Литмир - Электронная Библиотека

Захида соблюдала опрятность и чистоту во всем. Земляной пол комнаты, очаг, который здесь уже давно не топился, и даже порог были гладко смазаны глиной. Этот с детства знакомый запах сухой глины сразу же почуял Садык, когда вошел в комнату. На глинобитном возвышении, суфе, было расстелено одеяло из разноцветных лоскутьев, из-под одеяла виднелась циновка, сплетенная из чия. Вся нехитрая мебель в комнате состояла из табурета и складного стула с кожаным, глубоко продавленным сиденьем. В середине комнаты висела детская люлька.

На одной из стен комнаты были наклеены разноцветные рисунки, вырезанные из журналов. На другой стене висел портрет женщины в рамке за стеклом.

— Это моя мама! — пояснила Захида, видя, что взгляд Садыка скользнул по портрету. Глубокая тоска разлуки плеснулась в глазах девушки.

Садык внимательно посмотрел на портрет. Лицо в морщинах, блестящий взгляд запавших глаз, полных ласки, неподвижные губы.

— Бедная мама! — произнесла Захида.

В глазах девушки Садык увидел мольбу. Он схватил маленькие руки Захиды и, задыхаясь от волнения, прижал их к своему сердцу.

Захида боялась шелохнуться. Это было неожиданно для нее, хотя она с нетерпением ждала такого жеста.

Эта минута сблизила Садыка и Захиду, как людей, переживших вместе общее горе.

Стоя у окна, они вытирали слезы и, будто встретившись после долгой разлуки, хотели сказать о многом, но не знали, с чего начать.

— Я не помню отца, — сказал Садык, — а мать — помню. Только очень смутно, как во сне… Вот смотрю сейчас на вашу маму, и мне кажется, что вижу свою. «Мама!» Знаете, Захида, я всегда тосковал об этом слове. Когда другие дети говорили «мама», мне хотелось плакать. Я знал: мне никогда не придется произнести это слово.

— И мне то же самое кажется, когда я ухожу из этого дома. Так и чудится, что мама здесь скучает обо мне, плачет. Хотела портрет ее взять домой, но папа не разрешает: «Не пристало, говорит, нам, правоверным, портреты на стену вешать. Душу покойной матери не возмущай». Не понимаю, что тут грешного. Ведь это память о самом дорогом человеке!

— Самое лучшее — это не расставаться с дорогим человеком, — сказал Садык, не думая о том, как можно истолковать его слова.

— Знаете, Садык, мне кажется, что вы и теперь уйдете от меня, как тогда. Завернете за угол, и я вас больше не увижу.

— Теперь каждый день я буду приходить к вашим воротам…

— Вы можете заходить к нам в гости. Папа вас помнит и очень вам благодарен. Только если вы придете с книгой, то будьте осторожны, лучше, чтобы родители не видели книгу. — Помолчав, девушка с огорчением призналась: — Вот только мачеха не очень хорошо относится к активистам. Как только не бранится, когда о них говорит. Я и спросить боюсь, почему она к ним так плохо относится.

— Мы будем встречаться так, чтобы они не видели.

— Да… У нас в саду в одном месте свалился забор. Папа там новый плетень поставил, но пройти можно. Только смотрите — в плетне колючки!

Садык рассмеялся и, видя, что девушка смутилась, снова взял ее руку.

— Только бы вы смогли из дому выйти, я-то пройду!

— Каждую пятницу я остаюсь одна, — сказала Захида, — после молитвы в большой мечети папа с мамой гостят у Зордунбая. Иногда они мне приносят плов: «Поешь, дочка. Этой священной еды касались руки почтенных мулл». А я не ем, отдаю голубям… Знаете, однажды у нас был мулла, и у него руки были в волдырях от чесотки. С тех пор я не могу смотреть на «священную еду, которой касались руки почтенных мулл».

В словах, в движениях Захиды было много детского, непосредственного. Садык с умилением слушал ее.

— С того дня я только о вас и думаю, — призналась Захида.

— И я тоже.

Вошел Масим-ака.

— Ну как, Садыкджан, интересные книги у Захиды? — спросил он. — Я-то в них не разбираюсь. Для меня самая хорошая книга — новая. Теперь вы нам привозите побольше хороших книг. Захида заберется вот сюда, в люльку, и будет себе читать.

— Я вас просила, дядя, убрать эту люльку.

— Я ее не буду снимать, дочка. Знаешь, я недавно смотрел кино. Там девушки качались в люльках из сетки и читали. Честное слово, это умилительно! Скоро и тетя твоя станет грамотной, и я для нее сделаю люльку.

Они засмеялись.

VI

Напрасно просили Масим и Зорахан оставить Захиду еще на несколько дней — Сопахун увез ее в Турфан.

— Пожила неделю, дочка, и хватит. Ты уж не маленькая. Не пристало такой девушке, как ты, жить где попало, — поучал отец.

На этот раз Захида приехала в Турфан со светлым настроением. Садык, встречи с ним, его слова, ее чувства — все это вселяло надежду.

Люди часто считают, что судьба их в их собственных руках, в то время как судьба эта поставлена уже на карту и другие думают о ней больше, чем тот, кому она принадлежит.

Именно так и случилось с Захидой. Все было решено за нее другими и, по обычаю, без ее участия. Приготовления к свадьбе были окончены, и теперь Зордунбай ждал отъезда Сопахуна в Кашгар. Захиде никто не говорил ни слова. Только Сопахун однажды осторожно намекнул, что намерен совершить хадж. «Посетить Каабу мне не суждено, — сказал он. — Дай бог дойти до мазара Аппака-ходжи. Но прежде я должен исполнить свой отцовский долг…»

Захида не поняла. «Значит, отец едет в Кашгар, — рассуждала она — это, понятно, воля бога. Я это время, наверно, буду жить у дяди. Но что значит «отцовский долг»? Неужели бедный папа влез в долги?»

Сопахун был обеспокоен теперь только тем, как бы поскорее исполнить свой долг перед богом, а Зордунбай и другие ахуны теперь старались как можно быстрее образумить Шакира, который в последнее время совсем отбился от рук.

У Зордунбая волосы встали дыбом, когда он услышал от жены, болезненной и хилой старухи Гулямхан, что Шакир не хочет жениться. Зордунбай готов был избить бедную старуху за такое известие. С Шакиром он пока воздержался говорить. К тому же Шакир совсем не стал являться домой. Зордунбая беспокоило своеволие сына. Он думал о том, как сломить упрямство Шакира. Узнав, где он ночует, с кем из девушек водится, Зордунбай решил прибрать сына к рукам. Для этого он намеревался использовать Нодара. Зордунбай слышал о том, что Нодар и Шакир любят одну женщину, которая отдает предпочтение Шакиру. Но Нодар не теряет надежды жениться на этой женщине, как только у него будут деньги.

Переговорив обо всем за чайником зеленого чаю, Зордунбай высказал свое окончательное решение:

— Рубленый дом в центре города твой, Нодар-ука.

— Из-за чего затеяли драку? — спросил Шакира следователь.

Шакир поднял голову, посмотрел на следователя и вместо ответа спросил:

— А нельзя ли узнать, что это за человек? — он кивнул в сторону молодого китайца, сидящего справа от стола.

— Из политотдела, — спокойно ответил следователь.

— Значит, вас интересуют и мои политические убеждения?

— Какие у вас могут быть политические убеждения?! Ваши убеждения — мордобой… Мы хотим знать, что вас связывает с этим подонком Нодаром.

— Хорошо, я расскажу вам. Но у вас будет еще возможность узнать, есть ли у меня убеждения. Для начала я вам скажу, что я не признаю законов. Мне наплевать на них! Закон — это тиски. — Шакир говорил презрительно, как о чем-то бесконечно низменном. Он прикурил, помолчал и наконец принялся рассказывать: — Нодар-ака слывет у нас сорвиголовой. Он меня научил в драке не жалеть кулаков. Научил пить, играть. Немало отцовских денег я истратил вместе с ним. Да что деньги — прах! Миллион никогда не добудешь честным трудом. Поэтому нечего жалеть миллионера, и отца я не жалел. Но все же отец есть отец!

Следователь посмотрел на молодого китайца. Тот сделал знак не мешать рассказу, хотя и не понимал по-уйгурски, надеясь на перевод потом. Он с любопытством следил за каждым жестом и выражением лица Шакира.

— Отец хочет меня женить на одной молодой девушке, — продолжал Шакир. — Но я хочу жениться на другой. Она сирота, никого у нее нет. Отец об этом не знает. Я хотел жениться по своему выбору, взяться за ум, но тут вмешался Нодар-ука… Однажды он мне сказал, что та, на которой я хотел жениться, бывает не только со мной. Я ему не поверил.

9
{"b":"821753","o":1}