– Ни одни лекции не заметят личный опыт, подкрепленный чувственным переживанием. Во сне человек не осознает, что спит, воспринимает происходящее как реальность, а значит, и эмоции, которые он при этом испытывает, настоящие.

Дремов снова едва не уронил свои папки.

– Вы знаете, что раньше, по статистике, до восьмидесяти процентов заключенных повторно попадали в места лишения свободы? Человек был элементарно не приспособлен к жизни во внешнем мире, не имел нужного положительного опыта и, естественно, рано или поздно возвращался к привычной модели поведения. Теперь мы имеем средство этот опыт дать.

Вход в больничный корпус оказался распахнут настежь, но Дремов никак не прокомментировал халатность. Пост-тамбур пустовал. Дежурный врач, лопоухий парень чуть старше Олега, обнаружился в коридоре – стоял напротив одной из запертых дверей и задумчиво смотрел в планшет.

– Олег, познакомьтесь: Игорь Шорох. Игорь, вот нашел вам с Павлом сменщика.

– Очень приятно.

Мужчины пожали руки. Ладонь у коллеги была потная, и Олег тайком брезгливо вытер свою о брюки.

Директор, всучив принесенные папки Игорю, коснулся стены, и та утратила непрозрачность. По другую сторону оказалась самая обычная спальня: зеленые обои, кровать, стол, пара табуреток, тумбочка, на которой валялся обруч сомникуса, и неразгаданный кроссворд.

На постели сидела знакомая Олегу биоробот или другая, той же серии, и, гладя всхлипывающего заключенного по волосам, напевала колыбельную про какого-то спящего.

– Мари у нас добрая девочка, – заметил Дремов, будто речь шла о человеке, а не кукле. – Не обижайте ее.

Николай Федотович отвернулся к Игорю, ткнул в пару строк на планшете. Тот почесал затылок, обдумывая корректировки, согласился: «Отправлю девочкам, пусть смоделируют».

– Удивлены? – спросил Дремов, когда они с Олегом снова вышли на улицу. – Вы, вероятно, думали, что мы тут звери какие-то и не выпускаем наших пациентов из сна? На самом деле, используемые курсы мало отличаются от обычных, рекомендованных для поддержания психического здоровья и купирования стрессов, с которыми имеют дело на гражданке. Вы, надеюсь, регулярно пользуетесь сомникусом?

Олег, помедлив, кивнул.

– Весь секрет в обеспечении систематичности занятий…

Похоже, Николай Федотович примитивно истосковался по возможности прочитать хоть кому-то лекцию о здешних порядках. Олег слушал вполуха, с удивлением замечая, что народу снаружи прибавилось. Часть оказались биороботами, остальные – людьми. Кто-то ухаживал за клумбами и убирал территорию, другие просто прогуливались. В беседке неподалеку играли в шашки.

– Это все сотрудники?

– Нет. По большей части, наши пациенты, – директора окликнули, и тот поздоровался в ответ. – Если человек идет на поправку, нет причин запирать его в камере. На территории есть бассейн, тренажерный зал и даже кинотеатр, который чаще используется в качестве картинной галереи.

– Безопасно ли это?

– Срывы редки, хотя и не исключены полностью, поэтому все обязаны носить коммуникатор специальной модели, – директор помахал рукой с массивным браслетом. – Вам тоже выдадут такой, естественно, с расширенными правами. При критическом повышении уровня норадреналина медсестры изолируют человека до наступления улучшения.

Они покинули оживленный центр и направились к периметру, где за деревьями скрывалось еще одно здание.

– К несчастью, помочь удается не всем. Красная зона, блок интенсивной терапии. Люди находятся во сне по несколько месяцев, а то и лет.

Директор набрал цифровой код на коммуникаторе, снимая силовое поле. Еще один – на замке. На прошлых корпусах тоже имелись электронные замки, но, похоже, они запирались только на ночь. Внутри красная зона также разительно отличалась от прочего «санатория»: те же комнаты, но вместо мебели огромные, похожие на гробы капсулы виртуальной реальности.

– Вы должны были слышать эти имена, если не в новостях, то на курсах по психиатрии. Женя Амер, известная актриса начала двадцать второго века, – Дремов остановился у первого окна. – После завершения карьеры увлеклась языческими практиками. Похищала, убивала и поедала детей, надеясь вернуть уходящую молодость.

Директор кивнул на следующую капсулу.

– Андрей Романович, Чистильщик. На фоне сексуальных проблем вообразил себя борцом за нравственность, – Николай Федотович вздохнул. – Случаи, честно говоря, почти безнадежные, хотя положительная динамика иногда наблюдается. Например, мы получили отклик у Евгении на успех ее вымышленной дочери, и через этот образ пытаемся привить ей понятие загубленного потенциала. Действовать приходится осторожно, иначе рискуем уйти в иную крайность – «яжемать», удовлетворяющую амбиции через успех ребенка.

– Даже Потрошитель здесь? – Олег дрогнувшими пальцами коснулся таблички, на которой значилось «Платон Богданович Д.». Близко, но разделяющее их бронестекло лишь на вид выглядело хрупким. – Какой сон видит он?

– О, это неординарный случай… традиционные практики оказались неэффективны. Тогда я отключил блок внешнего синтеза образов и снял внутренние ограничители, дав пациенту полную свободу переделывать информационное пространство в соответствии с его фантазиями.

– То есть… – осторожно, думая, что ослышался, уточнил Олег, – вы фактически заперли Потрошителя в его собственном сознании?

– Это не единичный случай, хоть подобные методы и не одобряются комиссией по этике, – отозвался Дремов. – Не всегда удается действовать в соответствии с протоколом, особенно если в первую очередь нацеливаешься на результат. Я надеялся, что ассоциативный тест Крипелина поможет определить направление, в котором следует работать.

– Но… – почувствовал недосказанность Олег.

– Но эксперимент превзошел все ожидания. Потому что этот безумец создал в своей голове целый мир!

Когда неделями живешь в замкнутом коллективе, волей-неволей становишься его частью. Излучающий спокойствие и доброжелательность, Олег легко освоился на новом месте. Познакомился с коллегами из других корпусов, флиртовал с девчонками-программистками. Даже поучаствовал в спортивном фестивале, хоть и ощущал скованность оттого, что приходилось соперничать с пациентами. Но Дремов не принял отказ, заявив, что подобные мероприятия способствуют взаимному доверию, а значит, повышают шанс на успешное излечение.

Николаем Федотовичем восхищались все: от поварихи тети Нади и корректоров до самих заключенных. Его усилиями в «Приюте» царила атмосфера благожелательности и общности, редко встречаемая в реальной жизни. Даже биороботы-медсестры, гарант порядка, притворялись милыми куклами. О том, что это режимный объект, а не курорт, напоминали окружающие лагерь стены да силовое поле вокруг красного корпуса.

В блок Олегу допуск не дали, что не мешало ему частенько прогуливаться рядом. Сам корректор «тягу к запретной зоне» объяснял тем, что здесь он мог побыть один: «неизлечимо» больные рождали неприятные ассоциации у обитателей «Приюта», и те редко забредали к периметру.

Сегодня Олегу не повезло: его лавочку заняли. Петр Степанович – лысеющий донжуан шестидесяти лет – игнорируя комендантский час, любовался вечерним небом. В исправительное учреждение он угодил за неоднократное мелкое хулиганство, как то: езду в пьяном виде, битье витрин, эксгибиоционизм и харассмент.

– Снова нарушаем? – Олег сел на скамью рядом.

– Злой вы человек, Олег Витальевич, – укорил старик. – Нет в вас любви и сострадания, необходимого целителю людских душ.

– Вы мне, пожалуйста, зубы не заговаривайте, Петр Степанович. Правила есть правила. После ужина всем пациентам полагается быть в своих комнатах.

Старик сделал вид, что не услышал, а Олег не стал вызывать биороботов. Некоторое время сидели в тишине, наблюдая, как кровавой лужей растекается по силовому куполу закат.

– Вам бы, молодой человек, прежде чем с чужими демонами бороться, со своими разобраться. Помочь?