Члены Совета тихо переговаривались. Остальные мужчины громко спорили. И далеко не все споры касались участи насильника Охин. Когда староста поднялся со своего места в центре стола, голоса вокруг стали заметно тише.

– Совет приговорил сына мясника к отсечению одного пальца левой руки, – громко сказал он. По его тону было ясно, что с Советом он не согласен. Мужчина взглянул на палача, коротко ему кивнул и снова сел. Голоса мужчин в зале снова стали громче.

Ухэл тоже был не согласен с наказанием. Слишком мягко для того, кто сломал девчонке жизнь. Он оттолкнулся от стены, выпрямил спину и вышел из-за скамеек ближе к столу Совета. Голоса вокруг затихли. На палача взирали глаза, полные ужаса и благоговения.

– Я отец Охин Ухэл, девочки, которую обесчестил сын мясника, – несколько судорожных вздохов послышалось со стороны. – Я прошу у Совета лишить насильника обеих рук.

Зал взорвался криками. Жестокость просьбы разъярила толпу. Люди были поражены тем, что палач взял девочку под опеку, даже страх перед Ухэлом отошел на второй план. Староста поднял руку, призывая к тишине. Потом попросил палача продолжать.

– Даже одной руки ему хватит, чтобы в следующий раз зажать одну из ваших дочерей на сеновале. Так и будете резать ему по одному пальцу, пока в деревне девок не останется? – Тургэн говорил спокойно, но его голос был жесток и зол, никто вокруг не произнес ни звука. И лишь когда мужчина вернулся к стене, голоса вновь набрали громкость.

Мужчины спорили, Тургэн ждал. Наконец староста снова встал со своего места.

– Совет приговорил сына мясника к отсечению правой кисти. Решение окончательное. Приговор будет осуществлен на закате перед домом советов.

Со стороны одной из скамей послышался вой. Тургэн взглянул в ту сторону и увидел, как тучный мужчина, по-видимому, мясник обнимает худую стонущую женщину. Но сострадания к ним мужчина не ощущал. Они сами виноваты в том, что вырастили человека, способного на столь низкий поступок. Палач кивнул старосте и покинул здание. Нужно было готовиться к вечерней работе.

Ухэл точил топор во дворе, когда к нему подошла Охин. Девочка села прямо на землю и стала медленно плести венок из полевых цветов, которые росли у них прямо перед домом.

– Зачем ты точишь топор? – тихо спросила дочь. Она все еще боялась палача, даже несмотря на то, что позволяла себе с ним спорить.

– Сегодня на закате я отрублю руку сыну мясника, – мужчина не видел смысла скрывать правду от девочки.

– Жаль, что не обе, – злобно пробурчала она. Тургэн усмехнулся.

– Постарайся несколько дней не отходить от дома и тем более не подходи к деревне, – посоветовал он. – Люди имеют ужасную привычку срывать на других злость за свою вину.

– Да, Ухэл, – послушно кивнула девочка.

Диск закатного солнца коснулся горизонта. Ухэл Тургэн с топором в руках стоял у дома советов и смотрел, как молодого парня, от силы лет семнадцати, привязывают к огромному пню. Парень кричал и вырывался, звал мать и отца, но люди, окружившие небольшую площадь, были непреклонны.

– Нет, Ухэл, прошу, не надо! – он постарался прикрыть привязанную посередине пня руку второй рукой, когда увидел, что другие мужчины отошли, а палач поднял топор.

– Убери, – строго сказал Тургэн, – иначе отрублю обе.

– Нет, нет! – сын мясника ревел и умолял.

– Достойно прими кару за свои поступки, – приказал мужчина. – Лучше помолись, парень.

Сын мясника отвернулся и закрыл лицо свободной рукой. Когда топор со свистом опустился на пень, всю округу заполнил нечеловеческий крик.

Одного удара хватило. У Ухэла были крепкие и сильные руки, он хорошо знал свое дело. Плох тот палач, который не может с одного замаха снести голову. А здесь всего лишь кисть руки.

Когда к парню кинулись мужчины, чтобы отвязать его и отвести к лекарю, Тургэн поднял отрубленную конечность и сунул в мешочек, сшитый из заячьей шкуры. И пошел прочь из деревни.

Сегодня его коса пополнится новой бусиной.

Ухэл уже подошел к краю селения, когда его нагнал староста.

– Ты хорошо сделал свою работу, – сказал Ахлаг, преграждая ему путь.

В ответ палач лишь кивнул. Что тут скажешь? Он сделал то, что требовалось. По натуре он был добрым человеком, и его работа не доставляла ему никакого удовольствия, да и не должна была.

– Я нанял батраков, – продолжал разговор староста. – Они придут завтра утром.

– Спасибо, – Ухэл задумался. Староста был нетипично приветлив с ним, и это отношение было для него загадкой. – Почему ты не боишься меня, как другие люди?

– Я помню тебя ребенком, Тургэн, и я вижу в тебе все того же шустрого мальчишку. К тому же я честный человек и чту закон. Мне нет нужды бояться палача.

Ухэл снова кивнул. Дружеское отношение грело его душу. Однако, что ответить старосте, мужчина не находил. Но у него был вопрос, который время от времени бередил его сердце.

– Ахлаг, – позвал Тургэн. – Моя семья. Я не видел их на площади.

– Они уехали, – староста ответил быстро. – Почти сразу, как тебя забрали.

Ухэл кивнул. В глубине души он понимал, почему они так поступили. Скорее всего, боялись снова встретиться с сыном, когда ему придет время вернуться.

– Что ж. Так даже лучше.

Глава деревни нахмурился, коротко махнул рукой, обошел собеседника и усталой походкой направился обратно в деревню.

Когда палач подошел к дому, ему навстречу выбежала Охин. Девочка со страхом смотрела на окровавленный топор в руках палача. Она не присутствовала на наказании сына мясника: Ухэл ее не пустил.

– Я сейчас уйду, – сказал ей Тургэн, – пойду к реке, а вернусь к утру. Запри дверь на засов, а если кто-то будет меня искать, сразу скажи, где я. Но дверь не открывай, поняла?

– Да, Ухэл, – послушно отозвалась девочка и убежала в дом.

Мужчина подошел к сараю, взял лежащий у порога заранее подготовленный дорожный мешок и отправился в путь.

Мыть топор в реке было одним из ритуалов, которому его обучил шаман. Это действо было обязательным. Кровь преступника должна утечь по воде, топор должен быть отмыт глиной и заново наточен.

– Так велят Боги, – отвечал шаман на все расспросы мальчика. Вообще, это был его самый частый ответ. Он не славился общительностью, никаких теплых отношений между ним и воспитанниками не было.

– Ты должен чтить наших Богов, Ухэл, но никогда не обращайся к ним с молитвой. Они отметили тебя тем, что велели стать палачом, наградили даром безнаказанности за убийство, большего тебе желать нельзя.

– Да, Багш, – отвечал мальчик, не смея перечить.

Ухэл спустился к воде, снял с себя всю одежду, взял в одну руку топор и, зачерпнув другой рукой глины с берега, вошел в реку. Когда вода стала ему по пояс, Тургэн опустил в нее лезвие и омыл топор. Затем натер его глиной, а в конце и сам нырнул в реку с головой. Он любил этот момент ритуала. Его мысли очищались, вся тяжесть дня утекала вместе с запекшейся кровью, смываемой с лезвия топора быстрым течением. Когда в легких не осталось воздуха, палач вынырнул на поверхность и вернулся на берег.

Ухэл быстро оделся и развел костер, потом достал из дорожного мешка точило и, сев у огня, взялся за топор.

Время шло медленно. Звон точила о лезвие раздавался по округе. Ухэл старался ни о чем не думать, но в голову непрошено лезли мысли о прошлом.

– Я боюсь, Багш. Я не справлюсь, – плакал мальчик, когда шаман первый раз оставлял его одного в лесу на сутки.

– Значит, Боги ошиблись в тебе. Ты должен научиться выживать. Тебе крупно повезет, если деревенские будут помогать тебе. Ты должен рассчитывать только на себя.

– Почему люди не будут помогать мне?

– Так велят Боги. Палач – не человек, он правосудие. Ты слуга Богов, ты имеешь власть над жизнями людей. Тебе нельзя привязываться к ним. Иначе ты не сможешь хорошо делать то, что должен.