Третьей формой крестов, известных с домонгольского времени, является крест с ромбом в средокрестии и круглыми утолщениями на концах. В слоях домонгольского времени подобные кресты встречены в Серенске и Ярополче Залесском (Никольская Т.Н., 1981, с. 237; Седова М.В., 1978, с. 119). В Новгороде подобный крест обнаружен в слое рубежа XIII–XIV вв. Кроме того, на Кировском раскопе, в слое XIV в., найдена литейная форма для производства аналогичных крестов.
Четвертая форма тельника — это четырехконечный крест с несколько расширяющимися лопастями, на средокрестии — квадрат, углы которого украшены шариками зерни. Зернь украшает и концы лопастей. Крест найден в Новгороде в слое 60-80-х годов XIII в. и близок тельнику XII–XIII вв., распространенному на территории Древней Руси.
Медные энколпионы XIII–XV вв. — совершенно особая группа мелкого литья, в которой значительно сложнее и своеобразнее, чем в крестах-тельниках, преломилось домонгольское наследие. Мастера, делавшие эти энколпионы, не повторяли домонгольские образцы, а скорее, творчески развивали формы, созданные в более раннее время.
Хронологически обособленную группу (XIII–XIV) представляют энколпионы, отлитые в глиняной форме-оттиске с киевского энколпиона начала XIII в. Не подвергая изменениям рельеф образца, постоянно подправляя надписи, мастера-литейщики изготовляли энколпионы, которые с прототипом, известным надписью с ошибками, роднила лишь скульптурная часть, постепенно утратившая тонкие линии и мелкие детали рельефа.
К способу копирования готовых медных изделий с помощью глиняного оттиска русские литейщики вернулись в XV–XVI вв., дабы удовлетворить растущий спрос на эти изделия. Оригиналами стали служить пять форм вновь созданных энколпионов конца XIV — первой половины XV в. У всех пяти форм были прямые или косвенные прототипы в домонгольском ремесле. Так, форма энколпиона первого типа (середина XIV в.) — квадрифолий, имеет среди домонгольских изделий немало аналогий (Седова М.В., 1981, рис. 49, 27; 52, 1). Форма энколпиона второго типа — двенадцатиконечного креста с квадратом в средокрестии и вертикальными перекладинами на концах, датируемого последней четвертью XV в., — имеет аналогии среди домонгольских тельников (Беленькая Д.А., 1976, с. 90, рис. 1, 4). Энколпион самой популярной для конца XIV–XV вв. формы — четырехконечный с полуовалами средокрестий и медальонами на концах — прямое продолжение распространенной в домонгольское время формы креста-мощевика с прямыми углами средокрестия и четырьмя клеймами-медальонами, который, охотно копировали в XIII–XIV вв.
Тесно связана с домонгольским временем и четвертая форма энколпиона, датируемая серединой или первой половиной XV в., — четырехконечный крест со слегка расширяющимися концами. Кресты-тельники аналогичной формы известны по курганным комплексам первой половины XII в. (Там же, с. 91).
Есть аналогии в раннем материале и пятой форме энколпионов — кресту с прямоугольным средокрестием и прямыми концами лопастей креста.
Несмотря на господство христианства, среди привесок металлического убора XIII–XIV вв. подчас находят амулеты-змеевики — свидетельства двоеверия, сосуществования христианских и языческих верований. На лицевой стороне змеевика изображали христианские символы, на оборотной — «змеиное гнездо» и надпись-заклинание от болезней и лихорадок. Судя по новгородским находкам змеевики бытовали с XII по XIV в.
В курганных комплексах северо-западных земель Руси находят кольцевидные пластинчатые и кольцевидные круглопроволочные фибулы. Пластинчатые бытовали в XIII–XIV вв., в Новгороде они обнаружены в слоях середины XII — конца XIV в. (Мальм В.А., 1967, с. 170). Круглопроволочные фибулы в курганном материале встречаются с XI в., они бытовали в XIII–XIV вв. В Новгороде подобные фибулы обнаружены в слоях конца XII — середины XIV в. (Седова М.В., 1981, с. 89, 92).
До XIII–XIV вв. дожили витые петлеконечные тройные браслеты (Левашова В.П., 1967, с. 248), витые с суживающимися концами; плетеные щитковоконечные известны лишь в новгородском слое XIII в. (Седова М.В., 1981, с. 192); браслеты в виде стержня с обмоткой, найдены в новгородском слое конца XI — конца XIII в. (Там же, с. 100). Пластинчатые тупоконечные браслеты продолжали бытовать в XII–XIV вв., пластинчатые, овальноконечные — в XII–XIII вв., узкопластинчатые гладкие — в XII–XIII вв., створчатые — в XII–XIV вв.
По мнению исследователей, уже в XIII в. разнообразие набора перстней, входивших в металлический убор, заметно сократилось. До XIII–XIV вв. дожили широкосрединные перстни с замкнутыми концами (известны с XI в.), ложновитые, печатные (известны в Новгороде с X в.) и перстни со щитками и вставками.
В гончарстве XIV–XV вв. тоже отчетливо просматриваются технологические традиции домонгольского времени. Во второй половине XIII–XIV в., как и прежде, эксплуатировались древние залежи глины («глинища»). Развивавшаяся топография древнерусских городов меняла со временем «дислокацию» залежей, что хорошо видно на примере Москвы. Здесь самые ранние «глинища» размещались, видимо, на востоке нагорной части Великого посада (Розенфельдт Р.Л., 1968, с. 10). Именно отсюда брали гончары красножгущуюся глину для посуды XII–XIII вв. Территория «глинища» Великого посада была последним небольшим пустующим участком, освоенным под усадьбы лишь в конце XV в. (Беленькая Д.А., 1972, с. 22). Раскопками на территории Зарядья в его восточной части (усадьба Романовых) обнаружены два, по мнению исследователей, гончарных горна из маломерного кирпича. Таким образом, самые древние в центре города глиняные залежи, видимо, использовали до конца XV в. Более поздние разработки (судя по размещению на территории Москвы топонима «глинище») находились дальше от центра. Так, к югу от ул. Маросейка, в Спасо-Глинищевском переулке, еще в XVIII в. был карьер. На территории московского Белого города в Козицком переулке в XVI–XVII вв. «брали» глину. Здесь размещалась церковь св. Алексея на Глинище, в Белом городе — церковь Преображения Господня на Глинище (Розенфельдт Р.Л., 1968, с. 10).
Отличия и общее в гончарстве двух эпох хорошо видны на примере изменений горнов и самой керамики XIV–XV вв. Гончарные горны этого времени обнаружены в Москве (Мальм В.А., 1949, с. 44), Рузе (Голубева Л.А., 1953, с. 100–161), Владимире (Седов В.В., 1958, с. 78–83), Болгарах (Акчурина З.А., 1950, с. 69–74). Все они, как и горны домонгольского времени, круглые в плане, сложены из кирпича-сырца и глины, двухъярусные с опорой под обжигательной камерой. Объем их увеличился, диаметр пода вырос до двух и более метров. В новых горнах можно было не только получать температуру не 600°, а 800–900°, но и обжигать одновременно не два десятка, а более сотни горшков.
Эволюция самой керамики отражает существенные перемены, произошедшие — уже к концу XIII в. (Розенфельдт Р.Л., 1968, с. 9) в Москве и некоторых других городах северо-восточной Руси. Именно в это время появилась так называемая «красная», «краснолощеная» и поливная керамика, продолжившая домонгольские традиции глазурования. Количество плохо обожженной керамики (как правило, поддающейся в слоях второй половины XII–XIV вв. учету и сравнению) постепенно сокращалось.
На формах глиняных изделий древние традиции сказывались на протяжении нескольких веков. В XIV–XV вв., кроме «красной» и «краснолощеной», появилась белоглиняная, чернолощеная, ангобированная посуда. Среди белоглиняной керамики находят много подсвечников, форма которых — развитие формы домонгольского киевского подсвечника. Форма сосудов первой и второй половины XIII в. почти неразличима, в частности в Москве. Последнее убедительнее всего свидетельствует о непрерывности развития гончарного производства на протяжении всего XIII в.
На фоне исчезнувшего, свойственного домонгольскому времени разнобоя в форме венчиков горшков бросается в глаза живучесть одной из форм: край венчика имеет мягкие овальные очертания и завернут внутрь. В первой половине XIII в. в московском материале подобный венчик составляет около 50 % от общего числа находок. Под завернутым краем венчика размещается небольшая канавка. Подобные венчики встречаются в Москве в XII–XIII вв. и в XV–XVI вв. (Розенфельдт Р.Л., 1968, с. 15). Меняется лишь угол, под которым край венчика вылеплен к тулову горшка, сам же принцип завершения венчика неизменен. Встречаются подобные венчики в поздних слоях и других городов (Кильдюшевский В.И., 1981, с. 115). Долговечность этой формы венчика объясняется, скорее всего, удобством конструкции, своего рода конструктивным совершенством.
