно он прямо сейчас собирался превратиться в дракона и улететь в свою долину на вечное поселение. Дарре несколько удивленно посмотрел на нее, однако спрашивать о причине не стал.

— Хочу кое-что тебе показать, — улыбнулся он. Айлин кивнула, но так поспешно, что Дарре засомневался, услышала ли она его. И только последовавший ответ разрешил этот вопрос.

— А я — кое о чем рассказать, — вздохнула Айлин и отвела взгляд. — И мне очень нужно, очень нужно, Дарре, чтобы ты правильно меня понял.

Он повел плечами в обозначение того, что сейчас-то уж точно ничего не понимает. Айлин снова вздохнула и накрыла их сцепленные руки еще и второй рукой.

Они дошли почти до городской ограды, когда она набралась смелости продолжить.

— Вчера Кён ко мне сватался…

Дарре показалось, что он ослышался.

— Кён? — переспросил он, и Айлин забормотала в ответ так быстро, что он с трудом разбирал слова.

— Он после нас уже пришел. Сразу к родителям. Со мной даже не разговаривал. Сказал, что хочет меня в жены, если родители на его условия пойдут. Там список из двадцати трех пунктов. Длина волос, цвет платьев… Он папе пригрозил, что тайну его откроет, если он согласия не даст. Но папа не дал, не волнуйся! Он слабительным его напоил и…

— Ш-ш-ш… — Дарре притянул ее ближе и быстро коснулся губами ее губ. Наверное, надо было возмутиться, запаниковать, хотя бы потребовать от Айлин заверение в том, что она не собирается расторгнуть помолвку с Дарре ради этого зарвавшегося хлыща. Но надо быть полным кретином, чтобы заподозрить любимую в желании связать свою жизнь с человеком, способным выбить глаз ребенку. Тот взгляд, что Айлин бросила на Кёна после его выступления на празднике, выразил все ее чувства, и Дарре понял, что по отношению к нему она никогда не испытывала настоящей ненависти и истинного презрения. Даже после их памятного поцелуя, назвав дикарем и уродом, потому что совсем о другом говорили тогда ее глаза, и Дарре цеплялся за этот взгляд, как утопающий за соломинку, иначе жить было совсем уж незачем.

Именно желание доказать рыжей девчонке, что он вовсе не такой дикарь, каким она его считает, и стало толчком к согласию работать в госпитале. И трудиться потом в нем, как одержимому, не жалея сил. И… обрести-таки себя к возвращению Айлин настолько, чтобы рискнуть пойти дальше.