Долго стояли возле ее калитки: все так же молча и почти не двигаясь, только переплетая то так, то эдак пальцы, поглаживая, задерживая, и, лишь когда Айлин едва слышным голосом произнесла: «До завтра…» — Дарре отпустил ее, а сам еще не меньше получаса скрывался потом в тени, глядя на ее окна и едва веря самому себе. Давно ли уродом себя считал, не пригодным даже к нормальной мужской работе, не говоря уже о способности заинтересовать девушку? Тем более что все эти годы душа желала только Айлин, возненавидевшую его после первого же поцелуя. Он и в самом смелом ослеплении не мог бы представить того, что произошло сегодня. В груди бушевал пожар, но больше не пожирал изнутри, а словно озарял и согревал своим пламенем, и безумно хотелось, чтобы завтра уже наступило, чтобы снова увидеть свою рыжую девчонку, заглянуть в глаза, увериться, что ничего не изменилось. Потому что отказаться от нее теперь будет больнее, чем заново потерять крылья. А можно ли уже поверить в бесконечную милость богов, Дарре не знал.

Домой он вернулся около полуночи, отчаянно надеясь не встретить по пути в спальню никого из родных и не явить им свое неадекватное состояние. Он же просто думать ни о чем не мог, кроме как о поцелуях Айлин. Словно мир перевернулся с ног на голову, уничтожив ощущение собственной неполноценности и оставив лишь острое желание быть с любимой. И понимания, что не только Дарре упивается ее близостью, но и она сама…

Он усмехнулся над собой, вспомнив, как удивлялся потребности родителей касаться губами друг друга. Нет, Дарре нравилось, конечно, когда мать легко целовала его в щеку или в макушку, но не было ясности, отчего так меняются их взгляды, и голоса, и отношение ко всему окружающему. Осознал наконец. Да так, что спина болеть перестала: уж от себя-то скрывать истинную причину точно не стоило.

Когда ему удалось достаточно угомониться, чтобы заснуть, Дарре не помнил. Пробудился от того, что Вилхе тряс его за плечо, пугая опозданием на смену в госпиталь. Дарре подскочил как ошпаренный. Не выговора от Эйнарда он, конечно, опасался. Просто на сегодняшнее утро замыслил одно важное дело и никак не мог от него отказаться. Даже если ради этого придется пропустить завтрак и безбожно задержать дежурного по госпиталю. Потом отработает. А сегодня значение имела только Айлин.

Он на одно лишь мгновение заглянул на кухню, чтобы поприветствовать удивленных его поспешностью родителей, и рванул к пекарне. Айлин уже наверняка должна была встать, чтобы успеть приготовить сладости к открытию. Даже если она не ждет гостей и не сможет уделить Дарре внимание, сама встреча с ней сделает грядущий день удачным. Не могут боги снова посмеяться над ним и отрядить на счастье одно лишь свидание, если он сам все не испортит. А уж это точно не входило в его планы.

Дверь в пекарню была распахнута, и оттуда доносились искушающе приятные ароматы. Дарре замешкался на пару секунд: что ни говори, а страшно было невыносимо. В чем бы ни убеждал он себя этой ночью, а «вдруг» еще никто не отменял. И этих «вдруг» было издевательски много.

Вдруг Айлин не будет ему рада?

Вдруг она стесняется Дарре и не желает открывать правду об их отношениях?

Вдруг раскаивается в том, как вела себя вчера, и хочет все забыть?

Вдруг просто развлекалась и теперь, увидев Дарре, только зальется издевательским смехом и…

В спине что-то стрельнуло, и он заставил себя зайти внутрь. Хватит сомнений! Надо взять и выяснить все на берегу! По-мужски. Достойно.

За прилавком никого не было, однако несколько корзин на сделанной Дарре полке уже были заполнены лакомствами и где-то в глубине дома слышался звон посуды и негромкие голоса.

Загривок взмок, и все же Дарре остался на месте. Энда, ничего хуже ожидания вообще на свете не бывает! Когда надежда борется со страхом и то одерживает верх, то поддается напору соперника. А в голове снова лишь вчерашние сводящие с ума поцелуи. И тепло рыжей девчонки…

Раздались небыстрые шаги, и Дарре замер, растеряв последние связные мысли. В дверях, соединяющих пекарню с жилой частью дома, показался поднос с пирожками, а следом появилась и Айлин: передник поверх домашнего платья, косынка на кое-как заплетенных волосах и перемазанные мукой щеки. Дарре уставился на нее во все глаза, чувствуя, что забыл, как дышать: вчера она была прекрасна, а сегодня… так уютно мила, что в груди что-то взвыло от желания немедленно пересечь разделяющее их расстояние, закутать Айлин в собственные объятия и уткнуться лицом в непослушные золотые локоны, падающие на виски. Он и подумать не мог, что для счастья нужна такая малость.

Айлин, заметив его, вздрогнула и едва не выронила поднос. Дарре тут же оказался рядом, принимая на себя тяжесть выпечки, а Айлин даже с места не двинулась, вцепившись в посудину и не отдавая ее Дарре.

— Помешал? — спросил он первое, что мог придумать. Айлин завороженно качнула головой, еще пару раз моргнула, а потом заулыбалась так, что мигом отогрела уже успевшую подмерзнуть душу Дарре.

— Ты пришел… — с опьяняющей нежностью проговорила она, и лишь разделяющее их блюдо помешало Дарре правильно отреагировать на почудившееся приглашение. Вместо этого он только не слишком умно сообщил:

— Я не видел тебя целую ночь.

Глаза у Айлин засветились. Она вдохнула, чтобы ответить, и вдруг, забыв про поднос, — благо Дарре продолжал его держать, — охнула, закрыла лицо руками и бросилась обратно в дом. Дарре проводил ее растерянным взглядом, тщетно пытаясь понять, что произошло, но почему-то даже не подумав запаниковать. А появившаяся следом Кайя избавила и от недоумения.

— Айлин просила передать, что сейчас будет, — сказала она и с интересом осмотрела Дарре. — Только в порядок себя приведет.

— Да я на минуту, — отозвался Дарре и попытался было направиться за Айлин, но Кайя преградила ему дорогу.

— Даже если так, — тоном, не терпящим возражений, ответила она. — Коли для девушки это важно, лучше не вынуждать ее чувствовать себя неловко.

Дарре вдруг стало невыносимо весело.

— И ты еще учить будешь! — поставив наконец поднос на прилавок, рассмеялся он. Но Кайя даже не улыбнулась, зато поглядела так, словно проверяла на вшивость.

— Айлин сегодня все утро поет, — с каким-то вызовом заявила она, и Дарре, вопреки ее суровости, заполнило нерастраченной нежностью. — Она никогда не пела, — продолжала Кайя, все так же прожигая Дарре взглядом, как будто рассчитывая что-то услышать в ответ, и вдруг поинтересовалась: — Ты тоже пел?

Он ошарашенно качнул головой.

— Я не умею петь.

— И я не умею, — раздался веселый голос Айлин, и сама она — свежая, раскрасневшаяся от студеной воды и невероятно светлая — снова появилась в пекарне и чуть виновато улыбнулась сестре и Дарре. — И Кайе, бедной, пришлось все это слушать, потому что ей не хватило наглости намекнуть мне на отсутствие слуха, а мне не хватило совести подумать о ком-то, кроме себя. И тебя, — одними губами добавила она, уничтожая последние, самые стойкие сомнения. Дарре, не отрываясь, смотрел ей в глаза, чувствуя, что не может вымолвить в ответ ни слова, и лишь шевельнувшийся от закрывшейся двери воздух немного привел его в чувство.

— Я только поздороваться, — ухватился Дарре за спасительную мысль, которая, по его мнению, позволила бы не пересечь черту под бдительным оком Кайи. Это она так только что о его намерениях относительно Айлин узнать пыталась? Та еще хитрюга! — У меня смена в госпитале. Весь день буду в полном подчинении у Эйнарда. Но вечером, если захочешь…

— Захочу, — не дослушав, кивнула Айлин и сделала шаг вперед. — Я к семи подойду, чтобы помочь тебе освободиться в случае папиного сопротивления.

Дарре улыбнулся: почему-то это предложение не показалось ему ни оскорбительным, ни унизительным.

— Если захватишь пару плюшек, победа будет обеспечена, — заметил он и тоже придвинулся к Айлин. А ведь собирался просто посмотреть на нее. Неужто драконье зрение стало подводить?

— Хорошо, — не отводя взгляда от его глаз, ответила Айлин. — Добавлю еще одну за твое опоздание.