Такой интимный моментик. Первая девушка, которая не требует всей подготовительной мишуры. Можно не париться на расстановки по позициям, перед ритуалом спаривания. У баб же сложнее с этим процессом. До этого так, пара свиданий потрахались и разбежались. С упором на то, что контакт сугубо на их территории, чтобы потом не было неожиданных встреч и звонков. С Миланой иначе, не напрягает присутствие, отпускать не хочется.

— А как? — хватаю в плен, затаскивая на себя.

— Подумай — ласково прижалась губами к подбородку — Почти — даю полную свободу действий. Обманом завлекаю в свои сети глубже. Расставленная ловушка хлопает перед самым носом. Курсор на термометре падает, снижая градус. Вопрос провокационный.

— Мне вот очень интересно, скольких ты уложил своими балладами?

— Негласное правило, бывших не обсуждать — негромко чертыхнулась, пихая кулачками в грудь.

С соседней квартиры доносится отборный мат и звон стекла. Слова отчетливо слышны. Милана испуганно вздрагивает, замирая на мне с лицом инквизитора на допросе

— Рома, блин тут никакой звукоизоляции, они нас тоже слышат.

— Ага, поэтому и срутся, быт заел, а за стеной такие чудеса.

— Кончай ржать, мы с Настей общаемся… фу. фу… — хныкает и прячется в толстовку пристыженной рожицей — Теперь понятно, почему она здоровается со мной, словно я греческая смоковница. Дра — а —асьте, ее так кривит, когда произносит — меня уже гнет пополам от смеха.

— Твою мать, Ми, ты же меня даже по эмоджи рассмешишь — подстегиваю ее громко выкрикивая, как в немецких короткометражках.

— Заткнись …

Нетерпеливо срываюсь, чувствуя ее холодные ладошки, у себя на животе и затягиваю ротик, присасываясь и толкая язык. Целуемся до тех пор, пока кислород не заканчивается в легких. Отрываюсь, заглядывая в раскумаренное личико. Твою же, куда девается обычный похренизм. Меня развозит от обычных поцелуев. В жизни столько не целовался. Сейчас не прелюдия, без интереса. Такой кайф испытываю.

Милана сонно зевает, утыкаясь в мое плечо.

— Только не говори что спать?

— Я замерзла.

— Самый лучший способ согреться, это кожа к коже — даже в темноте заметно, как расширяются глаза. Скачком срывается, убегая в комнату.

— Догони! — просчитываю ход, перемахивая через диван и загоняю жертву в тупик между кресел.

— Раздевайся, Анимеха, горю!! Туши меня своими ледышками — визг, смех, пока я стягиваю ее худи и футболку.

С шортами заминка, извивается и мешает снимать. Недолго. Заламываю в наклоне и практически сдираю.

— Зверюга чокнутая!!… Нежнее… можно — запыхавшись от борьбы слова вылетают с промежутками.

— Принято к сведению — пытаюсь сказать, зубами стаскиваю кружевную мелочь по лодыжкам.

— Малыш это смертельное оружие, точно бы сдох, если еще кто-то увидел — ажур голубой лужицей стекает на пол.

Когда держу ее тело, мои руки рождают вселенную. Галактика, которая поглощает.

Никогда так остро. Никогда так близко. Вообще никогда.

Как клеммы посажены. Разряды пробои. Реанимация. Это клиническая смерть со всеми последствиями.

Зеркальная мозаика на стене, делит наше изображения на сотни мелких. Мы в каждом. А четыре больших квадрата по центру уносят в параллельную реальность.

Обстановка в гостиной как мутный фон. На переднем плане мы как целое.

Я провожу ладонями по плоскому животику. Подрагивает. Тяну выше, задевая большими пальцами стоячие соски.

— Видишь? — подталкиваю, посмотреть на зеркало.

— Да, Ром — выдавливает, хватая глотками смесь воздуха.

Так дробно рубит все внутренности, но сдерживаюсь, растягивая. Закостенелая мышца, которая до этого только качала кровь, сокращается бесперебойно. Как ошалелое долбит по ребрам, затягивая в жгут все нутро.

Милана закидывает руки вверх, притягивает мое лицо. Целую ее пока пальцами продвигаюсь к экватору. Горячо и влага как мед, растекается по подушечкам. Поглаживаю, растирая бугорок на ее плоти. Член двигается между половинок, уже от этого можно кончить. Такая тугая попка.

Мать вашу… стону, когда еще ближе и начинает сама натираться. Воздержание, терпение. Все нахрен не работает.

Считаю до ста и в обратном порядке. Все торможу. Нет, блять… Слетаю остервенев наглухо. Ладошками начинает разглаживать стояк и это космос. Чуть перебарщивает с нажимом, от этого кроет капитально, от осознания, что опыта нет.

— Малыш, обопрись — толкаю, заставляя руками держаться за подлокотники кресел. Густо краснеет и опускает голову, это тоже накладывается в отражении.

Давлю на подбородок, понимая выше.

— Смотри — кивок вздох и открывает глаза.

Наглаживаю все тело, не отрываясь от изображения транслируемого зеркальными плитками. Вылавливаю ее глаза, вхожу, не спуская взгляд.

Один… Два… Один… считаю, пока медленно проталкиваюсь в тесную девочку.

В ушах так звенит, стараюсь удержать средний темп. Трахаю размеренно, раз за разом хватаю тонкие всхлипы. Маленькие сисечки встряхиваются в такт моим рывкам.

Укладываю руки на грудь, сжимаю торчащий сосочек, подтягиваю к себе, не вынимая. Лава затапливает тоннами от смены ракурса. Насаживаю глубже, прогоняя головкой по стенкам. Кипение внутренних органов, температура за двести. Пот струйкой ползет по позвоночнику от напряжения.

— Малыш, ласкай себя, как я это делаю — слежу, как пальчиками ныряет по гладкому лобку, раскрывая складки, откидывает голову на мое плечо, томно постанывая над ухом.

— Тебе хорошо? — у меня голос, как ржавая железяка, вылетает с лязгом.

— Да!!.. Рома!!.. Да!!!

— А мне охуенно, Ми, в тебе… С тобой.. — выдыхаю в нее эти слова.

Продолжаю вколачиваться, уже сильнее делая выпады. Кусаю за шейку, резко вскрикивает, кончая, и падает, снова ухватываясь за валики на креслах.

Заливисто верещит свои заклятья с моим именем, сотрясаясь в судорогах оргазма. И это полный аут. Развинчивает в хлам. Что там в мире, наводнение пожары, все похерам. Сдавливает член такой стяжкой ее внутренних мышц, что чуть не выскальзывает. Догоняю частыми и сильными толчками, оба едва держимся, чтобы не рухнуть.

За долю секунды успеваю, дернуть вниз, сливаясь на бедро. Подхватываю Милану, опрокидываю на диван все ее веснушки. Целую, в миллионный раз за сегодня, неоспоримо наслаждаюсь этим процессом. Разнобой под ребрами успокаивается.

— Ром, такое ощущение, что мы одни во вселенной.

— Потому что мы и есть вселенная.

Релакс… Мы вселенная….

Утреннее солнце ворвалось в окна и резануло по глазам. Проморгавшись, замечаю напротив, маячит сердцевидная попка. Чудесный первый кадр. Таскаю ладонью по щетине, пока наблюдаю, как трусики нежно голубой паутинкой, затягивают сочные половинки. Это разочаровывает.

— Отвернись — щурюсь, усилено делая вид, что не смотрю.

— Как поняла, спиной же стоишь? — неразработанное горло дает интонацию с хрипотцой. Откашливаюсь, грустнея в разы, когда футболка с пола плавно перетекает на молочную кожу, скрывая от моих воспаленных усилиями глаз.

— Шестое чувство.

— Скорее чувствительная пятая точка. Не зря, я к ней так прикипел.

Ранняя пташка ложится рядом, локтями упирается на грудь и кулачками подоткнув подбородок. Росток пробивается в груди. Спокойно, естественно. Милана. Всегда так было. Должно быть. Что-то рождается, растет, крепнет. Мотор за ребром глохнет и снова запускается. Снова реанимация.

— Рома у нас серьезно?

— Очень, настолько, что даже зубные щетки дружат в стакане.

— Я третий день у тебя ночую, сам же настаиваешь.

— Вот это как раз и про серьезно. Моя щетка, до этого ни с кем, так близко не знакомилась. Тебя отвезти?

— Не надо, мы с Кирой у метро встречаемся, потом в кафешку заскочим, позавтракаем

— М-м-м — со стоном отпускаю. Ее ладони пролетают по прессу, вдавливая пальчики.

Шипя как дракула, прикрываюсь рукой, и заворачиваюсь в покрывало. Льняная портьера распахивается, полоса света ожогом рассекает зрительный нерв.