Для определения классификационной ступени учана примечательно упоминание судна в тексте Смоленской грамоты 1229 г.: «Оу кого ся избиеть оучан, а либо челн» (налицо явное объединение категорий судов, при противоположении большого судна малому). Перечисление множества учанов, ходивших по Волхову, в которых новгородцы безуспешно пытались спастись от огня в пожарищах 1340 и 1342 гг., косвенно свидетельствует о небольших размерах судна. Примечательно, что согласно нормам Новгородской судной грамоты учан использовался для бескомпромиссного поединка кровников (ПРП, 2, с. 214), что подтверждает наличие на судне площадки, палубного покрытия (Клейненберг И.Э., 1984, с. 196–197).

Позднейший вариант учана, в частности изображенный на рисунке Никоновской летописи XVI в., — это крупное дощатое судно с высокими каютами на носу и корме, под парусом. Представляется вполне вероятным его развитие, в ходе которого учан XII в., типологически близкий челну, за четыре столетия превратился в крупное дощатое речное судно (типа набоя), сохранив при этом свое видовое название. Несомненное торговое предназначение учана выявляется исследователями как для судна XII в., так и для усовершенствованной модели XVI в.

Отсутствие насада в терминологическом перечне «Русской Правды» объясняется, на наш взгляд, двумя обстоятельствами. Во-первых, военным назначением данного судна (в «Русской Правде» перечислены только гражданские варианты древнерусских судов), а во-вторых, и это главное, — типологическим единством насада и набоя, отмеченным еще Н.Н. Ворониным. Эти функции ярко продемонстрированы в Лаврентьевской летописи под 1151 г., где сказано, что использование усовершенствованной ладьи принесло Изяславу военный успех. Летописный текст едва ли не единственный, передающий некоторые конструктивные элементы древнерусских судов вообще. «Бе бо исхитрил Изяслав лодье дивно: бяше бо в них гребци гребуть невидимо, токмо весла видети, а человекяше невидимо… бяхуть бо лодье покрыты досками; бяхуть же борци стояще горе во бронех и стреляюще, а кормника 2 беста, един на корме, а другыи на носе» (ПСРЛ, т. 1. Под 6659 г.).

Таким образом, насад — боевая ладья, обшитая досками и перекрытая палубой, т. е. категория судна, идентичная набою, но отличающаяся от него функциональным назначением. В состав военных флотилий включали суда разных типов, как приспособленные для ведения боевых операций (насады), так и вспомогательного состава (ладьи).

Конструктивно-типологическое единство военного судна (насад) с грузовым торговым (набой, набойная ладья, ладья с досками) привело к тому, что в былинном материале они практически неразличимы. Василий Буслаев и Садко свои путешествия совершают в «носадах» (Новгородские былины, 1978, с. 130, 183 и др.), что невероятно при учете характера их предприятий.

Не вызывает особых сложностей определить место ушкуя в типологической схеме древнерусских речных судов. А.В. Арциховский справедливо отметил: «Конструктивное различие между этим судном (ушкуем. — А.Х.) и насадом мы не знаем» (Арциховский А.В., 1968, с. 311). Возможным различием И.А. Шубин и А.В. Арциховский считают внешнее оформление судна. И.А. Шубин обратил внимание на идентичность нашего судового термина («ушкуй», «ушкуль», «оскуй», «скуй». — А.Х.) с поморским названием царя полярных стран — белого медведя — «ошкуй или оскуй» (Шубин И.А., 1927, с. 56). А.В. Арциховский соглашается с тем, что примеры оформления носа кораблей в виде звериных или птичьих голов — многочисленны, поэтому «нет ничего удивительного, что и нос ушкуя делался в виде медвежьей морды» (Арциховский А.В., 1968, с. 310, 311). Полностью присоединяемся к мнению исследователей и сошлемся на былинный материал, который представляет насад Василия Буслаевича в великолепном художественном оформлении:

В цитированном отрывке, сближающем внешность русского судна с норманскими драконами, наше внимание привлекает также упоминание «лёкка струга». При всей осторожности использования былинного материала, нельзя не подчеркнуть присутствие типологического единства наименований «струга» и «носада». Если учесть, что верхним рубежом сложения цикла былин о Василии Буслаеве был XVI в., максимально приближенный к раннему средневековью, а также то, что в тексте сказания исследователи неоднократно отмечали исторические параллели, то свидетельство представляется достаточно приемлемым (Новгородские былины, 1978, с. 363–366; Русское народное поэтическое творчество, 1953, с. 278; Аникин В.П., 1964. с. 149–151 и др.).

Возвращаясь к ушкуям, отметим нередкое у исследователей акцентирование новгородского происхождения военного судна. Это наблюдение находит многочисленные подтверждения в летописных сообщениях XIV–XV вв. (ПСРЛ, т. XI, с. 6, 23, 24; т. IV, с. 224, 225; т. VIII, с. 21, 34 и др.). Впрочем, ушкуи использовали также псковичи, были они и в Московской Руси.

Судя по летописному сообщению о походе 2000 новгородцев в 1375 г. на Волгу и 70 ушкуях (ПСРЛ, т. XI, с. 23–24), судно вмещало до 30 человек с оружием и припасами. Такое крупное судно использовалось для морских военных предприятий (ПСРЛ, т. IV, с. 224–225).

Затрудняемся в определении типологического места лоивы. Первое упоминание летописца связывает это судно с немцами («Немцы в лоивах и в шнеказ внидоша Невою в Ладоское озеро ратью» — НПЛ, с. 92). Впрочем, им пользовались и новгородцы («Ходиша новгородцы в лодьях и лоивах в озеро» — НПЛ, с. 290). Вполне вероятно, что здесь мы сталкиваемся с единичными случаями использования судов нерусского происхождения.

Паузки упоминаются в XIV–XV вв. чаще, чем другие торговые суда. И.А. Шубин ставит этот термин в связь с глаголом «паузиться», т. е. перегружаться на перекатах. «В позднейшее время, — пишет он, — волжские паузки были с совершенно плоскими днищами и низкими бортами, наклонными к наружи, имели мачту от 6 до 10 саж. вышины, длинный руль и один якорь» (Шубин И.А., 1927, с. 57). Паузками исчисляли товары. В 1445 г. Борис Александрович Тверской, взяв Торжок, «животов и товара Московьского и Новгородского и Новоторьского сорок павосков свезе в Тферь, а иныя павоскы топопиша в реце с товаром» (НПЛ, с. 426). Емкость паузка можно установить в сравнении с тогдашними возами, приравненными к речной ладье. Паузок вмещал 50 возов и его грузоподъемность была в 50 раз больше грузоподъемности речной ладьи. По расчетам баналитета Михаила Борисовича Тверского Троице-Сергиеву монастырю, «павозок с подвозком» вмещали груз ста возов (ААЭ, 1836, т. 1, с. 57). «Подвозок, — пишет А.В. Арциховский, — несомненно, буксирная барка» (Арциховский А.В., 1968, с. 312).

Таким образом, паузок по грузоподъемности, вероятно, приближался к набою, однако, представлял собою судно совершенно иного типа (конструктивно ближе к плоту) и отличался от последнего дощатым днищем и бортами, а также судоходной оснасткой.

Сведения о плотах, вероятно, уже использовавшихся для сплава леса, совсем скудны. В летописях о них есть только случайные упоминания (УЛС, с. 80; ПСРЛ, т. XV, стб. 474). Слово «паром» впервые упоминается под 1374 г., когда ушкуйники, поднявшись по Волге к устьям Ветлуги и Суры, «лодьи, поромы и насады, павузки и стругы, и прочая вся суды иссекоша» (ПСРЛ, т. XVIII, с. 114). Впрочем, перевозы и перевозники на русских реках по сведениям летописей и актовому материалу существовали издавна.

Общая типологическая схема древнерусского речного судостроения по письменным источникам представляется следующей:

— наиболее массовым речным средством был первобытный челн-долбленка, к которому восходит все разнообразие древнерусских речных судов;