Великан подивился и спрашивает: «Знать хочу, как тебя, добрый молодец, звать-величать?» А Чапай ему: «Сам себя называть не стану. Ты у других спроси. Тот, кто свое имя забудет, мое назовет»,

Великан не поверил, что так может быть, но спорить не стал.

Утром, как только первые петухи пропели, вышел он в поле и видит — со всех сторон бегут перепуганные буржуи. А впереди мчится его барин-хозяин, только пятки сверкают.

Спросил великан барина, спросил другого, третьего, как их звать-величать. А те со страха своих имен не помнят. Хватаются за голову и вопят что есть мочи: «Чапай! Чапай!»

И тогда великан узнал, как зовут человека, в котором волшебная сила живет…

Закончил красноармеец Анисим Климов сказку. Глядит, а на пороге — Чапаев. Клава выбежала из-за стола — и к отцу. Повисла на шее. Глаза полны лукавства:

— А я что про тебя знаю!

— Что знаешь?

— В тебе волшебная сила живет! Ты великана поборол!

— Старая сказка! Еще при царе Горохе ее сочинили. Не про меня она вовсе! — ухмыльнулся Чапаев. — А ты, глупая, поверила…

Затем покосился в сторону Анисима Климова, брови сдвинул:

— Чем сказки сказывать, пошел бы лучше коней седлать. В тридцати верстах от города, мне только что сообщили, казачье притаилось. Отряд у них втрое больше нашего. Ну да это нам не в диковинку! Я мужиков в степь послал. Приказал костры развести, чучелами да деревянными пушками поле уставить. Враг ночью наверняка их примет за настоящие и бросит туда свои главные силы. А мы тем временем в обход пойдем, казакам хвост прищемим. Недурно придумал, а? — Чапаев подбросил дочь к потолку и спросил насмешливо: — Где ж во мне, егоза, волшебная сила? Ты меня с кем-то другим спутала!

Обратно в город чапаевцы возвратились с победой. Командир был доволен, то и дело подкручивал усы, весело рассказывал детям, как ловко он одурачил белых в ночном сражении. Все случилось точно, как и предполагал Чапаев. Противник, когда заметил в степи костры, двинулся с войском туда. А чапаевцы атаковали врага с тыла, где он и не ожидал их… Белогвардейцы разбежались в панике, побросали возле огородных чучел все, что у них было: подводы со снарядами, пулеметы, винтовки. И много убитых осталось лежать на поле.

— Ну вот, а ты, папа, говорил — не про тебя сказка! — воскликнула Клава. — Дяденька правду рассказал про великана и про твою хитрую силу.

— Про великана ничего не знаю. Не довелось встречаться, — ответил Чапаев. — А вот с белогвардейцами у нас простой счет: Чапаю чет, белым нéчет!

Если бы у Васи Климова спросили, зачем он на чердак взобрался, Вася бы ответил: «И не чердак это вовсе. Наблюдательная вышка! Я — часовой на посту!»

Но никто Васю об этом не спрашивает. Мать уходила утром на ферму коров доить — не спросила. Наказала лишь за цыплятами присмотреть, чтобы на улицу не убежали. Отец, собираясь в поле, вывел мотоцикл из-под навеса, на прощание помахал сыну рукой — и тоже ни о чем не спросил. Дедушка Анисим прошагал в скрипучих сапогах через двор, а на чердак не глянул, словно ему безразлично, чем там внук занимается. Громыхнул задвижкой на калитке и прямиком — в колхозное правление.

У взрослых с самого утра свои заботы. Первоклассник Вася тоже не сидит без дела. Он, как пограничник, ведет наблюдение за местностью.

Дом стоит на пригорке, у самого края села, и сверху, с чердака, Васе далеко видно. Сразу же за околицей начинается поле. Оно широкое и беспокойное. Желто-зеленые волны бегут наперегонки все дальше и дальше к горизонту.

Солнце до того раскалилось в полдень, что и глянуть на него опасно — ослепнуть можно. Если и дальше будет так припекать, то скоро все поле станет золотым, и тогда начнут косить рожь. Колхозные комбайны, как объяснил Васе отец, уже «в полной боевой готовности».

— А когда приказ о наступлении поступит? — спросил Вася отца.

— Вот рожь поспеет, — ответил он, — и председатель колхоза Морозов даст команду: «Поехали!» И мы двинемся в наступление.

— Я тоже хочу наступать.

— Нос не дорос, — засмеялся отец и легонечко щелкнул сына по носу. — Пусть еще немного подрастет.

— У Сеньки Морозова нос меньше моего, а ты его прошлым летом к себе на комбайн брал.

— Как было не взять, коли председатель колхозный за сына поручился.

— А ты за меня поручись. Я же твой сын!

— Что верно, то верно! — засмеялся отец. — Придется, видно, и за тебя похлопотать.

И Вася начал готовиться, как приказал отец, к «битве за урожай».

Прежде всего он разыскал в дедушкином сундучке огромные комбайнерские очки с резиновой тесемкой. Левое стекло было треснуто. Но и в таких очках Васю не узнать. В один миг превратился в комбайнера, а может, даже и в летчика.

Потом Вася достал из сундучка огромный медный бинокль. Он уцелел у дедушки со времен гражданской войны. Вася повесил бинокль на грудь и подошел к зеркалу. Теперь он ясно увидел, что похож на Чапаева.

Чтобы усилить свое сходство с прославленным полководцем, Вася нахлобучил на голову дедушкину папаху-чапаевку. В папахе было жарко. Но Вася мужественно терпел.

Когда мать пришла с колхозной фермы, Вася уговорил ее сшить ему гимнастерку. Точно такую, как у дедушки на пожелтевшей фотокарточке. Мать сначала не поняла, зачем сыну такая гимнастерка. Вася объяснил, что он вместе с отцом будет «сражаться» за хлеб. Мама понимающе покачала головой и села за швейную машинку. Стала кроить и шить.

Утром Вася примерял новую гимнастерку. Она пришлась ему тютелька в тютельку. Вася восхищенно трогал большие, во всю грудь, красные застежки на сукне и, довольный, представлял, как мальчишки будут завидовать ему, когда он появится на улице в красноармейской гимнастерке, в папахе, с биноклем и в очках, как у летчика.

Первым человеком, перед которым Вася предстал во всем своем героическом виде, был отец.

— К выходу в поле готов! — громко отрапортовал Вася и по-военному отдал честь.

— Кто же так на уборку наряжается! — ухмыльнулся отец. — Папаха да еще бинокль!

— Сам же говорил, — надул губы Вася, — надо быть в полной боевой готовности.

Отец вспомнил, что он и вправду говорил так сыну, и не стал спорить. Для него, бывшего солдата, который год работающего комбайнером в колхозе, жаркая пора жатвы всегда казалась боевым временем. За штурвалом комбайна он по-прежнему чувствовал себя солдатом.

— Ну что ж, Васятка, — сказал отец, — покажу тебе, как за хлеб надо сражаться.

— Мы победим! — воскликнул Вася.

— А как же иначе! — Отец потрогал бинокль на Васиной груди: — При таком-то снаряжении…

— А скоро поступит приказ «Поехали!»?

— Потерпи немножко.

— Потерплю. Главное, чтобы ты про меня не забыл…

И вот уже второй день Вася взбирается по лестнице на чердак и наблюдает в бинокль за дальним краем желтеющего поля. Там стоят комбайны. Издали все они — кирпичного цвета, с пятнышками на боках — похожи на божьих коровок. Какой из комбайнов принадлежит отцу, даже в бинокль не разберешь.

Пока хлеб еще не дозрел, комбайны стоят без дела. Но наступит время, и оживут эти «божьи коровки», поползут по золотому полю, зашумят, застрекочут, оставляя позади себя щетинистую стерню и вороха отработанной соломы. Комбайны будут стрекотать, пока не уберут урожай до последнего зернышка. Скорей бы жатва началась!

Свесив босые ноги с чердака, Вася не отрывает глаз от бинокля. Зеленые островки, которые еще вчера виднелись кое-где в золотом море ржи, теперь словно растаяли под солнцем, слились с желтизной всего поля.

Наверное, комбайны вот-вот пойдут в наступление. Почему же отец не зовет на помощь? А что, если он один, без него, Васи, решил управиться?