Засунув руки поглубже в карманы, я стоял, глядя в холодное осеннее небо. Мне не хотелось, чтобы в тот миг мой друг видел мое лицо. Я смотрел на звезды, мерцавшие над моей головой, — казалось, они утратили привычную неподвижность, сорвались с положенных мест и кружатся огненным вихрем.

Леонид ликовал. Он подхватил меня, вскинул вверх и пару раз подбросил в воздухе…

Потом мы отправились в свою часть. Я не хотел, чтобы нашу дружбу раскололи обида и зависть. «Все, что случилось, правильно, — сказал я Леониду. — Да это не главное. Главное — она любит тебя и должна уехать с тобой. Теперь надо только подумать, как повернуть на свою сторону начальство…»

— Кто же из вас двоих пришелся по душе госпоже эмигрантке? — встретил нас старшина, когда мы явились к нему доложить о возвращении.

Леонид промолчал, пришлось мне ответить за него.

— Так-так, — сказал старшина, выразительно усмехаясь. — И что же вы намерены делать дальше?

— Дальше — свадьба, — сказал я. — Потом они вместе вернутся на Родину.

— Ого! — старшина не знал, верить или не верить моему вполне серьезному тону, и на всякий случай полез в карман за кисетом. — Что, вы уже окончательно договорились?..

Леонид кивнул.

Я сказал, что теперь требуется обратиться по инстанции за разрешением — случай ведь особенный, а откладывать нельзя. Так что, если старшина разрешает, сержант Жигалов…

Старшина обещал, что сам доложит обо всем командиру роты.

— А пока никому ни слова, — добавил он. — Отправляйтесь по своим местам, отсыпайтесь, а завтра в наряд, патрулями по городу.

Утром мы с Леонидом снова подошли к старшине.

— Ты-то зачем здесь? — сурово встретил меня старшина. — Я вызывал Жигалова!..

Мне показалось, он чем-то раздосадован и рад любому поводу сорвать злость.

Я промолчал, но не ушел. Впрочем, старшина больше на этом и не настаивал.

— Плохо дело, — сказал он хмуро. — Командир роты заявил, что он сам тут ничем помочь не может. Он ведь старый холостяк и на такие вещи смотрит как на баловство. Говорит: «Что, ему в Советском Союзе невест мало? Да и вообще — нечего пялиться на какую-то купчиху!»

Мы оба обескураженно молчали.

— И правильно говорит капитан! — закричал старшина, буравя Леонида глазами. — С бухты-барахты такие дела не делаются!.. Ишь ты, неделю знакомы — и, пожалуйста, свадьба!.. Да еще с кем?.. Никакой свадьбы — и точка!

— Никаких точек, — тихо, но упрямо выдавил. Леонид. — Я сам обращусь к замполиту. Он поймет. Здесь не шутки, а любовь и, если хотите, человеческая жизнь…

— У солдата одна любовь — винтовка!.. Вот дождешься демобилизации, тогда и крути себе любовь!..

— Тогда поздно будет, старшина, — по-прежнему серьезно и негромко произнес Леонид. — Я тогда, может, как наш комроты, навсегда холостяком останусь и сам другим жизнь буду портить.

Видно, в словах и голосе Леонида прозвучало что-то такое, отчего старшина притих и только удивленно заморгал.

— Да я что же… Я, хлопцы, все понимаю. Я бы рад… Да слово командира — закон для подчиненного, сами устав изучали… Я было начал, так, мол, и так, товарищ капитан, а он не слушает… Что ж делать… — Ему и в самом деле хотелось помочь Леониду, но как — он не знал.

Оставалась единственная надежда — замполит полка. Что подумает Анфиса, которой все кажется куда проще, чем на самом деле? Каково ей после нашего разговора? Поняла ли она, что Леонид не шутил?.. Если только она сама… не шутила?..

Мы уже несколько часов патрулировали в своем районе. Город погрузился в сумерки, зато яркими огнями зажглись окна маленьких ресторанчиков и закусочных. На улице, где мы патрулировали, находилось несколько таких заведений, их содержали почти одни дунгане. В самом оживленном месте располагался большой ресторан, его владельцем был шанхайский миллионер. Здесь подавали изысканные блюда французской кухни, дорогие вина. Всякий раз, минуя его широко распахнутые двери, из которых доносились звуки оркестра, мы замедляли шаги, а руки сами тянулись в карманы: денег у нас было много, но где и на что их тратить солдату?.. Леонид в таких случаях начинал рассказывать о своей довоенной жизни в Ленинграде, о ресторанах на Невском, где якобы он проводил чуть ли не все вечера, и рассказывал так живо, с такими подробностями, что мне и в голову не приходило заподозрить его в чрезмерном воображении…

На этот раз, однако, мы равнодушно миновали ресторан. Леонид был замкнут, хмур, казалось, его угнетало и раздражало чье-то беззаботное веселье. Поблизости раскинулся русский квартал, который тоже патрулировали солдаты из нашей части. «Что бы стоило им поменяться с нами, — подумал я. — Тут ведь недалеко и до Анфисы…» Та же мысль мучила, наверное, и моего друга.

Но не успел я подумать об этом, как мы столкнулись нос к носу с Петровым и Нурланом Каюповым, сержантами нашего батальона.

— А мы только что видели вашу «эмигрантку», — подмигнул Петров.

— Где?

— Там, — небрежно махнул он в сторону русского квартала. — Такая симпатичная, подошла и говорит: «Нельзя ли с вами прогуляться?»

— Врешь! — выдавил Леонид, подступая к Петрову и беря его за ремень.

— Ну, ну, шуток не понимаешь, — рассмеялся Петров. — Она про вас спрашивала, вас искала…

— А ты?

— А что я?.. Сказал, что увижу — передам… Откуда же мне знать, что мы встретимся!..

Леонид ругнулся.

— В какую хоть она сторону повернула?

Но где ее было теперь искать! Мы прошли по улице, вглядываясь в прохожих, но все зря. Оставалось дожидаться воскресенья.

Однако нам повезло: мы увидели Анфису на другой день, вечером, когда снова патрулировали по городу. Смеркалось, легкий — первый в ту зиму — снежок вился в воздухе, потом внезапно повалили густые лохматые хлопья, и спустя какой-нибудь час Харбин стало не узнать — таким он сделался белым, нарядным, словно неожиданно наступил праздник. Многоцветными яркими фонариками светились заснеженные дома, в воздухе потянуло смолистым печным дымком. Дойдя до границы своего патрульного участка, мы заметили на снегу следы необычайной величины.

— Похоже, здесь проходил Алпамыс, — предположил Леонид.

Алпамысом называли мы Нурлана Каюпова, который носил сапоги сорок шестого размера. И точно: вскоре мы заметили на некотором расстоянии три фигуры, одна из них отличалась огромным ростом, — оказалось, это Алпамыс… И Петров, разумеется, был рядом с ним. А третья!.. Снег и сумерки заставили меня предположить, что это начальник караула, который обходил патрулей с проверкой. Но Леонид сразу признал Анфису и бросился навстречу…

Она, казалось, еще сама себе не верила, что наконец отыскала нас.

— Когда я объяснила все отцу, он… Я думала, он рассердится, скажет, что запрещает и никуда меня не отпустит!.. А он… Он поцеловал меня в голову и заплакал. И сказал: «Пускай хоть ты, дочка, найдешь свое счастье…»

Она выпалила все это залпом, сияя от радости, похожая на ребенка, который спешит поделиться своей радостью с другими, считая, что и у них нет препятствий к тому, чтобы и самим ощутить ту же беспредельную радость. Но Леонид молчал. И на какой-то миг ее лицо стало вдруг испуганным, страх промелькнул в ее глазах.

«Или ты… Или ты передумал?..» — хотела она спросить, но губы ее только шевельнулись, впрочем, по движению их можно догадаться, о чем боялась она спросить вслух…

Мы с Алпамысом отошли в сторонку.

А дальше?.. Дальше мне остается рассказать совсем немногое. В воскресенье мы с Леонидом получили заветную увольнительную, однако, выходя из казармы, я впервые ощутил себя «третьим лишним». «Теперь-то я им зачем?» — подумал я. Вероятно, мой друг в глубине души считал то же самое, но из дружеской деликатности, конечно, никогда бы не признался в этом.

Но меня выручила сама обстановка. На дорожке перед казармой мы увидели командира роты, окруженного взводными. При нашем приближении все они почему-то заулыбались, а когда мы подошли, стали поздравлять Леонида. С чем?.. Мой друг явно растерялся, подозревая какую-то шутку. Но командир роты не думал шутить. Он вдруг посерьезнел, отрывисто скомандовал: «Смирно!» — и, вынув из кармана кителя какую-то бумагу, развернул ее и громко, тщательно разделяя слова, прочел: