— Здравствуй, Айлин, — обернулся к ней он, и словно солнышко выглянуло из-за закрывших с утра небо туч, а пробирающий до костей ветер, никак не желающий смириться с наступлением весны, стих и только игриво шевелил золотые локоны. Дарре отвел руки за спину и там сцепил, чтобы не сделать новой глупости и не испортить все своей торопливостью.
Айлин улыбнулась и, не удержавшись, спрятала глаза: все-таки смотреть на Дарре, не кипя от возмущения и не пытаясь придумать обидных слов, было почти невыносимо. А ведь она еле дождалась сегодняшнего утра, перебрав в голове все известные рецепты сладостей и с десяток раз перерисовав необходимую витрину. То она казалась слишком сложной, чтобы Айлин смогла попросить о ее сооружении без зазрения совести. То рисунок выглядел совсем уж непонятным. То… просто хотелось сжечь все эскизы, закрыться у себя в комнате и не ходить к лавке древотеса, чтобы не встречаться с Дарре и не смотреть в его серые глаза… и не терять все связные мысли, выглядя перед ним полной дурочкой. Чем же он ее так зацепил? Разве мало вокруг парней, которые не вынуждают ее краснеть одним своим присутствием? С которыми спокойно, легко и… невероятно тоскливо. Еще в Окиносе Айлин не раз и не два присматривалась к заинтересовавшимся ею молодым людям, но стоило только подумать о поцелуе, как она вспоминала Дарре. Его объятия. Его губы на своих. И хотелось… хотелось только их. И его дыхания возле уха. И его прикосновений: чуть резких, но таких нежных. Может быть, и другие парни целовались не хуже, но она не желала никаких других парней. А значит, надо было побороть страх и стеснительность и попытаться…
Ох, хотя бы выдержать его взгляд. Ведь ничего же особенно в его глазах нет. Просто серые. Просто внимательные. Просто… самые волнующие на свете…
— Я… нарисовала вот… как смогла… — наконец пробормотала она, вытаскивая из перекинутой через плечо тряпичной сумки листок бумаги. — Только не знаю, что именно надо покупать…
— Разберемся, — улыбнулся Дарре, разворачивая его: в отличие от нее он сегодня смущения совсем не испытывал, а, наоборот, был уверен в себе и чувствовал острое желание успокоить и Айлин. И более того, ощущал в себе силы это сделать.
На рисунке была изображена четырехэтажная полка на ножках.
— Я на нее… корзинки с выпечкой поставлю… — заторопилась Айлин объяснить свой замысел. Дарре кивнул, всем своим видом пытаясь изобразить понимание и поддержку ее идеи. Потом быстро прикинул в уме, сколько потребуется досок.
— Около тридцати рольдингов будет стоить: есть у тебя столько? — заранее поинтересовался он, чтобы не поставить Айлин в неловкое положение перед лавочницей. — Если нет, могу наконец вернуть долг. Хотя бы тебе.
Айлин недоуменно посмотрела на него, пытаясь припомнить, когда давала Дарре взаймы, но он уже полез в карман и достал оттуда пригоршню монет.
— Я… — начала было Айлин и в этот момент поняла, что он имел в виду. Вздрогнула от накатившей обиды: значит, вот что он о ней думает? Значит, все, что ей показалось, неправда? Значит, он нашел наконец повод от нее откупиться?..
Слезы подступили к глазам, и резкие слова уже готовы были сорваться с языка, но заигравшие у Дарре желваки вынудили смолчать. Он выложил монеты в ладонь Айлин, сжал ее в кулак и накрыл сверху своей рукой.
— Возьми, ради Ойры! — неожиданно проникновенно сказал Дарре и на секунду посмотрел ей в глаза. — Не хочу быть так тебе обязан!
Боль отступила, растворяясь в его голосе и смысле сказанных слов. Дарре надавил на короткое «так», и Айлин не могла не понять истинного смысла его просьбы. Улыбнулась, иссушая слезы.
— Значит, начнем сначала? — предложила она и коснулась свободной рукой его пальцев. — Как будто ничего не было?
Дарре чуть замешкался с ответом, и Айлин неожиданно подумала о поцелуе, который в порыве раскаяния тоже вычеркнула из их общего прошлого. А вот о чем подумал Дарре?
— Как будто я не был трусом, — непонятно объяснил он и, отпустив Айлин, первым зашел в лавку древотеса. Айлин ошеломленно последовала за ним. В голове мелькали самые разные мысли, и она, пытаясь их собрать и уразуметь все-таки, что имел в виду Дарре, пропустила весь процесс торговли и опомнилась только тогда, когда он предложил ей оплатить покупку.
— Двадцать пять? — не поверила своим глазам Айлин. — А вы точно все посчитали?
— Точно-точно, — улыбнулась лавочница и, дождавшись, когда Дарре выйдет за двери, чтобы принять товар, продолжила: — Я бы и бесплатно отдала, да Дарре не взял: понимает, что за работа — доски тесать. Сколько сил и времени на каждую уходит. Впрочем, для такого человека ничего не жалко. Он же старшего моего спас: сердце чуть не отказало… — тут она замешкалась, сглотнула, видимо, заново пережив ту боль и тот страх, и вытерла лоб полной рукой. — Мальчишке-то тринадцать всего, мы и думать не думали, когда он на спину жаловался: ну, надорвал, бревна с отцом ворочая. А как уж потом совсем худо стало, так и в госпиталь… А доктор наш сам за грудь схватился: не умеют, говорит, еще в мире таких операций делать ювелирных. Одна, говорит, надежда на помощника моего: у него дар божественный детей целить, если, конечно, вы сына не побоитесь дракону доверить. Ну а мне уж дракон — не дракон — хоть сама в гроб ложись от криков мальчика моего. Он когда затих, я уж и попрощалась было. Сижу ни жива ни мертва. И слышу вдруг чадо свое: зовет, да без всякого страдания в голосе…
Ну вот тогда и увидела в первый раз Дарре. В ноги хотела ему кинуться, спасителю, а он смотрел так, будто это я ему одолжение сделала. Какой же он дракон, богини милосердные?! Да у него половине армелонцев человечности поучиться надо. Он и младшего моего пару раз латал, дак тот его просто обожает. Расстроится, когда узнает, что Дарре заходил, а его дома не было…
Лавочница нашла в лице Айлин благодарную слушательницу: ей было приятно рассказывать про Дарре, а Айлин еще приятнее слушать, испытывая разрастающуюся гордость, как за родного человека. Наверное, они могли бы продолжать беседовать до бесконечности, но неожиданно в дверях появился взъерошенный здоровяк, и Айлин только по сбивающемуся с низких тонов на высокие голосу поняла, что это был тот самый тринадцатилетний «сердечник».
— Ма! Там кобыла взбесилась! Мы доски в телегу погрузили, а она как глаза выпучит, как давай ногами дрыгать да удила закусывать, того и гляди пена изо рта пойдет!
Айлин охнула, перепугавшись за оставшегося с бешеной лошадью Дарре, и бросилась наружу. Но открывшаяся взору картина оказалась совершенно отличной от той, какую Айлин боялась увидеть.
Впряженную в телегу кобылу крепко держал под уздцы справный парень в пурпурного цвета форме, означавшей принадлежность к введенному когда-то дядей Тилой роду войск дружинников. Соломенные кудри, смешливые морщинки в уголках глаз, ироничная улыбка. Мундир выгодно оттенял его несомненную мужественность, а гордый скакун под седлом всем своим видом являл точно такое же спокойствие и легкое превосходство над всем живым, как и его хозяин.
Дружинник, увидев Айлин, тут же оставил напускную сердитость, спрыгнул с коня и сделал пару шагов по направлению к дверям лавки.
— Плохая идея — подпускать дракона к лошадям, — заявил он, протягивая Айлин поводья. — Хорошо еще, что никто не пострадал, однако не советовал бы…
Дальше Айлин не слушала. Страх, прерванный ненадолго появлением незнакомца, вернулся, и она завертела головой в поисках Дарре. Тот стоял возле калитки, опираясь руками на ограду и повернувшись спиной к сцене действия. Почему-то Айлин показалось, что дружинник обошелся с драконом далеко не так ласково, как с ней: слишком явно читалось на его лице презрение к подобным Дарре. Наверняка сказал ему какую-нибудь гадость — и попробуй тут ответь, в его-то положении. Отволокут в тюрьму без всякого следствия, и родной отец не сможет вытащить.
— Благодарю, я справлюсь, — отказалась Айлин от предложенной высокомерным наглецом помощи. — Надеюсь, вы в схватке с лошадью не сильно пострадали? Если задело, то я попрошу папу принять вас в госпиталь совершенно бесплатно — за такую услугу он не откажет.
