— Я подумаю.

Опешившее лицо, с поникшей тату над бровью, исчезает, за закрытой дверью. Я делаю глубокий вздох облегчения. У меня действительно большие проблемы с инстинктом самосохранения.

Могло произойти, что угодно. Теперь добираться хрен пойми откуда, без денег и телефона, который я благополучно забыла дома. Утешает, конечно, что весь этот фарс перебивает болезненные всплески в груди.

Возле подъезда перехватываю такси и договариваюсь, рассчитаться по конечному адресу. Водитель с недоверием везет и вместе со мной идет до квартиры.

Встревоженное лицо Семена на пороге, вид у меня довольно непрезентабельный. Но брата посвящать, в свой опрометчивый поступок, я точно не буду.

— Ми, вам с. Ромой — Семен как выплевывает его имя, я настораживаюсь — Вообще не встречайся с ним.

— А как же мужская солидарность? — едко колю его, напоминая о недавней дружбе.

Что могло так поменять отношение, первый же потек, от самовлюбленной харизмы. Подталкивал всячески. Неправильно сваливать всю вину на него. Себя мучить невыносимо. Срываюсь на нем, на ложке, летающей по краям чашки со стуком.

— Я тебе говорю!! — запинаясь и повышает голос, такого никогда не было — Я запрещаю!! Он тебя недостоин, поняла!! Я и ему все сказал и тебе.

— Сем, что случилось? Что за паника на ровном месте. Мы итак расстались — реагирую вяло и апатично, такая усталость наваливается, словно батарея внутри разрядилась.

Семен взрослеет на глазах, вдергивается, с истинно мужским нажимом давит на меня. Офигеваю от его напора и слов.

— Я собрал вещи и ты до понедельника едешь к ба. Я ей позвонил, предупредил. Это не обсуждается.

— Не забыл, что у меня здесь дела? Я больше бегать, ни от кого не собираюсь — решение даже меня поразило своей спонтанностью. Раскачивает, как на качелях вверх, вниз.

Такая карусель, голова кружится, в глазах сливается. Скорей бы этот день закончился, а завтра все забудется. Проснусь, и нет его, исчез. Все как раньше.

— Придется, знаешь какой он злой был — еще бы, это Семен с этим обликом впервые столкнулся, а мне свирепая мина знакома.

— Так выкладывай и хватит интриг. Ты может и умный, но видимо в этой части пробел.

— Ми, я тебя очень люблю. У меня же кроме вас с ба, никого нет, можешь послушаться и сделать, как я прошу, иначе тебе будет больно, а я не хочу.

— Сем, я знаю, и мне не больно. У Ромы семья, я видела утром, если ты об этом.

— Сестренка, блин, мне жаль — втягиваю губы, чтобы не всхлипнуть. Семен обнимает сзади, укачивая как ребенка.

Пару минут не могу выдавить и слова. Успокаиваюсь, ровняю внутреннюю тряску. Семен не должен заметить, начнутся стычки, в попытке защитить. А Рома в бешенстве себя не контролирует. Одно дело кидать в атаку чужого человека, и совсем не приемлемо близкого.

— Да ничего, их проблемы, сами разбираются, а вот перед глазами помаячу, пусть нервничает. Зря бабулю всполошил, теперь объясняться и врать, а я это очень не люблю.

— Ну, прости, я запаниковал.

Не помню, как добралась до кровати. Душ кипятком слизал холод и ощущение не реальности сегодняшнего дня.

Мы не вселенная.

Продолжает висеть в голове. Мы ей и не были. Я реву, просто бьюсь в истерики и глушу, утыкаясь лицом в подушку.

Сон уносит часам к трем ночи. Беспокойный, с метанием, а утром, последствия глупостей пробирают жаром. Температура почти тридцать девять.

На полторы недели я выпадаю из жизни. Прячась в объятиях болезни, как в спасении. Таблетки и слабость позволяют, забываться продолжительным отключением в спящий режим.

Семен не отходит от меня, набегами посещая институт, и отпаивает чаем. Еда ни в какую, не лезет в горло, скованное цепями ангины. Рада этому, стойко переношу недомогание, оставаясь в постели оправданно и без наводящих вопросов со стороны брата.

Норма понятие относительное. В моем случае, это доказано со стопроцентной вероятностью. Если физически я здорова. И справка из клиники, как официальный документ, твердит об этом синей печатью.

Душевное самочувствие ведет себя с точностью наоборот. Но я так понимаю, с этими вопросами не к терапевту. А этажом выше, к табличке психиатр.

Сильно скучаю, и продолжаю хотеть чужого мужа. Такая ясность в голове. И злость. На себя, на него. На весь мир, который к моему сожалению не совершенен.

Мышцы бугрятся, перекатываясь волнами под тонкой футболкой. Рома сидит, прислонив одно колено к земле и раскачивая колесо байка. Кожаная ткань брюк натягивается на бедрах. Вены, тугими прутьями, оплетают руки, стекая под браслеты на запястьях.

Едва не со стоном наблюдаю издалека. Вспоминаю эту жажду кипения тел. Как мы горели в объятьях друг друга.

Вдох. выдох. и вновь разряд.

Пробивает. Мощно. Искрит, как испорченная проводка терзая нервы, нахлынувшим возбуждением.

На улице ветрено и пахнет сентябрем. Горечью еще не облетевшей листвы. Наша весна закончилась, миновав жаркое лето. Дуновение прохладного воздуха, как легкие касания, тревожат еще больше. Сближают, образуя прослойку между нами. Я это чувствую. А он…

Как преступница ворую каждый его жест у другой женщины. Он ее, не мой. А нас будто и не было никогда. Каждый сам по себе.

От внутренней борьбы рождается ярость. Противостояние. Так сильно хочется прижаться, запустить пальцы в колючие волосы на затылке. Соединить губы, ласкать, питаться его вкусом. Не думать, целовать и потеряться в одуряющей дымке. Запутаться в его руках. Стать одним целым. Большим. Общим.

Становится нечем дышать, и дело совсем не перенесенной болезни. Грудь тесно сжимается, в позыве втолкнуть чистый воздух. Не получается, и легкие сдаются, застывая на полу вдохе. Услышав свое имя оборачиваюсь, бросая непослушную прядь назад

— Милана — Антон, с выражением искренней радости, подходит ближе, смущенно поглядывает, потом обнимает, целуя в щеку. Я отстраняюсь.

С тревогой поворачиваюсь на Рому. Он смотрит. Даже на расстоянии заметно, как сужаются его глаза. Губы рассержено сжимаются. Вся поза являет образ немой ненависти. Беру от него эту эмоцию, и возвращаю глаза к Антону, клея на лицо заинтересованную улыбку.

— Вернулся — ладонями глажу воротник на куртке.

— Да сегодня утром. Наша договоренность в силе? Сходим куда-нибудь? — нарочно, касаюсь его голой кожи в вырезе футболки. Хочу почувствовать хоть что-то. Ничего кроме пустоты. Как кратер потухшего вулкана, ни одной искринки. Дыхание ровное. Пульс в норме.

— Как-нибудь обязательно — так упорно стараюсь держать фокус на Антоне, что глаза начинают слезиться, покалывая в уголках.

Моргнув пару раз, моя выдержка дает сбой, и я свожу взгляд в сторону байка. Рома накинув куртку, стоит, прислонившись к крылу. Выпуская сигаретный дымок, с тлеющим напряжением следит за нами.

— Звучит очень туманно — говорит Антон, недовольство определяется по сведенными бровями — Я кучу фоток привез. Приходи вечерком настрою проектор, посмотрим.

Чувствую, как в груди разрастается разочарование в себе. Он не позволит ничего лишнего, если с моей стороны не будет ответных знаков. В сравнении, Антон как пресная вода, без вкуса и без запаха. Нет в нем, такого терпкого и уникального аромата ледяного бриза, с солоноватым привкусом на языке.

— Извини, Тоша, сегодня никак — удрученно пожимаю плечами, пытаясь, сгладить, образовавшуюся как пузырь, неловкость. На цыпочках тянусь вверх, и сухо клюнув его в щеку, ухожу.

— Милана! — кричит мне уже в спину, я оборачиваюсь — Я не навязываюсь, проблем никаких, если остановимся на приветствие.

— Так будет лучше всего — киваю облегченно. Морочить ему голову назло Роме очень низко.

Антон отходит, выгружая из салона своего внедорожника спортивную сумку. За спиной раздается гулкий рев двигателя. Байк трогается с места, завязав петлю на асфальте, разворачивается и начинает двигаться в мою сторону. Прямой линией, на скорости.