Девушка многообещающе замолчала.

– Не думаю, что это хорошая идея! – холодно отозвался Олег.

– Но мне показалось…

– Показалось.

Уже в комнате он не сдержался, врезал кулаком по стене. Пустышка. Снова. Пустышка эта Наташа. А еще пыталась его соблазнить!

Взяв в руки портрет, Олег включил мелодию из сна Платона. Дробь барабана – шаги хищника преследующего жертву. Стук испуганного сердца. Визг скрипки. Умоляющий плач флейты.

«Не надо! Прошу! Не надо! Спаси меня!»

Почему он с извращенной алчностью цепляется за любую мелочь, связанную с этим маньяком?! Словно хочет найти след… кого? Олег зло вдавил кнопку системного блока. Вслушался в воцарившуюся тишину.

Поставив фотографию на место, растянулся на кровати. Взятый с тумбочки сомникус подмигнул красным.

«Внимание! Рекомендуется курс успокоительной терапии».

Олег привычно разомкнул провода и отложил обруч в сторону. Лезть в свой разум он не позволит никому. Его эмоции – только его.

Петра Степановича Олег, ожидаемо, нашел на скамейке у красного корпуса. Рядом сидела Мари, и издалека парочка напоминала вышедших подышать свежим воздухом дедушку и внучку. Зафиксировав появление корректора, биоробот встала, принимая привычный глуповатый вид. На секунду Олегу показалось, что она притворяется, но загадки куклы его по-прежнему интересовали в последнюю очередь.

– Я читал ваше дело…

– Не сомневаюсь. Должность у вас такая.

– А еще читал то, что не попало в него. Вы, правда, занимались разработкой искусственного интеллекта для сторожевых систем?

– Лучше бы вы Дюма прочли, – буркнул Петр Степанович, пояснил. – Жил такой писатель в девятнадцатом веке, – он лукаво прищурился. – Даже если бы у меня были коды доступа от здешней системы безопасности, я бы вам их не дал. Но, увы, их у заключенного, естественно, нет.

– И все же зачем-то вы здесь? Я изучил протоколы судебных заседаний. Хороший адвокат вдребезги бы разнес статьи обвинения. Максимум, что вам грозило, – штраф.

– Откуда у пенсионера деньги на хорошего адвоката? – издевательски отозвался Петр Степанович, после короткой паузы продолжил. – Знаете, почему люди в большинстве своем несчастны? Они не ценят то, что имеют. Вы молодой, здоровый парень, можете пойти, куда угодно, заниматься, чем хотите. Но заперлись здесь, губите жизнь ради ненавистного дела.

– У меня есть цель.

– Ставить цели полезно до тех пор, пока они не превращаются в одержимость. Взять, к примеру, Наташу. Хорошая девица, но недолюбленная, а потому цепляющаяся к каждому мужику – не понимает, что напор только отталкивает. Или ваш коллега Игорь, страдающий от творческой несостоятельности…

– Я так и не услышал ответ. Что вы делаете в «Приюте»?

– Вы, кажется, перепутали, доктор. Ваша забота – исцеление наших душ, прочее оставьте безопасникам.

– Я буду вынужден доложить директору, – пригрозил Олег.

– Неужели вы думаете, такой человек, как Дремов, не знает, что происходит на вверенной ему территории, – засмеялся-закудахтал Степаныч, кивнул на браслет. – Не нервничайте. А то Мэри, чего доброго, решит, что заключенный – это вы.

Мари укоризненно пиликнула.

– Ладно-ладно, моя дорогая Мэри, я вовсе не собирался шутить над молодым человеком, – Петр Степанович развел руками. – Мы живем в социуме, Олег, и нам приходится считаться с его желаниями. У меня возникли некоторые разногласия с заказчиками, а здесь тихое, уютное место, идеально подходящее для такого старика, как я. Жизнь-то она одна, и расставаться с ней не хочется, – Степаныч наклонился вперед. – Дать добрый совет? Доверьтесь Дремову – он придумает, как вам помочь.

Похоже, у Олега оставался последний путь – «в лоб».

– …таким образом, я полагаю, деструктивное внешнее воздействие создаст нужные условия для компенсации психических отклонений, что в свою очередь позволит рассчитывать на полное выздоровление, – закончил он доклад.

Дремов смотрел на него как на нечто занимательное.

– Скажите, Олег, откуда в молодых это стремление все разрушать?

– Мое предложение продиктовано исключительно желанием излечить пациента.

Директор вздохнул, подошел к окну, заложив руки за спину.

– Что вы думаете о нынешней пенитенциарной системе?

– Простите?

– Вы находите ее справедливой? Наверно, слышали, сейчас снова набирает популярность талион, принцип симметричного возмездия. «Око за око, жизнь за жизнь», – Дремов обернулся, не дождавшись ответа, продолжил. – Можете не говорить, если не хотите. Но сомневаюсь, что Ксения желала бы видеть вас убийцей.

Олег зло уставился на начальника.

– А чего придерживаетесь вы?

– Принципа общественной пользы.

– То есть вы готовы закрыть глаза на любое злодеяние, коль тварь, его совершившая, имеет ценность для общества?! Пускай император казнит невиновных и предается разврату до тех пор, пока империя процветает?

– Не на любое. Я тоже человек и прекрасно понимаю, что вы чувствуете.

– Не понимаете.

– Понимаю. И потому для вашего же блага рекомендую забыть про Потрошителя. Вы талантливый молодой человек, не разрушайте свою жизнь – я мог бы сказать, но знаю, что слушать вы не станете. Поэтому просто подготовлю документы о переводе.

– Комиссия по этике наверняка заинтересуется вашими экспериментами, – уцепился корректор за последнее недозволенное оружие.

– Не стоит, Олег, – мягко предупредил Дремов. – Шантаж – обоюдоострый меч, который легко может обернуться против вас самого.

Корректору очень хотелось вмазать по участливой кротовьей физиономии, но он сдержался. Резко, не попрощавшись, покинул кабинет и, лишь захлопнув дверь своей комнаты, дал волю рукам, сбивая костяшки о стену.

– Прекратите. Вы наносите вред самому себе.

На пороге замерла биоробот-медсестра. Наверно, среагировала на критический уровень гормонов стресса.

– Да что ты понимаешь?! Кукла бездушная!

Хотел ударить и ее, но что-то остановило. Может, последствия, может, ее взгляд. Махнул рукой. Пьяной походкой добрел до рабочего стола, взял фотографию. Неожиданно для себя самого пожаловался.

– Ее Ксюшей звали. Популярная певица: гастроли, концерты, тысячи поклонников, папарацци… из-за последних, из-за ее проклятого контракта мы не афишировали отношения. Продюсер считал, это вредно скажется на карьере. Потому в ту ночь меня не было рядом.

Мари молчала. Сочувствующе, как умела только она.

– Конечно же, Потрошитель выбрал ее. Он же нападал на самых ярких, талантливых. Как потом утверждал на суде: искал бога. Божественную искру в человеческом начале.

Олег рухнул на кровать.

– Все кончено. Я не смог добраться до этой твари. Когда меня переведут, все будет кончено.

Олег не выходил из комнаты третий день. Дремов по каким-то своим соображениям закрыл глаза на «бунт» и даже дал ему официальное добро, объявив сменщикам, что Ворошилов захворал. Коллеги, выразив сочувствие, оставили заботу о «больном» Мари, которая три раза в день приносила ему тяжелогруженые подносы из столовой, переданные поварихой тетей Надей.

Еда, почти нетронутая, отправлялась обратно. Большую часть времени Олег лежал на кровати, смотря в потолок или разглядывая портрет Ксюши. Иногда, устав от тишины, включал радио – сам или, как сейчас, просил Мари.

«Доброго дня нашим гостям. Я ведущий Николай Аверин. И сегодня у нас в эфире «Шепот безумия» с их новой песней «Погоня».

Комнату наполнил знакомый звук барабанов.

Игорь обнаружился в программном отделе: в отсутствие конкурента кадрил девчонок. Заметив Олега, Наташа гордо задрала нос и сделала вид, что увлечена трепом доморощенного «композитора».

– О, привет! – обрадовался тот. – Уже поправился?

– Надо поговорить! – не приемля возражений, Олег потащил коллегу за собой. Вырваться тому удалось только на улице.