В прошлый раз задрали двух человек, останки которых нашли у болота. Лана читала отчет, чтобы быть готовой оказать нужную медицинскую помощь в случае следующего нападения. Хотя если судить по отчету, то единственное, чем она могла там помочь, так это собрать разбросанные части тела в одну кучу.

Поскольку нападения происходят раз в полтора-два года, а последнее произошло уже больше года назад, то в ближайшее время им стоит готовиться к очередному визиту. Такое чувство будто оборотни намеренно не дают о себе забыть, постоянно напоминая о своем существовании и звериной сущности растерзанными телами ни в чем не повинных жителей.

Сжав губы, Лана тряхнула головой, выбрасывая неприятные мысли. Вот только от чувства тревоги и постоянного изматывающего ожидания нового нападении не так-то легко избавиться.

Лана отвернулась от леса и вошла внутрь. Сняв утепленную куртку и обувь, зашла на кухню.

Посередине стоял квадратный крепкий стол из светлого дерева, накрытый белоснежной скатертью с тонким кружевом ручной работы по низу. На столе уже красовались пара миниатюрных тонких чашек с блюдцами.

Хозяйка дома стояла к ней спиной. Чайник как раз вскипел, словно точно знал когда Лана войдет, и Мари изящным жестом провела по кристаллу в плите, выключая огонь.

‒ Светлого дня, тетушка Мари. Я купила ваши любимые рогалики с вишней и песочное печенье.

Мари обернулась, и Лана в который раз удивилась тому, что эта женщина так настойчиво просила называть ее тетушкой. Ей бы больше подошло «госпожа», или, на худой конец, «мадам».

Среднего роста, с изящными чертами лица, выражавшего всегда лишь спокойное достоинство, идеально ровной спиной, тонкими руками и длинной шеей. Пшеничного цвета волосы неизменно собраны пусть в простую, но прическу, а голубые глаза светились умом. Она была словно аристократка, по ошибке оказавшаяся в деревянном домике на окраине, и надевшая на себя обычное платье из хлопка.

И, как и всякая аристократка, умела держать лицо при любых невзгодах. Ну и что, что теперь дворецкий не подаст ей чай и его придется заваривать самой, это еще не повод падать духом где попало. И прическа у женщины всегда должна быть, даже если ее некому сделать.

‒ Светлого дня, Мелания. Возьми блюдце на второй полке, ‒ изящным кивком головы указала Мари на нужный шкафчик. ‒ Как прошло твое утро?

Лана старалась хотя бы про себя не называть ее тетушкой. Не укладывалось у нее в голове сочетание слов тетушка и Мари. Все равно что сказать «хрупкий дуб», или «грустная радуга».

‒ Все как всегда. Изжоги, язвы, отравления. Пара травм, ничего серьезного… И, конечно, геморрой величайшего начальника жандармерии Бросвена!

Лана уже разложила сладости к чаю и собиралась плюхнуться на стул от возмущения, но быстро вспомнила, как Мари ее отчитывала за неподобающее поведение для леди. Словно и правда родная тетушка.

‒ Вот скажите, зачем мне все пытаются показать свои болячки? ‒ Лана плавно села на стул, держа спину прямо, и взяла чашку с чаем. ‒ Мне кажется они все думают, что у меня взгляд лечебный? Зачем поднимать юбки, снимать штаны или распахивать блузки пытаясь показать, где у них проблема?

Лана повернула голову к окну и продолжила возмущаться:

‒ Великие боги, благословите человека, додумавшегося применять сканирующее заклинание на больных. Иначе пришлось бы мне не раз заглядывать начальнику жандармерии между его толстых ляжек…

Мари поперхнулась чаем:

‒ Мелания!

‒ …и мало того еще и ковыряться там, пытаясь понять проблему. Каждый раз он с таким счастьем начинает расстегивать штаны, будто хочет похвастаться своим хозяйством. Хотя я более чем уверена, что у меня пипетки в лаборатории больше, чем его добро…

Мари не выдержала:

‒ Мелания! Прекрати немедленно!

Лана сжала губы и посмотрела на Мари. Та расправила нахмуренные брови и ласково ей улыбнулась:

‒ Каждый день одна и та же история. Опять больные и твое недовольство ими. И как ты устала жить в этом городе. Ах да, еще и отвратительная еда. Неужели у тебя в жизни ничего хорошего не происходит?

‒ У меня в жизни вообще ничего не происходит, ‒ буркнула Лана и уткнулась в чашку.

‒ Знаешь, судя по твоим ежедневным стенаниям, я могу предположить, что ты разочаровалась в лекарском деле.

Лана почувствовала, как глаза начало жечь от подступающих слез. Она крепко стиснула зубы и пару раз глубоко вдохнула, чтобы голос звучал ровно:

‒ Не то, чтобы разочаровалась и хочу заниматься чем-то другим. Просто мои мечты и ожидания не имели ничего общего с реальностью…

Она покатала по стенкам остатки чая и, поставив кружку на блюдце, снова повернулась к окну:

‒ Я ведь с детства с куклами играла не в семью и детей, а в лекаря. Перевязывала им ручки, поила лекарствами. До академии сама часами сидела в городской библиотеке и изучала книги. В академии оставляла себе время только на сон и еду. Училась, училась и училась, ‒ Лана горько хмыкнула. ‒ Мечтала, как в белоснежном халате лекаря буду с гордым видом рассекать по центральному лазарету Цеатана и отдавать всем распоряжения. Себе оставлять только тяжелые случаи, за которые никто не хочет браться. Как все будут ценить и уважать меня за знания и умения…

Она все-таки не выдержала и почувствовала, как по щеке скатилась слезинка.

‒ И где я по итогу? В маленьком убогом городишке на границе Империи. Каждый день мешаю сапогами грязь, лечу исключительно изжогу и убеждаю толстого борова жандармерии не снимать штаны для осмотра, ‒ Лана усмехнулась. ‒ Хотя убедить его не снимать штаны гораздо проще, чем объяснить, что геморрой горячими кирпичами не лечится.

Мари удивленно воскликнула:

‒ В смысле горячими кирпичами?! Как можно кирпичами лечить геморрой?

Лана быстро смахнула рукой влагу со щеки. Было неудобно перед Мари, ведь леди не плачут.

По крайней мере публично.

Она нашла в себе силы посмотреть на Мари и улыбнуться:

‒ Оказывается, по древнему рецепту его семьи, можно. Необходимо раскалить красный кирпич в печи, намазать его чесночной кашицей и положить в ведро. Посыпать красным перцем и полить все это сверху маслом. Затем сесть в ведро и минимум пол часа прогревать… ммм… больное место.

Мари сидела, застыв с блюдцем в одной руке и чашкой в другой. И только изредка хлопала глазами.

‒ А что, белый кирпич для таких целей не подходит?

‒ Я тоже задала ему этот вопрос, когда он поведал мне о таком чудодейственном лечении. Ответил, что в его семье всегда использовали красный, значит и он будет.

‒ То есть лечиться можно только красным кирпичом?

‒ Да. А когда я ему назначила свечи, хорошо, что он спросил, не сильно ли они отвратительны на вкус. Пришлось объяснять, как этими свечами пользоваться.

Мари сидела в той же застывшей позе и сжимала губы, чтобы не засмеяться.

‒ И после первого применения он пожаловался, что они не пекут и не греют, как при лечении с кирпичом. Ну я и пообещала ему свечи с перцем! Правда, когда делала их, рука у меня слегка дрогнула, и красного перца получилось чуть больше, чем положено. Или не чуть-чуть. Но я ведь тоже человек, устаю, нервы не железные, могла и ошибиться с составом.

Мари держалась из последних сил, даже слегка покраснела.

‒ Не успела я в тот день площадь перейти, как меня догнал помощник жандарма и сердечно просил вернуться. Начальник обнаружился в туалете, весь красный как помидор и обливающийся потом в тщетных потугах избавиться от свечи. Дала ему слабительное. Жалко же человека, так мучился.

‒ А слабительное ты ему дала, конечно, сильнодействующее?

Мелания театрально вздохнула и развела руками:

‒ Перепутала бутылочки с легким слабительным. С кем не бывает.

Дальше уже сдерживаться было невозможно, и они с Мари разразились громким хохотом, совершенно не подобающим леди.

Все же смех ‒ одно из лучших лекарств. Они с Мари долго смеялись и Лана чувствовала, как напряжение покидает ее. Словно чистая горная река омыла душу изнутри, оставив лишь покой и умиротворение.